У околицы Филипп подстерег какую-то девицу, в столь поздний час, вышедшую к колодцу, заворожил ее и с наслаждением, которого не помнил давно, стал пить ее кровь. До умопомрачения хотелось ее убить, но Филипп сдержался, вспомнив о предупреждении Короля Слуа. Являются ли убийства смертных потаканием своей темной половине? Скрежеща зубами от злости, принц оставил девицу у куста черемухи в полуобморочном состоянии и с блаженной улыбкой на устах, и отправился разыскивать следующую жертву. Сил для полета пока не доставало.
Лишь незадолго до рассвета он, наконец, добрался до дома. Мрачный, злой и по прежнему перепачканный в земле. Лоррен был немало удивлен его видом, множество вопросов вертелось у него на языке, но, встретившись взглядом с принцем, он не решился его расспрашивать. Сам все расскажет. Потом. Когда перестанет злиться.
Всю следующую ночь Филипп посвятил чтению книг о фэйри, оставленных ему де Камброном и нашел все, что касалось Короля Слуа. По всему выходило, что тому плевать на смертных и на совершенные против них злодеяния. Да и королевам фэйри нет до людей никакого дела. К утру Филипп убил человека, просто для того, чтобы посмотреть, что будет. И ничего не произошло.
К тому времени в стране вновь начались перемены, но теперь уже, пожалуй, — к лучшему. Еще в конце октября, буквально несколькими днями позже чудесного спасения Луи-Шарля, перестал существовать Конвент, уступив место новому органу власти, названному Директорией. А к концу 1799 года произошел очередной переворот, и власть перешла в руки трех консулов, самым влиятельным из которых был Наполеон Бонапарт.
Рождалось новое столетие. Начиналась новая эпоха.
Луи-Шарль подрос и больше не пел революционные песни, но из упрямства продолжал оставаться республиканцем. Поэтому, когда в 1804 году Наполеон провозгласил себя императором французов, Луи- Шарль заявил Филиппу, что собирается уехать из Франции куда-нибудь подальше, туда, где нет и никогда не будет диктаторов — например, в Америку. И что он останется там навсегда.
Филипп счел это решение разумным: хотя мальчик вырос и сильно изменился с тех пор, как рисовали его портреты, все же оставалась опасность, что кто-нибудь его узнает. Тем более, что, как и следовало ожидать, слухи о спасенном Людовике XVII периодически бродили в народе, то затухая, то, по какой-то странной причине, вспыхивая снова. Были ли причиной их появления оборотни или же бывшие тюремщики юного короля, а может быть постарались и те и другие, — доподлинно сказать было невозможно. Самое удивительное, что члены королевской семьи тоже в эти слухи вроде как верили, но, в то же время, ни у кого из них не возникало желания отыскать мальчика.
Несколько лет в доме принца вампиров в Луи-Шарля вбивали необходимость сохранять тайну своего происхождения, но тот, привыкнув всегда все делать наоборот, не горел желанием слушаться и перед отъездом на другой континент навестил свою воспитательницу, вдову безвременно почившего сапожника Симона. Он надеялся на радостную встречу, на объятия и слезы, но Мадлен поначалу просто до смерти перепугалась, а потом, поверив в то, что это действительно он, велела ему уходить от греха подальше и больше не появляться. Луи-Шарль, который все эти годы так культивировал образ своих воспитателей, был немало расстроен столь холодным и даже агрессивным приемом и уехал огорченным, намереваясь начать новую жизнь с чистого листа и постараться не вспоминать печальное прошлое.
После воцарения Наполеона во Францию вернулись мир и благоденствие, ну или, по крайней мере — порядок. И однажды в Париж вдруг явились представители Совета вампиров в лице троих суровых господ, чей возраст терялся где-то за рамками приличий. И перед которыми Филипп чувствовал себя мальчишкой, ничтожным и слабым, несмотря на все свои достижения прошедших лет, — выпитые человеческие жизни и постижение новых высот в магии людей, монстров и даже фэйри. Впрочем, обо всем этом членам Совета совсем не нужно было знать, еще не хватало, чтобы они призадумались о потенциальной опасности нового принца Парижа. Пусть считают его безобидным. Прикидываться безобидным Филипп всегда умел очень хорошо.
