дымом, сквозь который непрерывными цепочками полыхали стробоскопические вспышки разрывов. И под ошеломляющим ответным огнем идущие в атаку неуклюжие десантные транспорты и прочие разнообразные плавсредства, инженерные части, редеющие на глазах, но продолжающие неустанно собирать все новые и новые секции наплавных мостов…
Он встряхнулся, сбрасывая наваждение, и это также вернуло в реальность генерала. Тот двинул плечами, глаза его вновь обрели привычный стальной блеск.
— Иван Терентьевич, замучил я вас своими байками. — Он махнул рукой, прерывая отчаянные возражения полковника. — Потом поговорим еще, время будет. У вас какое-то дело?
— Да собственно… — замялся тот, — дальше-то что, Яков Петрович? Буря стихнет, соберем рожки да ножки жареные, к тому времени у нас уже будет рабочий вирофаг, передадим данные, вакцинируемся, и?
— Нет, господин полковник, не надейтесь. Ягодок еще не было, понимаете?
— Не было? — Изумился Горченко. — Вирусы, молнии, чертовы драконы — не было?
— Не было. Как вы думаете, зачем мы здесь?
Полковнику следовало отдать должное, соображал он хорошо, иначе не занимал бы свой пост. Но результат его размышлений был неутешителен. Он катнул желваки, губы его сжались в бескровную ниточку.
— Мы — живец? — Выдохнул он. Горчаков устало качнул головой:
— И будем здесь, пока не клюнет действительно крупная рыба. Мы как кость в горле, теперь прихлопнуть нас становится для них делом чести.
— Боюсь даже представить, как она выглядит, эта крупная рыба.
— Что сказано в Уставе на эту тему, полковник? — резко спросил генерал. — Два-пять-три?
– 'Оборона совершенствуется постоянно и непрерывно…'
— Непрерывно! Всеми! Вам все ясно? Исполняйте.
Когда за настропаленным полковником закрылась дверь, Горчаков устало опустился обратно в кресло. Болело сердце. Он вновь придержал мощь вверенного ему оружия, подставил под удар бойцов из полевых войск, и все это ради невнятных предчувствий. Можно было обойтись и меньшей кровью, УР в залпе мог держать до восьми тысяч ракет и снарядов — но он чувствовал, знал, что ничего еще не закончено. В последнее время у него появилось интересное ощущение, словно давно погибший старший брат снова стоит за спиной, готовый прикрыть своей броней. Немного поразмышляв, генерал понял это как наличие скрытой поддержки. Насколько он знал манеру нынешнего Императора, который ничего не оставлял на самотек, то если он — живец, значит, засадный полк уже находится где-то здесь, пусть даже ни один сканер ничего не фиксирует. И это лишь подтверждало ранее сделанные умозаключения. Но похоронки! Сколько он еще их подпишет?
31
В госпитале на четвертом уровне было тесно и шумно. Куда-то спешили белые халаты, как и пехота, привыкшие передвигаться исключительно бегом, туда и сюда слонялись группы ходячих раненых, по отдельному широкому коридору везли биогермоконтейнеры, то и дело громкая связь разражалась очередной медицинской тарабарщиной.
Бегом провезли каталку с седым полуголым парнем на ней, снизу высовывались гибкие трубочки инъекторов и исчезали в сгибах локтей. Рядовой Адам Шаньгин с удивлением вдруг узнал в парне усталого врача с пятого сортировочного, который он сам прошел не далее чем позавчера. Он спросил в спину бегущей сестре:
— Что с доком, милая?
Та, не снижая скорости, ответила:
— Трое суток на сортировке, сердце встало. Запустили, сейчас просто спит.
Солдат только покачал головой. Трое суток в этом аду, и только ты решаешь, кому жить, а кому… ждать.
Сильный хлопок по плечу:
— Не спи, идем, пока пускают.
Да, нужно было идти. Солдаты пришли проведать своего командира. Чтобы их запустили в закрытую лабораторию при госпитале, где сейчас находился их сержант, пришлось выдержать целое сражение с медиками. В конце концов, пришел лейт в полной броне и невинно заметил, что, вообще-то, он может и сам пройти куда нужно. Охрана лаборатории тоже набиралась не из самых хрупких парней, но их комплекты против технопеха не играли. Да они и сами не горели желанием останавливать солдат, вполне их понимая.
В лаборатории было неожиданно тихо после толкотни госпиталя. Примерно пополам научников и врачей. Сержант находился в большущем металлическом баке, заполненном полупрозрачным раствором. Он отнюдь не был неподвижен. Иногда по телу проходила легкая короткая судорога, руки и ноги подергивались в имитации движения. Он был прикреплен к толстой пространственной раме на корневом манипуляторе. Из недр рамы выходили десятки трубочек и проводков, опутывавших тело сержанта, маска на пол-лица с тремя шлангами снабжала кислородом, множество датчиков следили за малейшими изменениями в состоянии человека. Вообще, весь бак, по сути, являлся одним сложным комплексным прибором, заменяя собой десятки шкафов с медаппаратурой. Тут тебе и томограф, и УЗИ с ЭКГ, и рентген, да всего и не счесть. В толстую стальную стенку было врезано несколько блоков бронестекла, через которые солдаты и смотрели на Шварца.
Выглядел тот вполне нормально для человека, выжившего после разряда 'Крапивы' в непосредственной близости. Так, черные круги вокруг глаз, ярко-красная кожа на четверти тела, рука, опутанная металлической арматурой, несколько 'заплаток' на мускулистом торсе. Всего лишь. Лейт снял шлем и спросил у самого представительного научника:
— Как он?
Ответил, против ожиданий, тощий и невысокий, совершенно невзрачный мужичок лет семидесяти, а представительный быстро затерялся в толпе.
— Неплохо. Переломы зафиксированы, кожа почти восстановлена, раны быстро заживают.
— А зараза?
Глаза невзрачного остро сверкнули, и стало ясно, почему говорит именно он.
— Тут все сложно, лейтенант. У вас имеется хоть какое-нибудь медицинское образование?
— В пределах курса гвардейского командного. ПМП, прикладная фарма, теория полевого допроса…
— Тогда скажу так. Вирусы не причиняют сержанту какого-либо… беспокойства. Во многом он здесь и по этой причине. Они как будто сами по себе, а клетки тоже, сами по себе. Мы пока не можем понять, но пытаемся.
— Что-то еще?
— Регенерация идет слишком быстро. Слишком. Один коготь при взрыве прошил броню и вонзился в сердце, повредив мышечную стенку. А теперь — смотрите.
Он указал на один из экранов, где находилось полупрозрачное изображение внутренностей сержанта, парой движений увеличил его. Мерно бьющееся сердце заняло весь экран. И впрямь, никаких следов травмы.
— Вирофаг мы вводили, как только получили его. Эффекта нет. Благополучно усвоен и поглощен непонятным способом.
— Он… заразен?
— Нет, если не пить его сырую кровь и не целоваться с ним взасос. Но среди вас такие вряд ли найдутся.
Рискованная шуточка несколько разрядила обстановку. Солдаты обступили бак со всех сторон, по очереди заглядывая в смотровые. Лейт вновь задал вопрос:
