Р.А.Ц.

в чем-то уподобился Сущности, которая извлекала боль из всего, даже из самой себя, от этого росла, питаемая все возрастающим потоком, который, в свою очередь, тоже увеличивался от этого… Дурная бесконечность. Он знал, что теперь в любой момент может освободиться, достаточно лишь сделать последний шаг. Вот он, черный колокол, нужно лишь позвонить в него — и отказаться от самого себя, претерпеть окончательное преображение, и вся боль мира враз обернется абсолютным, бесконечным же наслаждением…

Но что-то не давало ему этого сделать. Какая-то ничтожно малая искра, беспокойно мятущаяся внутри, искристая белая снежинка, язычок золотистого пламени, граненая крошка колкого льда, крохотная острая звездочка. Он начал пристально рассматривать ее, и от прикосновения этого внимания искра вся затрепетала, заливаемая потоками обжигающей боли, однако обреченно-гордо продолжала удерживать незримую нить.

Внезапно он понял, что такая звездочка есть не только внутри него. Вокруг пылали… тысячи, нет, мириады таких звезд, нужно было лишь увидеть. Десяток самых ближних к нему ощутился вдруг смутно знакомыми, он со жгучим интересом присмотрелся и к ним… Как вдруг окружающую тьму расколол удар тихого грома. С оглушающим беззвучным плеском в черный поток рухнула огромная глыба черного льда, что была каким-то образом сжата в непредставимо твердую и плотную точку. Это была та же боль — только чистейший концентрат ее, как лазерный луч в сравнении с естественным светом. Что? Естественным светом? Здесь это понятие представилось настолько диким, что его перестроенный разум охватила невольная дрожь. Но выходит, он когда-то знал и такое?

И рухнувшая извне черная точка полыхнула неистовым взрывом, на миг разверзнув вязкие воды потока, раскрылась гигантской сферой пустоты, в центре которой оказался он сам и тот десяток знакомых огоньков. Получивший мгновенную передышку от боли разум тотчас узнал суть старого воина, продолжающего свой бой даже после смерти, а затем в уже начавшей схлопываться пустоте раскрылись чьи-то бело-золотые крылья. Узкая сильная ладонь дернула его в каком-то странном направлении, как будто бы — вверх, и последним усилием он прихватил с собой, вобрал в себя все одиннадцать ближних огоньков. Спустя миг волны потока накрыли опустевшее место, бессильно ярясь в неумолчном крике.

… Солнце. Прекрасно солнце в рассветной юности, стыдливо прикрытое полупрозрачной кисеей перистых облаков. Угол высоты светила над горизонтом свидетельствует о средних широтах. Шорох муравьиных лапок — красные сорванцы начали строить сто сорок восьмой горизонт, в обход глыбы мягкого песчаника. Повреждения тела незначительны, статус встроенного оружия — ноль. Тело, у него снова есть тело. Внешнее оружие — недоступно, нет данных. Реактивация нейронных связей. Да, вновь думать как обычно — нет в мире сильнее наслаждения. Ошибка, переполнение стека, отказ системы. Расширение буфера, двойная буферизация. Отказ. Тройная буферизация. Отказ. Отказ. Отказ.

…Медленно возвращается. Хорошо, что зрительный аппарат модернизирован и позволяет смотреть на солнце не щурясь. Блаженное тепло сочится между чешуйками брони, ласково касается крови на губах. Статус системы — восстановлена после серьезной ошибки. Требуется полная проверка. Ресурсов задействовано — сто процентов, резерв — ноль. Облака, влекомые ураганным ветром, несутся по небу. Барабанная дробь травяных метелок по чешуе. Стоп, каким ветром? Ветра нет. Это я торможу. Я? Мы тормозим. Кто мы? Кто?

… Тринадцать. Меня тринадцать. Ямы почти помним каждое из предыдущих воплощений. Как же трудно думать хором. Яседьмой, Олег Васильев, капитан осназа, а еще дипломированный спец по математическому программированию летательных аппаратов. Боевое кворумирование? Стоит подумать. Как разделить процессы? Нет резервов. Ятринадцатый могу привлекать для обработки внешние ресурсы. Весьма обширные ресурсы. Ноль-один-ноль-ноль…

…Удивительно. И все ради вот этого? Хотя, с вероятностью пять девяток, такого результата не предусматривал никто, даже всезнающие Ург-Дэмор, держатели доменов. Смешно — Ург-Дэмор, дэми-ург… Встаю. Я чувствую каждого — до самого горизонта и гораздо далее. Земля под ногами дрожит, и успокоится она еще нескоро, быть может, через годы, небо порой полностью затмевается тучами пепла, но будущее полыхает нестерпимо яркими цветами возможностей.

