Дневник. 2009 год.

названием знаменитой книги Игнатьева, – «Пятьдесят лет в раю». Я раньше часть (первые ее части) книги уже читал в «Знамени» и знал, что в полном тексте есть страницы, посвященные мне. В каком-то смысле конструкция интересная, но формально-головная: описывается год и вставляется один из писательских портретов. Руслан так и подарил мне с четко сформулированной надписью: «Сергею Есину, одному из героев этой книжки (стр. 472) – от ее автора»Подпись, дата: 2. 11. 09. В надписи ни грана вольности, вологодский конвой. Книжку я открыл только поздно вечером уже на даче.

Как я люблю ездить ночью один на машине. Приехал, когда мой экипаж уже попарился в бане и смотрел матч ЦСКА – «Манчестер Юнайтед». Замечательный был матч, наши играли даже лучше, чем наша же сборная, сначала наколупали англичанам, тем более что игра шла на их родном английском поле, а потом все же почти сдались – ничья.

После игры и стал читать страницы, посвященные самому себе. Опять мелькнула мысль Блока – «все мы тайно враждебны друг другу». Многое мне Руслан поставил в строку, но многое и забыл. Началось все, естественно, с семинара 71-го года, когда мы познакомились, и я своей выходкой с письмом Чуковского, разозлившей ведущего семинар Бондарева, отсрочил свое вступление в Союз писателей на несколько лет, а тихий Руслан в Союз попал с этого семинара. Занятна была фраза, из которой сочилось внутреннее недоброжелательство, что Есин был старостой семинара и, значит, вхож в дом. Чей? Из деликатности Руслан, как я сказал, печатавшийся с этими воспоминаниями в «Знамени», на всякий случай не упомянул – Ю. В. Бондарева. Фигура во все еще баклановском «Знамени» очень немодная. А старостой меня назначали, чтобы носить руководителю рукописи, и лишь потому, что я жил в соседнем с Бондаревым доме, и у меня была машина, чтобы эти рукописи привезти. Не пишет Руслан и о том, что мы соперничали на выборах ректора и, подыгрывая В. И. Новикову, он (третья и наверняка непроходящая кандидатура) себя с выборов в последний момент снял. Очень точно Руслан описывает мою привычку после публичного выступления обязательно спросить у кого-нибудь, ну как я? Но инженер человеческих душ никак не смог понять, что это идет от огромной внутренней неуверенности, свойственной мне, от постоянной рефлексии. Ну, да дальше по мелочам не буду. А в принципе спасибо, пусть будет еще одно свидетельство; сейчас все мы, семидесятилетние писатели, толчемся у финишной черты в надежде зацепиться за пядь будущего, вот в этой тесноте и толкаем друг друга.

В Москве убили некоего крупного бизнесмена Шабтая фон Калмановича, владельца баскетбольного клуба «Спартак». Его расстреляли из автоматов, когда тот ехал на своем «мерседесе». Хоронить покойного, как сообщило «Эхо Москвы», будут в Израиле.

3 ноября, среда. Утром прочел замечательное письмо в «Литгазету», которое сделал наш преподаватель А. М. Камчатнов. Это по поводу умничающих, как филологи, двух писателей М. Задорнова и С. Алексеева. Я хорошо помню эту статью «Будущее начинается с родного языка…», и когда ее читал, подумал, что за чушь? «Литературка» письмо, конечно, не напечатает, но, кажется, в первом номере письмо печатает «Литературная учеба». Впрочем, перешлю Лене.

Сегодня, уже несколько подустав от пива, все поднялись довольно рано. Я собирал листья, Володя наконец-то повесил водосточную трубу на передней стороне дома. А потом ребят уже нельзя было оторвать от телевизора.

Когда разъехались по домам, то всех ожидало еще одно такое дикое для торжественного дня зрелище – это новое изделие Юнгвальда-Хилькевича «Возвращение мушкетеров». Здесь что пост – «тридцать лет спустя»: вся привычная четверка и их мифические дети. Для этого был воскрешен даже виконт де Бражелон. При этом и «старые мушкетеры», все покойники, воскресли, чтобы помочь своим детям. Речь, естественно, опять идет о спасении королевы, о неких сокровищах. Хороша, потому что играет что-то свое, королева – Фрейндлих; традиционен, как из дешевого капустника, Ширвиндт, играющий Кольбера. Вместо графа де ла Фер Атоса – Веня Смехов с лицом старого еврея. Такой удивительный и бессмысленный бред, а смотрится неотрывно, распространяя вокруг себя дурновкусие.

