Барьеров Вопрошающего. Воздух мерцал от сдержанного биения мощнейших заклятий, когда же они начинали работать во всю силу, от немедленного обращения в ничто защищали лишь Барьеры. Главным же здесь был купол. Исполинская полусфера была целиком составлена из медово-желтых полупрозрачных шестиугольников, внутри которых расплавленным золотом дрожало раскаленное марево. Их были сотни и тысячи, словно пчелиные соты, они составляли идеально выверенную геометрическую последовательность купола.
Зал имел единственный вход, прямо от которого начиналась прямая как стрела дорожка, также приподнятая над уровнем пола вровень с кольцами барьеров. Она вела в центр этого пространства, где последнее кольцо нисходило тремя ступеньками в небольшой круг, обрамленный вплавленным в пол сложнейшим орнаментом из золотых нитей. Нити, от власяно-тонких до жгутов толщиной с палец, сплетались в невероятно изощренный узор, в котором глаз властителя выхватывал то древнейшие пиктограммы, то угловато-рубленые руны, то задумчивые извивы «змеиного письма» или стремительные начертания нового абстрактного языка магов. Камень круга был черен и блестящ, отполированный некогда строительным заклятьем, да так и не растерявший за века первозданной чистоты. Редко, очень редко бывали здесь посетители — и никогда не являлись они без крайней на то нужды.
Тиоданн встал в самый центр круга, пошире расставил ноги, чуть нагнул голову и расправил плечи, словно бы намереваясь противустать слепой мощи урагана. Магу — а правитель, как и все аристократы, был магом не из последних, — не требовалось совершать жесты или издавать звуки для свершения волшбы, он давным-давно миновал этот этап. Повинуясь его мысли, зажглись кольца Барьеров, одно за одним, изнутри наружу. Густое, почти вещественное синее свечение конденсировалось над кольцами, медленно, словно нехотя вздымаясь все выше и выше. Волны более яркого света пробегали по нему, и с каждым оборотом росла высота светящихся стен. Они начали ощутимо заваливаться вовнутрь, пока не образовали правильные морозно-синие полусферы, накрывающие одна другую. Интенсивность этого холодного льдистого сияния была такова, что фигура властителя почти полностью скрылась в нем, только высокая тень виделась за сапфировыми стенами. Постепенно сияние начало светлеть, уходя в невидимое, и спустя сотню ударов сердца только едва заметное струение воздуха выдавало наличие активных Барьеров. Настал миг Призыва.
— Оррумганаэль! Урр-Казад лотарагнум! Ассиаль ойнэр мисатха! Придите, прежние!
Зал вздрогнул. Шатнулось самое пространство, вызывая мгновенную дурноту и головокружение, а воздух за щитами весь разом обратился в бушующее море огня — и это была только лишь тень следа, побочный эффект от активации вязи поистине Великих заклятий.
Миг следовал за мигом, напряженность сгустившихся необорных Сил достигла чудовищных величин, за Барьерами словно бы разверзлись недра Хайры, страшный огромный Свет жег открытую кожу даже за седьмым щитом — как вдруг что-то изменилось. В одном из медвяных шестигранников, в самой его сердцевине, внезапно протаял круглый тоннель первородного мрака. Чернота его была столь совершенной, что непроглядный камень пола казался в сравнении с ним бесцветным. Это походило на огромный золотой глаз с провалом зрачка посредине, глаз, взирающий на потревожившего его обладателя эльфа со смесью дикой угрозы, сдержанного любопытства и легкого недоумения.
Затем зрачки начали открываться во все новых и новых сотах, биение Сил резко упало, а вскоре подобными глазами оказался покрыт почти весь купол. Лишь с десяток сот оказались закрыты, но они не реагировали на Призыв уже так давно, что никто не обращал на это внимания. Огненная буря стихла, однако воздух вовне оставался раскаленным как в жерле вулкана. Глаза были живыми, наблюдающими, — жуткими. В них ощущался огромный, чужой, нестерпимый разум, на Ланн-ликура изливался из них едва переносимый поток страшного внимания, груз тысяч этих физически ощутимых взглядов гнул к земле так, что трещали колени, а пот пропитал одежду едва не целиком…
После открытия последнего тоннеля властитель удержал паузу еще долгие пять ударов сердца, выжидая, затем поклонился, как младший старшему, вдохнул поглубже — и разом снял все барьеры со своего сознания. Он даже успел произнести про себя первый слог похабнейшего эльфийского ругательства, прежде чем на него рухнул горный хребет.
