действительно вкалывать приходилось. После смены свалишься на койку, а перед глазами манжеты, обшлага, проймы… И хотя бы один хрен пожалел. А теперь вас, болельщиков, как собак нерезаных. Только и смотрите, как бы на холяву выпить да пожрать.
— У меня есть деньги, — сказал Серега и выложил на стол пятьдесят рублей.
— Да я не про тебя, — сказала Клавдия. — Ты мякиш. А есть такие, которые совсем совесть потеряли. Думают, если женщина одинокая, так можно ее заместо коровы доить… А ведь это гадство?..
— Гадство, — подтвердил Серега, который почти допил бутылку коньяку и теперь никак не мог поймать нить разговора.
— Да ты закусывай, а то еще развезет, — сказала она.
Серега послушно придвинул к себе битки и стал жевать холодную невкусную жвачку.
— Эх, парень, — вздохнула Клавдия, глядя, как он пытается есть. — На кой ляд эти трояки, пятерки, червонцы, которые я здесь сшибаю, если кругом одна шантрапа…
И тут Серега отставил тарелку и положил руку на колено официантке.
— И этот туда же, — усмехнулась Клавдия, но руки его не убрала. — Серединка сыта, и кончики зашевелились. Ты хоть знаешь, сколько мне лет?
— Я думал о тебе, — произнес Серега, тяжело ворочая языком.
— Ладно, — сказала Клавдия. — Иди вниз и подожди меня где-нибудь поблизости, только на виду не околачивайся, а то скажут — Клавка со школьником связалась.
На улице вроде бы потеплело. А может быть, это только показалось Сереге из-за того, что звездное небо заволокло и на земле стало уютнее или он настолько разогрелся, что холод ему был нипочем.
Окна домов погасли, и вся жизнь городка, казалось, сосредоточилась возле фонаря, который висел над входом в ресторан.
Серега отошел в темноту, на другую сторону улицы, и стал прохаживаться взад-вперед, не спуская глаз с дверей ресторана.
Сначала появились «туристы». Они деловито осмотрели со всех сторон машину, как по команде хлопнули дверцами и укатили.
«В сторону Синюхино», — отметил про себя Серега и вдруг почувствовал какое-то беспокойство.
Правда, оно тут же рассеялось, когда на улицу выкатились начальники. Прежде чем разойтись в разные стороны, они долго и смешно похлопывала друг друга по плечам, жали руки, глядели в глаза и даже пробовали затянуть: «Мы с тобой два берега у одной реки…»
Наконец, появилась Клавдия. В пуховом платке и с хозяйственной сумкой она выглядела точь-в-точь как деревенская, но только накрашенная, да так, что даже в темноте это было заметно.
Серега догнал ее и обнял за талию.
— А, это ты, — сказала Клавдия, оглядывая его, как будто в первый раз. — Что так легко одет-то? У меня валенки есть, может, будут тебе впору…
Возле своего дома Клавдия приложила палец к губам. Тише, мол, надо подняться наверх незаметно. Затаив дыхание, Серега на цыпочках стал подниматься по лестнице, но возле самой двери стукнулся головой обо что-то, кажется о корыто, подвешенное к стене, и мощный гул прокатился по всему дому. С досады Клавдия аж ущипнула Серегу за руку.
Даже у себя в квартире она разговаривала шепотом. Провела Серегу в уже знакомую ему комнату, включила торшер, а сама ушла куда-то, видимо на кухню, потому что вскоре послышалось позвякивание посуды и шум льющейся воды. Время от времени она появлялась в комнате, чтобы что-то достать из серванта, и, даже не глядя в сторону Сереги, уходила опять на кухню.
Ему стало скучно, от нечего делать он потрогал чеканку на стене — русалку с необыкновенно большим бюстом, потом подошел к окну и раздвинул шторы. Окно выходило на площадь, там стоял автобус, освещенный изнутри, как какой-нибудь корабль.
