удобно устроилось там. На всё это Клеммен глядел, оцепенев. Затем сковывавший его лёд растаял, он привычно потянулся в карман — за «безделушками».
— Не суетись, ничего не обнаружишь, — послышалось откуда-то прямо перед ним. До ненгора не сразу дошло, что звук раздаётся из того места, где, если бы отражение было обычным отражением, находился бы он сам.
Или наоборот?
— Незачем, — слышать собственный голос было не очень приятно. — Есть очень серьёзный разговор. Можешь не беспокоиться, никто об этом не узнает.
— Кто вы?
Отражение расхохоталось.
— Приглядись внимательнее,
Последнее слово было произнесено с издевательскими нотками.
— Что вам нужно? — спросил Клеммен, в конце концов.
— Люблю правильные вопросы, — одобрило отражение и согнало с лица усмешку. — Тетрадь, мой дорогой друг. Всего лишь тетрадь.
— А взамен?
— Взамен? Ну, для начала, жизнь.
Клеммен нашёл в себе достаточно самообладания, чтобы презрительно усмехнуться. На самом деле он перепугался так, как не пугался уже очень, очень давно — с того момента, как двое грабителей с оружием встретили его в переулке, рядом с банком.
— Я же не имею в виду
Нет! — крикнул внутри внутренний голос. Не думай о ней! Не вспоминай её имя!
Поздно.
— Андари? — спросил Клеммен одними губами, почувствовал, что из середины живота начинает распространяться непереносимый холод.
Двойник широко улыбнулся.
— Тебе есть, что терять. Значит, долго уговаривать не придётся. Надеюсь, не потребуется… устранять ещё кого-нибудь, для демонстрации?
— Что же это за тетрадь такая? — Клеммен искал любой повод, чтобы отсрочить очевидный приказ с той стороны.
— Нужно ли тебе знать? — скривилось отражение. — Ты и так отдашь её. Смотри, не вырони. Тетрадь старая, ветхая. Давай её сюда. — Двойник поднялся, подошёл к стеклу вплотную, протянул руку.
— Что значит — «сюда»? — Клеммен отступил на шаг.
— То и значит, — отражение нахмурилось. — Не играй со мной, красавчик… — отражение положило пальцы на заживающую ссадину и тут же это место пронзила острая боль. Клеммен вскрикнул, схватившись за щёку; отражение, усмехаясь, надавило ногтями посильнее.
Так больно не было ещё никогда.
Клеммен отнял окровавленную ладонь от щеки и убедился, что не может ни говорить, ни кричать.
— Давай, быстро, — двойник холодно смотрел на него. В отличие от Клеммена, с лицом у двойника всё было в порядке. — Иначе твоей подруге станет очень нехорошо. Прямо сейчас.
Рука сама собой полезла внутрь, в карман, где хранилась тетрадь.
По пути запястье коснулось цепочки, на которой висел треугольник.
В голове Клеммена словно потревожили огромный пчелиный рой. Клеммен ощутил вибрацию и сильный жар; и то, и другое исходило из треугольника. Амулет сам собой повернулся, деревянной стороной вниз.
Очередная угроза застряла у отражения в горле.
Двойник неподвижно застыл.
Страх, вязкими потоками прижимавший Клеммена к земле, схлынул. И… отражения не стало.
Вернее, осталось — обычное. Его собственное, — со щекой, разодранной едва ли не до кости, с вылезающими из орбит глазами, в которых читались боль и ужас.
Кресло стояло на прежнем месте.
Послышался треск, уголок зеркала откололся; трещины пошли по поверхности зеркала.
Несколько раз Клеммен подносил к губам переговорное устройство, но всякий раз напрочь забывал, о чём хотел сообщить.
Отражение не шутило — сообщить кому-нибудь ещё непросто.
Пришлось прибегнуть к заживляющему эликсиру — боль была едва переносима. В довершение всего исчерпал свой ресурс и отключился «напарник». Он умел извещать об этом единственным образом: вызывая ощущение лёгкого жжения в том месте, где внедрён.
Ну уж нет. Новый «напарник» Клеммен поставит после праздника. Потом. Всё потом. Подумаешь, очередное нарушение инструкции… интуиция подсказывала, что взыскания от Кинисс — наименьшее из неприятностей, что подобрались совсем близко. Влип с этой тетрадью. Спрятать её, срочно. Но где?
Треугольник перестал быть тяжёлым, остыл; перестал вибрировать. Нисколько не возражал против того, чтобы его повернули вниз золотой стороной.
Оставаться до наступления темноты в этой комнате Клеммену не хотелось, он решил отправиться куда- нибудь. Скажем, в Венллен. Посмотреть на подготовку к праздникам, а заодно и узнать, не случилось ли чего-нибудь с…
Медальон едва заметно шевельнулся.
Нет, не случилось, подумал он. С уверенностью.
Из дому он почти выбежал — так, словно все привидения мира гнались по пятам.
— Клеммен! Вот не ожидал! Ну ты даёшь! Слушай, а ты неплохо зарабатываешь!
Я вздрогнул, услышав эти слова. Айгес. Тот самый, вместе с которым я «работал» у Буарта. Проклятие, он узнал меня! Тоже мне, «смена облика», «смена облика»!
Губы сами собой сложились в подобающую улыбку. Хорошо, что я не в форменной кожаной одежде, и не в парадной. Шуму было бы куда больше.
— С тебя два пива! — довольно ухмыльнулся Айгес, без приглашения усаживаясь напротив. Отвык я от подобной компании, точно. А теперь надо очень быстро вспомнить былые привычки. И так уже ползаведения на нас косится.
— Это ещё за что? — спрашиваю с подозрением.
— Как был скрягой, так и остался, — лёгкое презрение тронуло его губы. А я-то, наивный, собирался о чём-нибудь приятном подумать, одиночеством насладиться…
— Ладно уж, — я подозвал официанта, Айгес одобрительно хлопнул меня по плечу.
— Вижу, уговорил-таки своего дядюшку… — он критически осмотрел меня. — И неплохо уговорил. Чем занимаешься-то?
— Так, — я повертел пальцами в воздухе, изобразил, как мог, страдальческую гримасу. Предварительно оглянувшись. — Приходится разъезжать… словом, по торговой части.
— То-то я вижу — нарядился, словно ольт. Неужели, думаю, нынче мода такая.
Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…
— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?
— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?
О боги, сохраните и помилуйте!
— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося
