— Г-Бать, приготовь капсулу с антиматерией и заряди ее в пушку! Почему ты молчишь? Ты слышал приказ?
Штурман наконец оторвал взгляд от зеленых деревьев оставшихся снаружи.
— Проклятые джингли… Да, капитан!
Корабль КХ-343 взлетел с чудовищным ускорением прорезав атмосферу как нож масло.
— Будь прокляты джингли! — сказал капитан Г-Ряо приводя в действие пушку.
— Будь прокляты! — как эхо откликнулись Г-Бать и Г-Шпой, стараясь не смотреть в иллюминатор.
Когда все было кончено, капитан Г-Ряо, стряхивая наваждение, провел передней конечностью по лицу — лапкой по пушистой морде длинношерстного кота.
ВСЕВОЛОД БОЛЬШОЕ ГНЕЗДО
«КНЯЗЯ НАШЕГО БОГ ВЗЯЛ…»
29 июня 1174 года, в ночь после праздника св. Петра и Павла, в своем селе Боголюбове под Владимиром был зарублен заговорщиками великий князь суздальский Андрей Юрьевич Боголюбский. Князь не смог отбиться от убийц, поскольку непобедимый меч его, носимый некогда самим святым Борисом, был унесен изменившим ему ключником.
Заговорщики из числа его старшей дружины бросили тело своего князя непогребенным; сами же вместе со слугами и городской чернью бросились грабить имущество Андрея и пить вино из медуницы. Лишь два дня спустя тело великого князя было отпето, и с плачем понесено во Владимир.
Владимирцы, устрашаемые заговорщиками, высыпали на улицы, сами не ведая что сотворят. Однако, увидев поднятый великокняжеский стяг, который несли пред гробом, и услышав пение многих священников, они с рыданием опустились на колени; после же положили тело Андрея во Владимирском соборе рядом с телом любимого сына его — Глеба, скончавшегося девятью днями прежде отца своего.
Бунт, вскипевший было в городе и пригородах после известия об Андреевой смерти, утих сам собой и мятежное настроение уступило место растерянности и скорби.
«Андрей, Андрей! Как же случилось, что отнял тебя у нас Бог? Были мы точно птенцы под крылом твоим, нынче же осиротели! Роптали мы, неразумные, на власть твою, нынче же гибнем от безвластия,» — восклицали владимирцы.
Весть о смерти Андрея Боголюбского раскатилась по Руси подобно удару набатного колокола. Гибель значительнейшего и сильнейшего на Руси князя влиявшего на дела киевские и новгородские, означала неминуемую перестановку всех русских сил.
Словно неохватный дуб, Андрей, рухнув, увлек за собой и множество соседних деревьев. На юге Руси немедленно началась усобица, приведшая к тому, что Ярослав Изяславич выбыл из Киева в свой Луцк, в Киев же вернулся сестричич Святослав Всеволодович, урядившись о том с Ростиславичами и передав Чернигов Олегу Святославичу Новгород Северскому.
Тем временем, съехавшись во Владимире, ростовские, суздальские и переяславльские бояре размышляли, кого призвать к себе на княжение. С одной стороны, наследники были очевидны: либо младшие братья Андрея — Всеволод и Михалко по лествичному порядку восхождения, либо сын его Юрий. Однако самовластные ростовцы и суздальцы желали иного.
Вече собралось у Золотых Ворот, спорило, шумело.
— Коли призовем Юрия, станет он мстить нам за смерть отца. Уж больно нравом крутехонек. Никому не поздоровится: ни правому, ни виноватому… С
Всеволодом и Михалкой опять не ладно выйдет: будут владеть нами во воле своей — рассуждала рыжая борода.
— Так мы ж им крест целовали… — косясь на купола, пугливо вставила русая бородка.
Крякают владимирцы, чешут в затылках: ишь ты, а ведь и верно целовали.
— Оно, может, и целовали, да только когда это было — при отце Андреевом –
Юрии Долгоруком… — степенно говорит черная с проседью борода. — Опять же как смута поднялась, сами же братьев, по Андрееву приказу, в Грецию изгнали, к Мануилу-императору… Помню, сажаем их в повозки, а Всеволод — годков восемь ему было — эдак гневно на меня глазенками сверкает. Чисто волчонок… Да только дитя и есть дитя — сверкает, а сам к матери своей, гречанке, жмется…
— Нет, братья, как хотите, только надо нам приискать кого еще. Земля наша обильна — к нам всякий князь пойдет, — заключает рыжая борода.
— А ты молчи, снохач! Ишь ты приискать: пригласим Юрия! — встряла задиристая бородка клинышком.
— Ты это мне: «снохач»? Ах ты, пес!.. Бейте его, братья!
— Я те дам «бейте»! Запомнишь меня!
Взлетел и опустился с глухим ударом посох.
— Ратуйте, православные! Убивают! — заголосила рыжая борода.
Вокруг дерущихся бояр, растаскивая их, засуетились слуги; а толпа уж снова шумела: «Михалка! Всеволода! Юрия!» Во всех концах площади затевались потасовки, вскипали горячие, истинно русские споры. Противники били себя кулаками в грудь, ярись, божились, расплевывались — и вместо того, чтобы распутать узел, лишь затягивали его.
И — как часто бывает в споре — когда все зашли в тупик, решение пришло со стороны. Случились во Владимире рязанские бояре Дедилец и Борис, которые стали подучивать бояр:
«Взаправду ли выгоды своей не зрите али нечистый вам глаза пеплом засыпал?
Сами промышляйте: соседи у вас князья муромские и рязанские. Опасаться надобно, чтоб не пришли они на вас ратью. Надобно вам отдаться кому-то из них.
Пошлите же к рязанскому князю Глебу и скажите: «Хотим Ростиславичей –
Мстислава и Ярополка, твоих шурьев».
Князья Мстислав и Ярополк были детьми покойного Ростислава, старшего сына Юрия Долгорукого, и приходились Андрею Боголюбскому племенниками. Задумались суздальцы и ростовцы, смекая, что к чему. Вновь чесали затылки, сдвигая шапки на лоб.
— Оно, конечно: Ростиславичи — хорошие князья… Не льстивые, не крамольные, с юности в походах половецких. Да только уж больно молоды старшему едва пятнадцать минуло. Как бы оно не того…
— Что ж из того, что молоды? — настаивали Дедилец и Борис. — Лошадь-то на торгу тоже, чай, не дряхлую берете. Опять же и с Глебом Рязанским породнитесь и молодые князья будут по вашей воле жить.
Это-то последнее соображение и решило дело. Ростовские и суздальские бояре, не имевшие власти при решительном Андрее Боголюбском, теперь с жадностью ухватились за молодых князей, надеясь, что при них смогут творить всё по своему хотению.
Послы от северной дружины отправились сначала в Рязань к князю Глебу, а затем в Чернигов — к молодым Ростиславичам. Там же в Чернигове в то время находились и их дядья — Михалко со Всеволодом. Все четверо оказались в Чернигове после поражения Андреевой рати под Вышгородом и не смели возвратиться в прежние свои волости в Поросьи.
Послы от северной дружины сказали Ростиславичам: «Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не хотим». Говоря о других, они разумеется, имели в виду Всеволода и Михалка.
— Помоги Бог дружине, что не забывает любви отца нашего, — отвечали Ростиславичи. — Да только не пойдем без дядей. Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все четверо: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое.
Такое решение принято было, разумеется, при участии черниговского князя желавшего с помощью облагодетельствованных им Юрьевичей влиять на развитие событий в северной Руси.
