ко мне на глаза.
Оборотень хотел было еще что-то сказать, но благоразумно передумал и вышел.
— Этот мальчик всегда выглядел младше своих лет, — проговорил Лоррен, подходя ближе к кровати, и вглядываясь в бледное личико, — А теперь и вовсе… Никогда не скажешь, что ему десять.
— У него была очень насыщенная жизнь, — отозвался Филипп, — И последние три года выдались особенно нелегкими. Его выгнали из дома, потом казнили его родителей, он жил в тюремной камере без света и воздуха, в окружении жутчайшего быдла, питавшего к нему ненависть. Наверняка, с ним плохо обращались… Потом и того больше — его похитили какие-то твари, тащили по подземельям, готов поклясться, при этом были в крысином обличии. И бросили его в каком-то своем логове, в холоде, голоде и грязище, где он провел почти полгода, мучаясь от болезни, медленно пожирающей его изнутри. И вот, когда, наконец, несчастный ребенок отмучился и готов предстать перед Богом, какие-то другие твари, — теперь это ходячие мертвецы, питающиеся человеческой кровью, — решили снова вытащить его в этот дерьмовый мир живых.
— И все же вы его вытащите? — улыбнулся Лоррен.
— Хочу дать ему шанс. С ним обращались ужасно, кто во что горазд, используя для своих целей. Пусть сделает собственный выбор — жить или умереть.
— Он еще слишком мал для собственного выбора.
— Вырастет.
— Вы собираетесь наблюдать за этим? — поинтересовался Лоррен.
Филипп поднял голову и посмотрел на него печально.
— И более того, придется оставить его здесь, чтобы сохранить его существование в тайне. Нельзя поселить его у какой-нибудь няньки, нельзя даже выпускать его на улицу без прикрытия магией, кто-то может его узнать.
— Крысы все равно все разболтают.
— Слухи в любом случае поползут, слишком уж заметная фигура наш малыш. И слишком уж много людей и не людей были свидетелями его таинственного исчезновения… Черт возьми, Лоррен, скажи мне, что я идиот, и верх глупости впутываться в эту историю!
— Глупо, не спорю. Но я тоже за то, чтобы дать мальчишке шанс вырасти и отомстить тем, кто испоганил ему жизнь. Как знать, может быть, он еще будет королем? Это было бы справедливо.
— Так значит решено… Открой ему рот, нужно как-то заставить его пить.
Филипп прокусил запястье и приложил к запекшимся губам мальчика. Большая часть крови потекла по его щекам, пачкая подушку, но кое-что попало и в рот. Мальчик судорожно вздохнул, едва не захлебнулся и закашлялся, кровь попала ему в нос и в дыхательное горло, но что-то он сумел и проглотить. Лоррен не давал ему закрыть рот, кровь продолжала течь и мальчик вынужден был глотать ее, чтобы снова не захлебнуться, но потом он активно возмутился насилию, сморщился и протестующее застонал, вертя головой из стороны в сторону, и пытаясь увернуться. Лоррен старался удерживать его неподвижным, но мальчик, незаметно для себя все больше оживал и сопротивлялся все активнее.
— Больно, больно, не надо! — бормотал он, крутясь как червяк, пытаясь кусаться и хватая за руки Лоррена, чтобы отцепить их от себя, — Ну, хватит же!
Не сумев освободиться, в отчаянии мальчик заплакал, слезы потекли ручьем, смывая запачкавшую его лицо кровь и оставляя светлые дорожки на висках. И почему это у детей слезы всегда так обильны, что могут затопить все вокруг?..
Смотреть на то, как кровь вампира исцеляет раны, сродни лицезрению чуда, невольно возникает мысль, отчего же это чудо доступно богомерзким созданиям тьмы, а не каким-нибудь добродетельным монахам или святым подвижникам? Впрочем, те так охотно лечили бы страждущих, что на земле вовсе прекратились бы болезни, а это было бы неправильно, слишком расслабляюще. Вампиры же своим даром обычно не злоупотребляют. По крайней мере, не все… Смешанный с кровью гной выходит наружу, раны очищаются и затягиваются, исчезает восковая желтизна с кожи, тают тени под глазами, розовеют губы. Всего несколько минут и мальчик уже выглядит вполне здоровым, да и ведет себя соответственно: длинные обломанные ногти с треском разорвали рукав рубашки Лоррена и оставили на его коже длинные царапины, на миг набухшие кровью, и тот час же затянувшиеся.
