спросить дорогу или поздороваться.
Как мог английский язык распространиться по всему Архипелагу в качестве государственного языка и языка общения?
Как все те наблюдения, что я сделал за это время, усилили доверие к моей внутренней жизни и углубили мое недоверие к реальности?
Чем дальше на север мы уходили, тем меньше пассажиров оставалось на борту. Ночи стали холодными, и большую часть времени я проводил в каюте. В последний день я проснулся с чувством, что уже теперь готов сойти на берег. Первую половину дня я провел, в последний раз перечитывая рукопись, потом что-то сказало мне, что я наконец могу читать ее с полным пониманием.
Мне казалось, что читать нужно на трех уровнях.
Первый уровень представляли слова, которые я действительно вписал в машинописный текст – отчет о поступках, которые так смущали Сери.
Дальше шли примечания и дополнения, внесенные Сери и Ларин (карандашом и шариковой ручкой).
И, наконец, то, что я не написал: скрытый смысл строк и некоторые обороты, намеренные пропуски и само собой разумеющиеся связи.
Все это было описанием меня. Меня, который все это должен был написать. Меня, который вспоминал себя и сам себе делал предсказания.
В моих словах сохранялась жизнь, которую я вел до лечения на Коллажо. В замечаниях Сери была жизнь, которую я воспринимал, она существовала в цитатах и рукописных дополнениях. В моих умолчаниях была жизнь, к которой я возвращался.
Там, где рукопись заканчивалась, я определил свое будущее.
Глава двадцать четвертая
Перед Джетрой был еще один, последний остров, мрачный гористый клочок суши под названием Сиэл, к которому мы приблизились вечером. Все, что я знал о Сиэле, рассказала мне Сери, она была родом оттуда, а еще это был ближайший к моей родной Джетре остров. Наша стоянка у Сиэла казалась необычно долгой: с корабля сошло много людей и я видел, что было выгружено много груза. Я нетерпеливо расхаживал по палубе, желая скорейшего окончания моего долгого путешествия.
Пока мы стояли в порту, настала ночь, но едва мы отплыли и обогнули темное, крутое предгорье, я увидел впереди, на низком берегу огни огромного города.
Вечер был холодным, море сильно волновалось.
На борту царила тишина; с Сиэла в Джетру плыло немного пассажиров.
Потом кто-то подошел и встал позади меня. Не поворачивая головы, я уже знал, кто это.
Сери сказала:
– Почему ты убежал от меня?
– Хотел вернуться домой.
Она взяла меня за руку и прижалась ко мне. Она замерзла.
– Ты злишься, что я последовала за тобой?
– Нет, конечно нет, – я обнял ее, поцеловал холодное лицо. Поверх блузки на ней была тонкая ветровка. – Как ты меня нашла?
– Вернулась на Сиэл. Все корабли, идущие в Джетру, заходят туда. Надо было только подождать, пока придет нужный.
– Но почему ты преследуешь меня?
– Я хочу быть с тобой. И не хочу, чтобы ты оставался в Джетре.
– Я плыву не в Джетру.
– Нет, именно туда. Не обманывай себя.
Огни города приблизились, резко и холодно блестя над поднимающимися темными волнами. Облака над ними были словно темные, закопченные апельсины. Редкие острова, видневшиеся позади корабля, казались нечеткими призрачными силуэтами. Я чувствовал, как они ускользают прочь, освобождают меня.
– Я там родился, – я кивком указал вперед. – Я родился не на островах.
– Но ты стал их частью. Ты не можешь просто так оставить их.
– Это все, что я могу.
– Тогда ты покидаешь и меня.
– Я уже все окончательно решил. Я не хочу, чтобы ты следовала за мной.
Она выпустила мою руку и отошла. Я поспешил следом, остановил, попытался поцеловать. Но она отвернулась.
– Сери, не усложняй. Я должен вернуться туда, откуда я родом.
– Это будет не то, чего ты ждешь. Ты окажешься в Джетре, а не в том городе, который ожидаешь увидеть.
– Я знаю, что делаю, – я подумал об убедительной природе рукописи: о девственно чистой пустоте того, что мне предстоит.
Поодаль от входа в гавань корабль развернулся. Подошел катер с лоцманом, черный на фоне блестящей от огней города воды.
– Питер, пожалуйста, останься со мной!
– Я должен кое-кого найти.
– Кого?
– Ты же читала рукопись, – сказал я. – Ее зовут Грейс.
– Пожалуйста, оставь это! Ты себе причиняешь боль. Ты не должен верить этой рукописи. В клинике ты говорил, что понимаешь: все, что там написано, – вымысел. Грейс не существует. Ты все это выдумал.
– Ты уже однажды была со мной в Лондоне, – ответил я. – Ты тогда завидовала Грейс, говорила, что она возбуждает тебя.
– Я никогда не покидала островов, – она посмотрела на сверкающий огнями город, и ветер отбросил прядь волос с ее лба. – Я никогда не бывала в Джетре.
– Я жил с Грейс, и ты была там.
– Питер, мы познакомились в Марисее, когда я работала на Лотерею.
– Нет… теперь я могу вспомнить все, – сказал я.
Она подошла ко мне, и я почувствовал что-то новое.
– Если так, ты никогда не найдешь Грейс. Ты же знаешь, что на самом деле Грейс мертва. Она наложила на себя руки два года назад, когда вы поссорились, перед тем как ты начал рукопись. Когда она умерла, ты не смог признать, что виноват в этом. Ты чувствуешь себя виноватым, ты несчастлив, конечно… но нельзя думать, будто она все еще жива, только потому, что так сказано в твоей рукописи.
Ее слова перепугали меня, я почувствовал, что она говорит серьезно.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– Ты сам сказал мне это в Марисее. Прежде чем мы отправились на Коллажо.
– Но это тот период, о котором я ничего не помню. Этого нет в рукописи.
– Потому что ты не можешь помнить обо всем! – сказала Сери. – Придется пару дней подождать корабль, отправляющийся на Коллажо. Мы останемся в Марисее. У меня там есть квартира, ты переберешься ко мне. Я знала, что произойдет, когда ты пройдешь курс лечения, и уговорила тебя рассказать мне о твоем прошлом. И ты рассказал, что произошло с Грейс. Она совершила самоубийство, а ты переехал в дом, который предоставил в твое распоряжение друг, и там принял твердое решение излить в этой рукописи всю свою душу.
– Я не помню этого, – сказал я. Тем временем катер лоцмана подошел к нашему кораблю, и два человека в форме поднялись на борт. – Грейс – это настоящее имя?