Поводом для прибытия важных господ послужили якобы полученные ими за последние несколько лет многочисленные жалобы на творящиеся в городе беззакония. Справедливы они были или нет, никого особенно не интересовало, просто Совет решил, наконец, обозначить свою власть и потребовать от принца Парижа подчинения и всяческих изъявлений преданности. Обошлось это дорого. Помимо унизительных оправданий за все неблаговидные деяния нежити, имевшие место быть со времен отбытия Дианы де Пуатье, — то, что в ту пору Филипп еще не был принцем города, никого, понятное дело, не интересовало, — ему пришлось расстаться с одним из сокровищ, подаренных ему де Камброном.
Принц долго думал, что бы такое преподнести в дар Совету, чтобы это выглядело значительным и ценным, но в то же время не особенно полезным лично для него, и с чем он мог бы расстаться без больших сожалений. И остановил свой выбор на «Кровавом алмазе».
Этот камень был некогда привезен испанцами из Америки. Ограненный в виде грубого треугольника, он был вделан в корону некоего местного «бога крови», древнего вампира, которого свирепые доминиканцы успешно убили. «Бог крови» обладал уникальной магией — он умел закачивать силу крови пожираемых жертв в алмаз и использовал его как хранилище силы. Среди вампиров о «кровавом алмазе» ходили легенды, многие хотели бы заполучить этот камень и постичь его магию, но долгое время тот считался безнадежно утерянным.
Никто не знал, что вместе с другими своими драгоценностями алмаз привезла во Францию Анна Австрийская, а Жоффрей де Камброн забрал камень у королевы, убедив ее, что ей не стоит хранить у себя столь опасный предмет. И долгие годы он держал его у себя.
Таким образом, дар, безусловно, был ценным, но в то же время довольно бесполезным. Постичь тайну магии убитого «бога крови» было не так-то просто: вампир ни с кем не поделился ею перед смертью. А найти ключ к столь сложному заклятию дело почти невыполнимое, но — может представлять интерес как раз для Совета вампиров, бросая вызов их знаниям и могуществу. Ну и вообще, где еще следует находиться подобной драгоценности, как не у них?
Совет вампиров дар принял и, вероятно, оценил по достоинству, судя по тому, что его представители милостиво соизволили покинуть Париж.
Вскоре после этого желание вернуться в город вдруг проявил колдовской ковен. И это было очень печально, потому что вынуждало Филиппа расстаться с Вадье, к услугам которого за пятнадцать лет, прошедших со дня их знакомства, он уже успел привыкнуть. Вадье тоже не хотелось уезжать из Парижа, он успел здесь прижиться, обзавелся имуществом и возлюбленной, — юной и хорошенькой дочкой преуспевающего владельца каких-то мануфактур, и был настолько влюблен, что вроде как даже сбирался жениться. В том, чтобы снова становиться изгоем ему было мало радости.
Филипп пообещал выкупить его жизнь у ковена, но Вадье весьма скептично отнесся к этой затее, заявив, что там на него очень и очень злы. На вопрос «за что?» он только поморщился и махнул рукой. Вероятно, причин хватало.
Что можно преподнести ковену в качестве платы за преступника?
У Филиппа была одна идея, — он предполагал, что убиенный некогда де Камброном колдун был связан с ковеном и действовал не без его негласного одобрения, — по крайней мере, что касалось попытки выкрасть драгоценности фэйри, а не жестокого уничтожения семьи хранителя договора. Перед смертью убийца не признался в том, что у него есть сообщники, но ведь ковен не знает об этом… Что, если намекнуть им, что принцу города что-то известно об их проделках?
И Филипп преподнес представителю ковена медальон, связанный с сильфом, тем самым, с помощью которого де Комброн разыскал и потом убил своего врага.
Лицо представителя ковена осталось бесстрастным, но подарок его заинтересовал. Помимо скрытого смысла, который, возможно, остался им не понят, медальон показался ему ценным сам по себе.
— Сокровища фэйри, — проговорил колдун, и было видно, что с губ его так рвется вопрос: «Откуда они у вас?», но он сдержался. Можно было догадаться и так: проклятый кровосос каким-то образом заполучил магические драгоценности королевской семьи. Вот же зараза…
— Это очень ценный дар, — продолжал он, внимательно глядя в глаза вампиру, — Боюсь, мы не сможем предложить вам чего-то равнозначного.
Ага, потому что за любую безделушку удавитесь от жадности.
