Двести веков сомнений

— К каким родственникам он отправился?

— К детям… к их матери, — удивлённо отвечал Д. — А что?

— К Росомахе? Он делает вид, что не знает ни её, ни детей… Собственных детей. А ведь она только что не ходит за ним по пятам.

Морщины легли на лоб Д.

Кинисс пристально следила за выражением его лица.

— Ничего не понимаю, — признался Д. в конце концов, поднимая голову. — Он нас принимает за полных идиотов? Настолько явно демонстрирует, что он не тот, за кого себя выдаёт?

Кинисс молча смотрела ему в глаза.

— Запись нашей беседы далеко? — спросил наконец Д.

— Вот, — кристаллы, которыми пользовалась Кинисс, были крохотными: миллиметра полтора в поперечнике. Мастерам Академии так и не удалось создать матрицы меньше, чем пять миллиметров. Делиться технологией Хансса не желали, а готовые кристаллы отдавали охотно, просто так — только попроси.

Д. внимательно прислушивался.

«…вещь. Я не знаю, чего вы хотели этим добиться, Д… но мы не можем позволить Теренна усилиться. Последнее время эта наэрта вымирает…»

— Ясно, — на лице у Д. было написано, что его только что осенило. — Это многое объясняет. Итак, он не ольт.

— Я бы сказал так: не только ольт.

— Когда догадалась?

— Именно тогда, когда он произнёс непроизносимое слово.

— Я думал, по запаху.

Рептилия энергично помотала головой.

— Он соответствует своему облику. Всегда. Когда ольт — пахнет, как типичный ольт. Не знаю, как ему это удаётся. Понятия не имею, как его до сих пор не раскрыли. У него и астральные проекции… соответствующие. Всегда. У всех прочих… остаётся нечто общее. Генерал меняется целиком. Я думаю, он специально показал мне это… Второй его облик — Таннуара. Сколько всего — можно только гадать.

— Надежда ещё есть, — с лица Д. постепенно сходила гримаса неудовольствия. — Будем действовать тихо и постепенно. Для начала я узнаю, как он выходит на нас. Как получает информацию. Как проникает в архивы.

— Это просто. Кто у нас заведует архивами?

— Пальер из Тенвери. А что… — Д. осёкся.

— Твой ученик — бывший ученик.

— Какой же я идиот! — только и смог произнести Д. — Я-то считал, что он всё забыл, а если не всё?..

— Этим я и занялась, — Кинисс показала ещё несколько листков. — Вот кто посещал его за последнее время. Эти двое — в прошлом подчинённые генерала, часто с ним общаются. Я предупреждала — не увлекайся «мнимой смертью».

— Что толку ссориться, — заметил Д. философски. — Да… я был беспечен. Самое время исправить ошибки.

— «Исправить»! — фыркнула рептилия, прищуриваясь. — Последние три месяца ты сутками сидишь в кабинете. Не взял отпуск в этом году, не встречаешься со старыми знакомыми…

— Откуда ты знаешь? — поразился Д. — Ах да… моё досье.

— Какая глупость, — вздохнула Кинисс. — Ты думаешь, я стала с ним знакомиться? Генерал не так глуп. Ты хотел просмотреть моё? — она извлекла продолговатый, розового цвета кристалл и протянула его Д.

Д., вновь помрачневший, принял кристалл. Кинисс смотрела ему в глаза, но понять, что она думает, было невозможно.

Не отводя взгляда, Д. аккуратно положил кристалл перед собой и, отыскав на ощупь пресс-папье, с силой опустил его на хрупкий килиан .

— Ладно, — поднялся он на ноги. — Возьму-ка я отпуск, — и махнул рукой, поднимаясь на ноги.

…Прикосновение её разума могло бы вернуть его в норму… но могло и сломать. В таком состоянии, как сейчас — скорее всего, сломало бы. А я обижаюсь, подумал Д. Наверное, это проявление слабости. Сильный признаёт свои ошибки, слабый — винит в них остальных. Как же генерал сумел разоружить меня всего за какой-то час?

Или это происходит уже давно?

Оставлю записку. Пусть все думают, что я переутомился.

На улице по-прежнему накрапывал дождь.

Клеммен

…Чудеса-то какие! Я иду уже двенадцатый час, а чувствую себя, как огурчик! Ни пить не хочется, ни есть… ни, прошу прощения, ничего остального.

Пейзаж уж очень однообразен. Утёс по левую руку, белый песок под ногами и кровавый океан по правую. Каменная стена местами покрыта тончайшим слоем рыжей пыли — прикоснёшься, и она отваливается, осыпается тончайшей взвесью. Ох я исчихался, когда по глупости вдохнул её… будем надеяться, что для здоровья это не слишком опасно.

Впрочем, немного пыли мне удалось взять с собой. Я, кажется, начинаю понимать, отчего Д. так возражал против того, чтобы одежда и снаряжение на мне были хотя бы отчасти магическими. Неужели он с самого начала предполагал, что меня может занести в место, подобное этому? Где магия не действует, а всё, что по старинке сделано руками и терпением, по-прежнему будет служить? Например, сумка… в неё ведь так ни капли воды и не просочилось! Или одежда — выглядит неказистой, но вынесет ещё немало. Если не стану в ней ползти по острым камням… впрочем, и в этом случае мне надоест раньше.

Чудеса чудесами, а почему стена не кончается? И на небе ни облачка. Сколько так придётся идти? Ралион имеет форму шара. Хорошо, если это место — тоже. То, что это не Ралион, я знал точно: ничего подобного у нас нет и в помине. Разве что внутри Штормового пояса могут быть подобные острова… но и там море, кажется, состоит из обычной воды, а не из этой вязкой жидкости с запахом свежей крови. Хорошо ещё, что желудок у меня крепок — сколько времени иду, и никакой тошноты.

И никакой живности вокруг. Почему нет ни одной мухи? Казалось бы, раздолье. С другой стороны, это всё-таки вода, не кровь — стекает, не оставляя следа, не окрашивая.

Я шагал двенадцать часов подряд, по всем правилам должен был чудовищно устать. Но не тут-то было! Если я и ощущал себя уставшим, то внутренне. Потому что должен был устать! Потому что невозможно столько времени идти под палящим солнцем и оставаться бодрым, сытым, готовым на любые приключения!

Но и только. Стоило закрыть глаза, прогнать прочь все мысли и прислушаться к собственным чувствам, как выходило, что отдых мне не нужен.

Однако долго так продолжаться не могло. Пусть в этом диковинном месте нет необходимости в отдыхе… но я всё-таки привык к некоторому режиму. Жалко, есть нечего. Хоть желудок и не требовал еды, а тело — энергии, я всё-таки страшно хотел есть. Что угодно! Казалось, подмётку — и ту стал бы жевать… только чтобы была какая-то иллюзия трапезы. Но увы! С собой ничего нет. Не есть же эти три орешка… смех, да и только.

Я отошёл к стене (вряд ли с неё что-то свалится… а если свалится — так всё равно, отбегать некуда) и уселся под ней.

Странное дело — чем ниже оказывалась моя голова, тем слабее пекло солнце. Стоило мне лечь, подложив под голову сумку, как солнце превратилось в тусклый светильник — никакого тепла не излучающий. Итак, солнечный удар не страшен.

Я прикрыл глаза… и заставил себя думать о чём-нибудь другом. О недавних событиях… о прошлом… только не об этом месте, которому негде было бы быть. И… новая странность! — тут же захотелось отдохнуть. В этом не было необходимости, но привычка время от времени отдыхать сохранилась.

Как я ни старался, а перед глазами пробегали исключительно события последнего дня.