Огонек сознания погас мгновенно, задутый ветрами несоизмеримой мощи, лопнул, раздутый хлынувшим потоком чьих-то мыслей и чувств. Разум эльфа словно бы раздробился на тысячи мельчайших осколков, каждый из которых был подхвачен отдельным порывом и отправился в собственное плавание по безбрежному океану психокосма.
Долго, очень долго по внутреннему ощущению времени, осколки кое-как вновь собирались в единое целое. Подключение к единому информационному полю подобной напряженности, как выразился бы земной мистик, не могло быть описано в рамках привычных терминов, даже средствами большинства языков магов. Разум попросту не имел внятных аналогий для этого, и потому был вынужден подбирать любые более-менее подходящие. В конце концов, эльф сумел выработать некие собственные обозначения для явлений этого безумного коловращения. Потоки смыслов и эмоций, чуждых настолько, что он еле-еле хватал их тени, едва не разрывали мозг на части. Закрывшись до предела, он смог несколько абстрагироваться от бури ментала, поднятой единовременным присутствием стольких мощных разумов — и только потому выжил. Стало стихать бешеное биение обоих сердец, чуть не лопнувшие сосуды сбавили напряжение, начал успокаиваться находившийся на самой грани мозг. И тогда Тиоданн осознал, что колеблющий пространство гул вокруг него — это вопрос.
— Ты позвал нас лишь из-за мелкого конфликта с жителями общности миров Урр-Тех?
От него никто ответа и не ждал, Тиоданну просто выразили свое «фи». Эльф ощутил, что был взвешен, измерен, и признан… негодным. Разумы раскинувшихся вокруг безмерных сущностей в один миг постигли все сведения, которыми он обладал, добавили их к своим собственным, обменялись быстрыми как молния сложнейшими многоуровневыми посланиями, сути которых он не мог уловить в принципе — а и смог бы, для постижения хотя бы одного пришлось бы потратить не один век. В десяток ударов сердца уложились Прежние, чтобы прийти к некому общему выводу.
— У нас нет интересов за гранью общности миров Урр-Ассиаль. Вам следует остановиться.
Ланн-ликур ощутил, что падает в пропасть. Дважды до этого он был здесь — и дважды получал помощь. Всякий раз она заключалась в разном, но была неизменно верна, как гранитный утес за спиной. А теперь…
Вновь короткий непонятный обмен. Он насторожился.
— Впрочем, будущее таит весьма интересные возможности. Не тревожь события, пусть пострадавшие кланы действуют сами — но и не возлагай на них более надежд.
— Хотите сказать, они… потеряны? А Морэтанн?
— Они тоже потеряны для вас, правда, по-другому. Они скоро уйдут на собственные пути, где присоединятся к нам.
— Но…
— Не стоит беспокойства. Вот, это поможет тебе остановить людей, если те зайдут слишком далеко.
Спустя миг властитель закричал…
Когда все стихло и Зал снова опустел, одна из молчавших доселе Сот на секунду мигнула холодным черным глазом. Если бы мысль ее владельца можно было упростить в край, представив в виде человеческой речи, то получилось бы примерно следующее: 'А гонору-то, Урр-Казад! Да еще и Изначальную Речь сделали каким-то горским диалектом. Ург-Дэмор сильно удивятся, сколь просты оказались их собратья.'
В последнее время происходило много разных разговоров. События ускорялись, и лица, причастные к ним, уплотняли информационные потоки. Этот разговор также остался неперехваченным, и по той же самой причине — он состоялся посредством таких способов связи, которые не были доступны ни людям, ни эльфам.
Дракон неторопливо и со вкусом отрывал березовые щепочки от длинного прямого бревна, когда увидел в очках нечто весьма интересное. Быстрое тестирование показало зафиксированную аппаратурой неожиданно возникшую дрожь дальних гармоник нуль-поля. Он задумался. Дрожь была ничем не обусловлена, и, судя по всему, являлась искусственной. Простейшая морзянка, однако передающая непонятную белиберду. Разве что буква «Ш» повторилась три раза подряд. Та-ак…
