Лес, мрачный и ненавистный, угрюмо преследовал Хранителя. Он окружал его со всех сторон и вовсе не собирался расступаться, услужливо предлагая выход, он вовсе не собирался редеть или хотя бы светлеть. Напротив, все больше елей, все больше сумрака, и даже запах гнили и влаги усилился.
Хранитель не то, чтобы не любил, он люто ненавидел лес. После хрустального горного воздуха лесной казался омерзительной кашей из отбросов, отвратной, густой и непереносимой. После необъятного простора гор лесная сдавленность, узость казалось ужасной.
Он физически ощущал недоверие леса, недоверие каждого убогого кустика, каждой жалкой веточки. Ели, словно вечные охранники, угрожающе шевелили разлапистыми ветвями, гудели языком ветра, бормоча проклятья. Лес не доверял Хранителю, он ненавидел его, но и боялся… Чувствовал силу.
Хранитель тоже чувствовал силу леса и его ненависть, но что поделаешь… Зеркало мертвой рябью отзывалось на все попытки оживить его, никаких вестей, никаких реголдов. Он третий день буквально продирался сквозь гущар, с трудом добывая пропитание. Лишь Седой Клинок на поясе согревал его, вливая свежесть в усталые ноги, наполняя уверенностью и надеждой обессиленное сознание.
Да, Хранитель мог проделать просеки в чаще без особого труда с помощью клинка и двигаться более комфортно, но он нутром чувствовал, что лучше этого не делать — лес не стерпит такого, а тягаться со всем лесом…
Хранитель прикинул, что до реки Морей он будет добираться не менее двадцати дней, это если все сложится как нельзя более удачно. А если нет… Это было слишком долго, он не мог себе позволить столько странствовать. А еще этот странный золотой дракон… Если он найдет его, то все пропало, потому что против дракона он не имел практически ничего, тем более этот дракон был отнюдь не простым золотым драконом.
А еще этот лес! Сколько он будет продолжаться? Конечно, тут опасность обнаружения низка, но это невыносимо — тащиться по мерзкому лесу!
К вечеру четвертого дня отчаяние подобралось вплотную к разуму и он хотел было начать делать просеки, но тут, словно по мановению волшебной палочки, лес расступился, оборвался совершенно неожиданно, а впереди открылось… озеро, а вдали виднелся берег, сплошь поросший густыми елями.
Хранитель ошарашено остановился и задумался, как бы ему побыстрее и попроще перебраться. Конечно, Седой Клинок многое мог сделать с водной стихией, он это средство Хранитель приберег на потом, а пока просто осмотрелся по сторонам: сплющенная хибарка испуганно жалась к лесу, словно страшась подступающей воды. В подслеповатом окошке виднелся маленький огонек, слегка разгонявший сгущающуюся темень. Хранитель, после некоторого колебания, двинулся к хижине.
Кривая дверь была незаперта, но он негромко постучал.
— Кто там? — услышал он недоуменный хриплый голос, который мог принадлежать как древнему старику, так и просто больному мужчине.
— Не здешний я, заблудился, — как можно доверительнее ответил тролль, напуская на лицо безмерную усталость и блик радости от встречи с человеком.
— Проходи уж, болезный — прохрипел голос.
Хранитель толкнул дверь и вошел внутрь. Обстановка была, мягко говоря, бедной: черный от копоти стол, нескладная печка, на которой и лежал хозяин, скамейка возле стола и гора посуды — вот и все убранство. Под потолком висело несчетное число пучков каких-то трав, а свет давала внушительная восковая свечка в изящном канделябре на вид из чистого золота — это был единственный предмет, который поразительно выбивался из общей картины бедности и грязи.
Человек на печке закряхтел и сел, свесив ноги. Хотя человеком он, видно, не являлся. Низенький, не более полутора метров ростом, с густой окладистой бородой, широкоплечий, руки ниже колен, узловатые и сильные, сам лысый, уши маленькие, неестественно прижатые к голове, и узенькие щелочки глаз, непропорционально мелких.
— Вот так гость, — с недовольством прохрипел хозяин, оценивающе глядя на Хранителя.
— Заблудился я… — развел руками тот.
