Заметки

Жид Андре Заметки

I

1933 год.

F. V. удивляет богач, высказывающийся за коммунизм. Он находит это смешным. Не может от этого опомниться.

Меня же гораздо больше удивляет тот богач, который объявляет себя христианином, т. е. последователем того, кто утверждал, что ни один богач не может быть его сторонником, и кто ответил богатому юноше, спросившему у него, как ему жить: «Продай все достояние твое, а деньги раздай неимущим». Юноша, как сказано в Евангелии, возвратился в глубокой печали, ибо обладал большим состоянием. Ведь и коммунизм и христианство проповедуют разбогачивание. Но в то время как коммунизм стремится отнять у богача его привилегии, христианство предлагает ему самому от них отрешиться. Если он этого еще не сделал, так чего же он ждет? А пока не сделал, как он смеет считать себя христианином?

Но церковь разрешила истолковывать столь ясные, не допускающие кривотолков слова Христа, составляющие основу его учения и красной нитью проходящие через все Евангелие, таким образом, чтобы ей самой можно было вступить в сделку с богачами, с тем, что Христос называет маммоной. Этим-то церковь себя и погубила. Впрочем, протестантство допустило ту же ошибку; оно уже не довольствуется сделкой, оно рассматривает богатство не как препятствие для входа в царство божие, а наоборот — как господне благословение; оказывается: чем богаче банк, тем большим покровительством пользуется он у господа.

От церкви зависело помешать коммунизму: впитать, всосать в себя все лучшее от него, как это она умела, и сделать его таким образом ненужным. Это надо было сделать раньше. Теперь — не сделаешь. Слишком поздно. Слишком поздно! Партия проиграна… Ибо ничто так не враждебно учению Христа, как капитализм; кажется, сам папа отдает себе в этом отчет. Но церковь так тесно сплелась с худшими силами мира, с самыми, по существу своему, антихристианскими (я имею в виду такие силы, которым ученье Христа наиболее враждебно, — капитализм, национализм, империализм, армия), что теперь уже невозможно избавиться от этих гнусных сил, не свалив одним ударом и религию.

Но нельзя считать Христа ответственным за банкротство христианства; ни тем более, за то, что так называемые христианские народы убивают друг друга. Он отдает карты в руки коммунизма.

Да, именно причины сентиментального порядка вынудили меня искать точку примирения, возможного союза христианства с коммунизмом. Но я, увы, слишком хорошо вижу, как и почему христианство и капитализм заключили союз, и ту выгоду, что капитализм может получить от религии, которая учит того, кого общество бьет в правую щеку, подставить левую; которая одурачивает угнетенного и баюкает его надеждой на загробный мир, перемещает «награду» в план мистический. Угнетателям же оставляет торжество, убеждая в то же время угнетенных, что торжество это лишь кажущееся. Как же ему не воспользоваться католицизмом, зная слова Христа: «Блаженны плачущие», и как «плачущим» не подчиниться, если они верят, что «последние будут первыми»? Их есть царство небесное: собственники отдают им его, ибо решено, что плачущие отдают собственникам царство земное. Итак, все к лучшему, жаловаться некому и не на что. Христос остается на стороне бедняков — это ясно; богач отдает им его задаром. Бедняк и за это скажет спасибо, он знает, что он избрал «благую» участь.

Конечно, не к тому стремился Христос. В его время социальный вопрос и не мог быть поставлен. Отвечая на каверзный вопрос, он сказал: «Воздайте кесарево кесарю»… Кесарю уже столько воздавали, что теперь все — его. Но бедняк знал, что за все, что он потерял в этом мире, потом ему воздастся сторицей. Более ловкой сделки нельзя себе представить!

Богач находит еще средство залучить к себе Христа, помириться с ним, хвастаясь своим «милосердием». Ведь он все-таки добрый; он надеется, что таким путем, нимало не лишаясь своих привилегий на земле, он и после смерти получит лакомый кусочек.

«Больше радости давать, чем получать». Чорт возьми!.. Это-то и есть самое отвратительное. Одно из худших страданий и унижений нищеты, отнюдь не лишенной чувства любви, — «всегда получать и никогда не давать».

Даже из этих слов Христа (приведенных Павлом — Деяния, XX, 35) капитализм извлекает выгоду, доставляя одним богачам прекрасную, благородную радость милосердия, открывающую им к тому же двери рая.

В тот же день, когда церковь извратила, обошла такие ясные слова Христа: «Продай все достояние твое, а деньги раздай неимущим», она сильно испортила себе игру. Войдя в соглашение с тем, что Евангелие называет маммоной и что есть, в сущности, самый дух капитализма, она сразу обнаружила слабость христианства. И опять виноват здесь не Христос; эта слабость не могла бы обнаружиться, не была бы слабостью, если бы его, Христово, учение было полностью проведено в жизнь; т. е. если бы церковь не пыталась истолковать слова Христа, а просто осуществила бы их на деле. Поэтому можно сказать, что коммунизм вырос из предательской деятельности христианства и что в существовании коммунизма не было бы смысла, если бы не обанкротилось христианство. Эта ранее не замеченная слабость заключается в том, что христианство (конечно — косвенно, невольно, но ощутимо) играло на-руку капитализму;[1] так что в прямых интересах капиталистов было покровительствовать христианской религии и даже, как ни парадоксально это покажется, объявить себя христианами.

Большинство католиков, убежденных христиан (я знаю таких, и притом — замечательных), не видят всего этого; не могут видеть. Они живут восторженной мечтой о христианстве, каким оно должно быть, каким они хотели бы его видеть, и которого нет.

— А не поступаете ли вы так же по отношению к коммунизму? — спрашивают они меня.

— Между нами то большое различие, что вы в самих себе осуществляете свою религию, в то время как я один не могу осуществить коммунизм.

Христианство может, таким образом, достигать в иных душах совершенства.

Как же они могут считать его ответственным за те злоупотребления, которые совершаются под прикрытием христианства?

II

Монтерлан, конечно, прав, когда говорит (и прекрасно говорит), что молодость отвергает идею мира, не утоляющую ее жажды славы, ее потребности в энтузиазме. Коммунизм же предлагает войну войне, требующую от нас большей доблести и большего героизма, чем сама война. Последняя, действительно, требовала от нас только слепого подчинения.

Будущая гнусная война, которую нас заставляют предугадывать, не допустит героизма; таким образом, и этот ее последний атрибут, ее чары, которыми она завлекает самую благородную нашу молодежь, будут у нее отняты.

Новое понятие благородства, новые формы святости, преданности, героизма (а совсем не новые удобства, о которых вы говорите) — вот что нам нужно. Этого не понимают лишь по глупому недоразумению, по глубокому незнанию человеческой природы и ее скрытых побуждений. Вы же ей, напротив, предлагаете застойный уют наследства, который вы только и стараетесь сохранить.[2]

«На пятьдесят процентов — иллюзий», — говорят они, когда речь идет о доверии к СССР… Как будто они могут сказать иначе о всякой любви, о всякой вере! Как будто не на этой же самой иллюзии спекулируете вы, когда ведете людей на войну и которую вы подтверждаете, когда дело зайдет об отечестве. Бросьте! Именно эта иллюзия поведет за собой все остальное, она-то и превратит мечту в