«Зачем я здесь? — подумал вдруг Серега и, кажется, даже сказал вслух, и сразу же поймал себя на мысли, что этот вопрос давно уже не дает ему покоя. — Антонина уж, верно, все Синюхино на ноги поставила. Она ведь такая, сложа руки сидеть не станет. И дочурка не спит. Она беспокоится. Что к чему еще не понимает, а сердечко чует… Сейчас, сейчас…» Серега выскочил в прихожую, схватил пальто, шапку и кинулся на улицу. Ни сложного замка, ни темной лестницы, на которой и днем-то немудрено поломать ноги, Серега даже не заметил. На одном дыхании выбежал он на площадь, но автобуса там уже не было. Да его и в расписании не значилось: последний автобус уходил на Синюхино в половине двенадцатого, а сейчас пошел уже первый час. Вникать в это дело Серега не стал, на нет, как говорится, и суда нет, да и спросить было не у кого, вокруг ни души. И он, не долго думая, отправился в Синюхино пешком.
Он шел сначала не спеша, радуясь тому, что каждый шаг приближает его к селу, которое уже не было для него чужим хотя бы потому, что у него там жена и дочь. Но за городом, где подул пронизывающий ветер, Серега заспешил, не для того чтобы как-то согреться, а затем, чтобы поскорее снять с Антонины тяжесть неизвестности, которая, как ему казалось, нарастала с каждой минутой.
Он не знал и не думал о том, какие слова скажет ей при встрече, но почему-то полагал, что никаких слов и не понадобится. Все и так обойдется, если он поспешит.
Мысль о том, что все разрешится наилучшим образом, настолько овладела Серегой, что он даже не заметил, когда посыпалась снежная крупа, которая слепила глаза так, что приходилось все время отворачиваться от ветра.
Вот и Красновидово. Дальше поворот на Калинники, а там… Прошла, наверное, часа три, прежде чем Серега добрался до своих мест, но за все это время ни одна машина не проехала по шоссе ни в ту, ни в другую сторону. Теперь он уже почти бежал.
Постепенно, невидимые ранее за черной завесой ночи, стали как бы просачиваться сначала ближние предметы: телеграфные столбы, ящики и железяки, которых полно возле любой дороги, затем проступили контуры отдельных деревьев, кустов… Из всего этого Серега сделал вывод, что ночь пошла на убыль. К тому же и места пошли совсем знакомые. Вон поле, где в сентябре убирали свеклу, а там дальше болото и сосны на юру…
Вот-вот за поворотом должна была показаться силосная башня дальней синюхинской фермы, и тут Серега услышал или скорее почувствовал за спиной нечто похожее на шум двигателя. Серега остановился, чтобы получше прислушаться, и сразу же увидел автомобиль. Это был тот самый межколхозстроевский «уазик», на котором Гуляй приезжал в Дерюгино. Даже в очень еще густых сумерках можно было разглядеть яркую желтую полосу вокруг всего кузова. По своему опыту Серега знал, что водители неохотно подбирают попутчиков на дороге, да еще мужчин. Всякие люди по ночам шляются. Но на всякий случай «проголосовал». Оказалось, что не зря, шофер признал его и остановил машину.
— Домой топаешь? — спросил знакомый водитель, имя которого Серега, как ни силился, вспомнить не мог.
— Ага, — кивнул Серега, решив на всякий случай никак не называть своего благодетеля.
— Как ты думаешь — вскрывать будут? — спросил шофер явно в надежде обсудить с Серегой какую-то потрясающую новость.
— Что такое? — у Сереги вдруг перехватило дыхание. Он крепко сжал зубы и кулаки.
Первое, что пришло в голову: «Антонина!..» Видя, что пассажир не в курсе, шофер не спешил всего выкладывать. Он для большего эффекта держал паузу. И эта пауза становилась невыносимой, но у Сереги не хватало духу спросить, в чем дело. Ему почему-то казалось, что своим вопросом он может накликать беду.
Так они и ехали в молчании до самого синюхинского поворота. И тут шофер не выдержал и сказал:
— Гуляй разбился.
«Значит, с Антониной все в порядке», — подумал Серега, еще не совсем вникнув в сказанное. Но затем до него, как из дальней дали, постепенно стал доходить смысл слов шофера.
— Как разбился? — переспросил Серега, еще не понимая до конца, о чем идет речь. — Ушибся?
— Насмерть разбился, — сказал шофер так, как будто гордился этим. — Хороший был мужик, душа нараспашку, только как выпьет — дурак дураком. Сейчас в первую попавшуюся машину и — за водкой, а потом уж с хозяином разбирается. Правда, чтобы кто в обиде оставался, такого не бывало. Ну и в нашем деле толк знал. Какой ни на есть пьяный, а машину вернет в лучшем виде. Некоторые на него обижались,