— Да ну? — как-то недоверчиво сверкнул глазами хозяин. — Это ж где надо шляться, чтобы из Вечных Гор сюда забрести…
Хранитель напрягся, рука сама собой потянулась к рукояти клинка.
— Ты, тролль, не кипятись, не след нам с тобой враждовать, — примирительно поднял руку хозяин. — Не человек же я, али не узрел?
Хранитель молчал, но руку держал на рукояти.
— Ох, ты, горячий какой! — поцокал языком хозяин. — Ты мне не грози, не боюсь я. Смерти не боюсь, уж не ведаю, может, она и в радость мне. Леший я, али не слыхивал про таких? Мы никому особливо зла не чиним, коли не со злом к нам приходят, так что не хватайся за меч, не след… — леший вяло покачал головой. — Да и что я могу тебе сделать? Сила-то немалая в твоем мече сокрыта, не чета мне, не одолею я ее. А ты, часом, не перебраться ли желаешь? На берег противный?
— Желаю, — ответил Хранитель, несколько успокоившись.
— Ох, и непросто будет это, ох, непросто… — сокрушенно покачал головой хозяин.
— Отчего же? — удивленно вскинул брови тролль.
— Озеро-то не плавное…
— Что? — не понял Хранитель.
— Плавать по озеру-то возможности нет.
— Отчего же?
— Никто до берега не доплывал, гинули все, как тонули, но нет, кабы тонули, я бы знал. А так… просто гинули неведомо куда.
— И что, все время так было?
— Да где там, все время! — махнул рукой леший. — С месяц как будет! А, что там говорить! Ко мне тут раньше что ни день, так пара-тройка людишек заглядывала, травки какие целебные прикупить, от порчи какой излечиться… а ныне — никого, за цельный месяц только ты один и заглянул, а остальные сгинули в озере.
— Что-то ты темнишь… — подозрительно прищурился Хранитель.
— А раз темно, вон тебе лодка, у бережка стоит, и весла там имеются. Бери, не жалко! Только после на меня не пеняй! — рассердился леший.
Хранитель сверкнул глазами, выбежал вон и хибарки, отвязал лодку, сел в нее и начал быстро грести, удаляясь от берега.
Леший вышел на берег и с грустью посмотрел ему вслед.
— Олух, — прошептал он с безразличием, закрыл дверь и пошел спать.
Хранитель, спокойно работая веслами, доплыл до середины озера. А потом сумерки сменились мраком ночи и на спокойную гладь медленно опустился туман. Сначала легкий и прозрачный, он постепенно густел, белесые клубы становились серыми, грязными, словно ночь выстирала в тумане свое грязное белье. Хранитель заметил, что скорость замедлилась, он протянул руки и коснулся воды — она была вязкой, словно жидкий кисель, и теряла прозрачность. С каждой секундой она становилась темнее, пока, наконец, не приобрела матово черный цвет, абсолютно глухой и мертвый цвет ночи.
Хранитель не чувствовал присутствия магии, ни малейшего, но что-то было не так. Он перестал грести, тревожно озирался по сторонам, но туман стал совершенно непроницаем, даже поверхность воды на расстоянии трех метров не была видна.
— Что за ерунда, — пробормотал тролль, поглаживая рукоять Седого Клинка.
Время остановилось. Все застыло: ни малейшего порыва ветра, пелена тумана совершенно не менялась, лодка, словно вмурованная в гранит черной воды, не двигалась.
Хранитель испугался. Он с силой ударил веслом по воде — с вязким хлюпаньем весло погрузилось в черноту и по ней разошлись вялые круги.
— Ф-фу-у… — с облегчением выдохнул Хранитель. По крайней мере мир не застыл вокруг него.
Время шло, но ничего нее менялось. И вдруг, словно по мановению руки, туман исчез, резко и неожиданно. Яркое солнце, слепя и оглушая, ударило по привыкшим к темноте глазам. Закружилась голова, зеленые пятна пошли играть в пятнашки перед глазами. Хранитель прикрыл веки и подождал, пока все утихнет. Потом он открыл глаза: совершенно безоблачное небо, резкое солнце, бездвижная черная гладь
