Морна взглянула на часики.
— Мне осталось всего три часа, Доркхан… Ты встретишь меня у выхода?
Я опять накинул на себя тень и ускользнул из ее рук.
— Не знаю, — я весело рассмеялся.
— Но ты ведь прилетишь ко мне?
— Не знаю, — я рассмеялся во второй раз, а потом спрыгнул с балкона. Морна вскрикнула.
— Я опять увидела тебя, увидела тень.
— Неважно, — я взлетел повыше и повис в некотором отдалении. — Другие меня не увидят, поверь мне.
— Но ты вернешься? — я увидел, как на глазах Морны блестят слезы. С чего бы это она?
— Не знаю! — крикнул я. — Я вспомнил Мэрион! Ее фамилия Макфергус!
И я улетел. Морна продолжала стоять на балконе, обеими руками сжимая перила, и улыбалась, глядя куда-то в ночь.
— Болван, — ласково прошептала она. — Макфергус — это же я!
Бертрам Шнайдер вышел из подъезда многоэтажного дома и, тяжело дыша, направился к маленькому толстому человечку, раскинувшемуся на скамейке. Тот вскочил и мелкими шажками, смешно подпрыгивая, побежал к нему навстречу.
— Ну что, док?
— У них лифт не работает.
— Я так и знал! — толстячок несказанно обрадовался. — А как вам они?
— Уф-ф! Ну и семейка! Их обоих нужно бы забрать в нашу лечебницу. Мамаша приняла меня за полицейского.
— Ну, Матайр, в сущности, совершенно безобидное существо, док. Этот парень любого доведет до безумия. А Доркхана вы видели? Черную комнату?
— Да, черная комната… Он так не любит света?
— Солнечного света в особенности. И как вам он понравился?
Шнайдер нахмурил лоб.
— Знаешь, Виктор, он не обратил на меня никакого внимания. Сидел на полу, раскладывал пасьянс.
— Какой пасьянс?
— Клетка, — усмехнулся Шнайдер.
— Клетка? Что-то не припоминаю такого…
— Я пошутил, — устало сказал доктор Шнайдер. — Я не разбираюсь в пасьянсах. Я просто хочу сказать, что в башке у Доркхана словно бы раскладывается бесконечный пасьянс. Разум в клетке.
Он посмотрел наверх.
— Виктор, как ты думаешь, что может означать для меня в данный момент число «девять»?
— Не знаю, док… Может быть, через девять дней вы умрете, — брякнул толстяк.
— Спасибо, — Шнайдер все еще изучал взглядом семнадцатый этаж. — Доркхан сидел на полу, такой маленький и одинокий среди четырех черных стен… В один прекрасный день он спрыгнет вниз с такой головокружительной высоты!
— Как пить дать, док, — поддакнул Виктор.
Через девять месяцев известный психиатр Бертрам Шнайдер женился на прекрасной и умной дочери одного профессора. Впереди у него было девять долгих, хотя и не очень счастливых лет семейной жизни.
Разные рассказы
Банка
Я сидел перед закрытой металлической крышкой банкой и смотрел на копошащихся в ней червей. Вообще-то в банке должно быть вишневое варенье, но я, наверное, повторил опыт великого Теофраста Бомбаста фон Парацельса по созданию искусственной жизни из неживых элементов. Тот, правда, использовал банку с компотом, зарытую в кучу теплого конского навоза.
— Банка, банка, что с тобой делать? — спросил я.
— Коц! — сказала банка.
— Банка, банка, что значит «коц»?
— Это значит, что ты меня разбил, — ответила банка. — Наверное, у тебя руки растут из…
— Урра! Свобода! — радостно завопили черви, дружной гурьбой вываливаясь из треснутой банки.
Я был немного смущен: мне нечем было угостить неожиданных гостей.
— Черви, черви, что с вами делать? — спросил я.
— Хм, — презрительно хмыкнула разбитая банка.
Но черви меня не слышали.
— Свобода, братья! — шумели они, расползаясь по ковру в разные стороны.
— Банка, банка, что же делать теперь? — спросил я, когда мы остались с банкой в одиночестве; но банка молчала.
Смерть Саши Брехера
Эй, вы случайно не Петя Брехер, родственник моего лучшего, незабвенного друга Саши Брехера, который… Нет? Простите, пожалуйста, конечно, но смею вас заверить, что у вас неповторимо брехеровский нос! Как, вы таки не знаете незабвенного Сашу Брехера? Очень, очень странно, ведь два года назад в нашей местной газете была очень, очень интересная статья на всей первой странице… Да, жаль, что столь выдающегося человека нет с нами… Да, он уже два года покоится с миром на кладбище, но уверяю вас, к его могиле не зарастет народная тропа! Я кстати, присутствовал при его трагической кончине и собственными глазами наблюдал, как угас этот неподражаемо светлый огонек юности, я имею в виду, конечно, Сашу Брехера.
Это было ровно два года назад, день в день, час в час. Я сидел на деревянной табуретке о четырех ногах в квартире Саши Брехера, а хозяин собственной персоной уссурийским тигром бродил взад-вперед и сверкал своими грозными брехеровскими глазами. Я спокойно восседал на сидении и медленно, по одной капельке, потягивал из стакана вишневую наливку. О, эта незабываемая вишневка! Я расскажу вам о ней как-нибудь в другой раз. Так вот, Саша Брехер метался передо мной в тесной для его широкой натуры комнате, а потом вдруг остановился и заявил:
— Карл, я решил свести счеты со своей никчемной жизнью!
Я медленно допил киршвассер (это немецкое слово, если вы понимаете) и ответил ему:
— Буду весьма рад помочь тебе.
— Спасибо, мой друг, спасибо! — конечно, Саша Брехер с жаром пожал мою руку.
Я налил себе новый стакан наливки, а Саша Брехер со скрещенными на его широкой груди руками замыслился. Надеюсь, вы догадываетесь, о каких высоких материях он думал. Как, не догадываетесь? Ну, так я тоже не имею ни малейшего понятия, о чем размышлял этот не признанный (разве кроме меня, конечно) гений.
— Но как? Как? — вскричал наконец-то он, гневно потрясая сжатыми в кулаки руками.
— К твоим услугам, — я достал из-за голенища огромный охотничий нож и протянул его своему великому другу.
— О, спасибо тебе, Карл! — Саша Брехер схватил нож, обнажил свой мощный торс и приставил жаждущее крови лезвие к желудочной области.
