написал, а дальше она, как и все мы, стала говорить по большей части о себе.
Домой пришлось почти лететь. Сегодня по поводу нового диплома у Соколова, который у меня на курсе девять лет назад был под другой фамилией, собралось несколько моих выпускников: Алена, Ярослав, Антон, и пришел Максим Лаврентьев, который был здесь рядом у К. Я. Ваншенкина. Я быстро сварил картошку и сделал пюре, а вот нажаренные котлеты у меня были. Ребята с собою тоже притащили кое-что съестное, а Антон еще и прекрасное французское вино, которое я щегольски открыл штопором, подаренным мне Марком к семидесятилетию. Сидели часов до одиннадцати, болтали о литературе и о прошлом. Максим уморительно рассказывал о вечере Александра Потемкина, который проходил в Большом зале ЦДЛ. До этого «Эхо Москвы», привлекая внимание к этому писателю-миллионеру, активно и за плату пропагандировало его книгу, написанную якобы «для души и сердца». В литературе деньги, оказывается, значат далеко не все, как в другой жизни. Вечер вела Кокшенева, и выступал Личутин. Хотя, по словам Максима, в каждом дифирамбе в адрес Потемкина было больше завуалированной хулы, но все же как патриоты падки на дополнительные заработки!
Разговоры и обстоятельства описывать не хочу. Мальчонка, крошечный, кареглазый, живой – прелесть, грустный дом полон игрушек. Стоит скульптурный портрет Насти, она была и моложе и живее, и в ней была та естественная и раскованная прелесть, которая присуща значительным женщинам, такой бы она, видимо, и стала.
Андрей подарил мне три довольно толстые книги – это его выпечатки из своего блога в Живом Журнале.
Все это чрезвычайно интересно и совершенно не повторяет мой дневниковый принцип. Здесь много кропотливой работы историка, подбирающего и классифицирующего факты. Но это так интересно, что, несмотря на тяжелый день, предстоящий мне завтра, я не утерпел и жадно читал почти до двух ночи. Ниже я сразу же выпечатываю отрывок, связанный с книгой В. С., но Журнал Андрея Мальгина надо читать не торопясь, сплошняком, отмечая на полях то, что может понадобиться в дальнейшем.
Вторая книга «Записки литературного раба» Валентины Сергеевны Ивановой. Честно говоря, мне не хотелось ее читать, и месяц она лежала без движения. Мне Валентина Сергеевна запомнилась довольно грубоватой дамой из «Советской культуры», к тому же коммунисткой типа Нины Андреевой. Но совершенно разоружило предисловие Льва Аннинского. Я знал о ее чудовищной болезни, о том, какие муки она претерпевала все эти последние годы (мы с ее мужем давние друзья), но Аннинский очень точно увязал обстоятельства болезни с обстоятельствами текста. И он оказался совершенно прав: болезнь сделала из нее чуткого, ЧЕЛОВЕЧНОГО человека, совершенно по-новому сегодня смотрящего на людей, на саму себя. Половина книги – опубликованная ранее в «Новом мире» повесть «Болезнь», вторая половина – ее соображения и впечатления от встреч с разной кинематографической публикой – от Черкасова до Сокурова.
До чего же болезнь преображает и углубляет взгляд человека! Не дай бог, конечно, но здоровый Рождественский не написал бы свои лучшие строки, надо было пройти через страшный диагноз, трепанацию черепа и муки мученические, чтобы прийти к этим идеальным по форме, кристальным строчкам, к этой, не побоюсь этого слова, мудрости. Несчастная Валентина Сергеевна, если бы не необходимость каждый второй день проходить через ужас процедуры диализа, и это годами, и это в свинских, унижающих достоинство условиях наших больниц, – смогла бы она написать те многие пронзительные страницы, которые написала?»
Конференция в этом году проходила довольно скромно, но по обыкновению, ыступала не только наша профессура, но и наши студенты. Все было довольно интересно. В выступлении В. Г. Сирамахи, специалиста по древнерусскому языку, меня поразило наблюдение над тем, что книжные реформы, начатые патриархом Никоном, продолжались и после его отстранения от патриаршества. По мнению исследователей, это свидетельствует о том, что Никон действовал по повелению и приказу царя – идеология у нас всегда была тесно связана с властью. Лев Иванович Скворцов рассказывал о словарях и тех скандальных новациях в произнесении слов и ударениях, от которых еще недавно переполошилась пресса. Здесь интересным был критерий возможных изменений. В первую очередь практика «наиболее просвещенной части общества» – словарники, ученые, все это потом. Немножко Лев Иванович здесь поднывал, что в этой работе забыли и его, крупнейшего специалиста, и как бы отодвинули в сторону словарь С. И. Ожегова, каждое издание которого он уже много лет подряд редактирует, это совершенно точно. Александр Камчатнов изысканнейшим образом высмеял своеобразную «писательскую» этимологию двух «специалистов» – материал в «Литературной газете». Примеры бы. В свое время я тоже обратил внимание на эту статью и на ее филологическую неграмотность и невероятные писательские амбиции. С интересом слушали студенты выступление С. П. Он говорил о примерах мультикультурализма за рубежом и у нас. Естественно, возникли Салман Рушди и Андрей Волос с Афанасием Мамедовым. Примеры были хороши и убедительны. Он говорил так хорошо, что мне, выступавшим следом, пришлось употребить известную формулу: «Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться».
Произнеся эту формулу, я начал свое сообщение о «Литературной борьбе». Практически повторил то введение, которым я предварил для «Литературной учебы» отрывок из главы, где рассказывается о «замученных поэтах», а дальше уже пошел сам текст. Я рад, что я сделал это, и понял, как сильно впечатывается в сознание устное слово.
Что касается «Ревизора», он был для меня неожиданным в том смысле, что это был полный текст.
По радио вечером опять было много разговоров о прошедших региональных выборах. Судя по всему, подтасовки здесь невероятные. Но, естественно, власть и господин Чуров все отрицают.
Как и обещал, сегодня отвез Андрея с Леной и их сынишкой Митей в аэропорт Домодедово. Для этого пришлось встать в семь утра и ехать сначала к ним на Цветной бульвар, а уж потом в Домодедово. Пока ехали, о многом поговорили. Например, о процедуре усыновления мальчика. Когда я поразился тому, как быстро они смогли получить хорошего и здорового ребенка, они мне рассказали, что препятствия им чинили в детском доме. Там персоналу выгодно, чтобы ребенка усыновляли люди из-за границы. Это можно сделать только в тех случаях, когда разные усыновители три раза отказываются от ребенка. Наши добрые тети идут на все: и ребенок, дескать, не славянской внешности, и даже несуществующую болезнь могут ему приписать. Ни Лену, ни Андрея «неславянская внешность» этого милого и ласкового пацана не смутила.