— Вот крысеныш, — прошипел тот сквозь зубы, — Испортил рубашку…
— Отпускай его, — разрешил Филипп, — Пожалуй, с него достаточно.
Освобожденный мальчик метнулся на подушках, едва не свалился с кровати, схватился за горло и что-то злобно пробормотал сквозь зубы, а потом вдруг повернулся на бок и затих, свернувшись калачиком.
— Здоровый сон — лучшее лекарство, — пробормотал Лоррен, поднимаясь с кровати и критично осматривая перепачканные кровью и изорванные в лоскуты рукава рубашки, — Рукопашная с демоном нанесла бы мне меньше урона.
— И постель выглядит так, будто здесь кому-то выпустили кишки. После долгой драки, — заметил Филипп, — Надо сказать прислуге, чтобы прибрали. И его величеству не помешала бы ванна… Как думаешь, можно его отмыть или это уже безнадежно?
— Главное, чтобы ему подстригли ногти. Они у него, как кинжалы.
Приближался рассвет, и спящий король был поручен заботам женщин, которые одели его в одну из ночных рубашек Шарлотты и сменили выпачканную в крови постель. После чего Мари отправилась готовить для ребенка что-то полезное и питательное, а Шарлотта осталась сторожить его сон, чтобы, проснувшись, мальчик не оказался в одиночестве и не испугался.
Проспал его величество почти до самого вечера, а проснувшись действительно долгое время не мог понять, где он находится и что происходит. Он лежал в теплой и мягкой постели, он видел лучи закатного солнца, льющегося в окно и освещавшего чистенькую, довольно изысканно обставленную комнату явно не бедного дома, он видел женщину, одетую как служанка, мирно спящую в кресле у камина. Ему не было больно, не было плохо, не хотелось ни есть, ни пить, и дышалось легко, можно было просто лежать и не шевелиться, упиваясь отсутствием ощущений. Естественно, мальчик решил, что умер. Он немного иначе представлял себе рай, готовился увидеть ангелов, а может быть даже самого Бога… Еще должны быть цветы, гимны, славящие Создателя и… Что там еще? Он не помнил… О Боге с ним мало говорили в последнее время, а если и говорили, то больше о том, что его вовсе нет. Но вот, однако, Он все же есть, раз уж после смерти жизнь не прекращается. Может, пойти его поискать? Или лучше не стоит?
Мальчик осторожно спустил ноги с кровати, все еще подсознательно ожидая боли, головокружения, тошноты и слабости, с которыми он жил постоянно на протяжении последних месяцев, но нет, он действительно был совсем здоров. Ступни коснулись мягкого ковра, и в памяти вдруг вспыхнули воспоминания о какой-то совсем давней жизни, о которой он почти успел забыть, — жизни во дворце, где было так же мягко, чисто и красиво… и безнадежно тоскливо, просто до ломоты в зубах! Мальчик с ужасом посмотрел на доходившую ему до пят ночную рубашку, всю в кружевах и рюшечках. Это что? Все на небесах ходят в бабских одеждах огромного размера? Чертовски неудобно…
Подвернув рукава и подобрав подол, чтобы не путался под ногами, мальчик тихо пошел по комнате, выглянул в окно, но увидел обычные пожелтевшие деревья, мокрые от дождя. Потом он подошел к спящей служанке и коснулся ее свесившейся с подлокотника руки. От прикосновения женщина проснулась и вскрикнула от неожиданности, увидев мальчика прямо перед собой. Тот тоже шарахнулся в сторону, наступил на подол ангельского одеяния и шлепнулся по пол.
— О Господи! Вы не ушиблись?! — подскочила к нему женщина и помогла подняться, — Вам не больно?
Больно? Он всего лишь плюхнулся на задницу, тем более на мягкий ковер. Какие они тут в раю нежные…
— Я умер? — спросил он.
Женщина жалобно улыбнулась.
— Ну что ты, деточка… Ох, Боже… Ваше величество! Вы живы и здоровы. И больше вас никто не обидит.
Вот это номер… «Ваше величество»?! «Живы и здоровы»?!