4 ноября, четверг. Попытался сделать день, посвященный себе. Все утро читал и дочитал монографию В. К. Харченко. Скорее всего, это очень неплохо, и в первую очередь очень точными цитатами из дневника. Надо, конечно, еще восхититься работоспособностью и точному умению чтения и анализа текстов Верой Константиновной. Важно, что монография способна еще и вызвать раздражение у моих коллег.

Днем ходил в банк, чтобы выполнить формальности по введению меня в наследство после Вали, но ничего не получилось, на работе не было какого-то сотрудника. Я, конечно, оттянулся здесь на полную катушку. Какая прелесть иногда поругаться! Правда, после этого я довольно долго угрызался.

Днем же начал читать роман Всеволода Бенигсена«ГенАцид». Это практически тоже мои долги по конкурсу «Пенне».

Вечером, когда по Дискавери я смотрел передачу о Марии Каллас, и звучала прекрасная, так любимая Валей музыка Пуччини, вдруг возле старинной горки, в которой я коллекционирую фарфор, раздался сухой треск – я абсолютно уверен, что это была Валя.

Вечером говорил с Галиной Александровнй Орехановой: опять просился в театр – надо писать для министерства отчет.

6 ноября, пятница. Со вчерашнего дня в средствах массовой информации новая сенсация. Вроде бы не только нашли, но уже из подозреваемых стали обвиняемыми некто Никита Тихонов и Евгения Хасис, как убийцы адвоката Маркелова и журналистки «Новой газеты» Анастасии Бабуриной. Это брат и сестра, причем у Следственного комитета есть подозрение, что Тихонов не вполне вменяемый. У «Эха Москвы» еще вчера были сомнения, не обычная ли это подстава властей, заботящаяся после казусов с выборами 11 сентября о поднятии своего рейтинга? Дескать, защищаем! Как ни странно, это совпало и с передачей о полковнике Буданове, противником досрочного освобождения которого был адвокат Маркелов. Правозащитник. Как и любое громкое политическое дело, оно замешено на проблемах национализма. Эта проблема все время разрастается за счет ущерба русских людей. Они постоянно виноваты в некорректном отношении к иностранцам, массовый приезд которых выгоден в первую очередь капиталу, потому что, в отличие от соотечественников, им можно платить не по европейским, а по азиатским меркам. Но почему бы властям несколько не приструнить националов? Они так распоясались на улицах, в местах общего пользования, они подчас ведут себя, как у себя в лесу или в горах.

Утром, когда читал прошлую газету, подумал о том, что, конечно, мой дневник стал проигрывать после того, как я перестал быть ректором. Как написала бы В. К. Харченко, он почти лишился общественной компоненты, да и компонента «в круге московского бомонда», поэтому опять же, следуя ее предсказаниям и синергетике жанра, буду изыскивать другие средства, как говорится, актуализации.

В «Российской газете», которую я последнее время не всегда подробно читаю, потому что пропадает к ней интерес, а вернее, отыскались корни ее тенденций, да и обнажились и сами эти тенденции, два материала. Во-первых, «Финалист «Большой книги» Вадим Ярмолинец считает, что «одесской литературной школы не существует». О романе Ярмолинца я уже читал, кажется, в «Литгазете»:

«Одесской (южнорусской, юго-западной) школы нет. Ее придумал в 1933 году Виктор Шкловский в своей статье «Юго-Запад», опубликованной в «Литературке». А через три месяца, после страшного разгрома, учиненного ему борцами с формализмом, он от этой школы публично отказался. Одесские литераторы всегда ориентировались на большую русскую литературу. Если бы не четыре «Одесских рассказа» Бабеля, где он создал тип веселого налетчика, так привлекающего читателя своим карикатурным говором, разговора об одесской школе никогда бы не было».

Далее идут отчасти справедливые слова, суть которых в одном: столичная литература, постоянно оплодотворяя саму себя, постепенно протухает.

«В провинциальном, в том числе и в зарубежно-провинциальном, существовании есть одно преимущество, о котором напоминает судьба названных выше одесситов (кроме Бабеля, здесь был еще и Катаев. – С. Е.). Следствием их переезда в столицу метрополии стала творческая и нравственная деградация. Трудно сказать, кто опустился ниже – допившийся до полной творческой импотенции Олеша, или же Бабель, призвавший на Первом съезде советских писателей учиться стилю у Сталина, который затем лично дал добро на его расстрел».

Вот здесь, в этом эпизоде, и есть суть южных и добрых писателей-одесситов. В связи с этим вот что любопытно. Булгакову – он со Сталиным довольно дерзко переписывался; Шолохову, который тоже кое-что