Стальные траки мнут траву недалеко от меня, неутомимые гигантские муравьи уже глубоко врылись в грунт и доканчивают фундамент первого временного завода. У самого горизонта тяжелые, но неожиданно юркие и подвижные бронированные черепахи подставляют свои панцири лучам красного солнца. Высоко над головой порхают глазастые стрекозы, для которых ничто любые 'Накидки' и прочие средства маскировки, а еще выше, там, где кончается воздух и начинаются владения вакуума, неторопливо плывут холодные граненые копья гразеров. Мне ведомо каждое движение машин, каждый бит информации в их сверхскоростных, но в чем-то ограниченных мозгах, и немудрено — ведь ямы именно то, что отныне связывает нас всех воедино. Текут, текут непредставимые реки данных, океанские валы информации пытаются захлестнуть распределенную сеть, но послушно протискиваются через сита прожорливых обработчиков, умеряя свой бег по толстым каналам магистралей и оседая в конце концов в накопителях безразмерного хранилища.

Кислотные дожди, прогнозируемые спутниками на завтра, могли бы повредить нежным экземплярам техники и спешно распаковываемым станкам, оржавить могучие спины танков и помутить зоркие глаза сенсорных комплексов, но кое-что хранит их теперь гораздо лучше любых легирующих добавок и лигатур. Моянаша Сила заключена отнюдь не только и не столько в электрических импульсах, бегущих по проводам, нет, мы знаемвладеем кое-чем гораздо более глубокимдругим, что сперва принеслось на крыльях ветра, столкнулось в бешеном борении, раздирающем зенит, и стало первым толчком к Изменению, а затем в совершенно иной, хотя в основе и схожей форме, было принесено япервым.

Не знаю, как ямы отнесся бы к этому раньше, но теперь вывод прост и ясен — ради этого действительно стоило жить. И мы будем жить дальше, как бы некоторым не хотелось обратного.

Я сжимаю кулаки и грожу синему небу. Знайте, мы — будем! Это говорю я, Мринн Шварц Рахасс Ноль-один!

69

Лиловое сияние, раскинувшееся на тысячи километров, лениво угасало. Замысел был выполнен, хотя и совсем не так, как было задумано. Впрочем, Ург- Дэмор, Держатели, этим не огорчались, кому-кому, а уж им-то было доподлинно известно, что всеобъемлющее предвидение — прерогатива Отца. А любые планы хороши до начала боя. Порой любовь пары ничтожных существ или ум одного может стать плотиной на пути могучей реки, и горе тому, кто попытается ее сокрушить…

Сияние угасало, каналы выхода свертывались, не стоило сверх меры нагружать метрику возле и так сильно пострадавшей планеты. Впрочем, одно дело все-таки оставалось. Они в полной мере оценили вежливость еще одного наблюдателя, через субмикронные пробои скрупулезно отслеживающего все происходящее, не вмешиваясь. Он давно уже искал встречи и беседы, но сперва следовало как минимум хорошо присмотреться к гостю. Теперь же… Один из каналов приостановил свертку, приглашающе мигнув синей вспышкой, символом знания и мудрости. На небосводе мелькнула еще одна падающая звезда, неразличимая среди миллионов других, сопровождающих по орбите новорожденную луну, и вонзилась прямиком в устье канала.

Вот теперь можно было уходить. И сияние неспешно угасло, растворившись во всезнающем молчании далеких звезд.

В противовес спокойствию Ург-Дэмор, люди были совсем даже не спокойны. До покоя ли, когда тебе рушится на голову потолок, а желудок выворачивается наизнанку, словно ты — морская звезда и пытаешься съесть добычу прямо снаружи, не заглатывая ее.

Да-а, финиш вышел знатный. Взрыв накопителя дал такого пинка перемещаемому объему, что захрустели литые чугунные тюбинги тоннелей, а преднапряженные железобетонные перекрытия в ряде мест полопались, словно от дикого мороза. Саом собой, Установка полностью расплавилась, и три офицера из ненужного более зала управления поднялись наверх, до поры скрывшись у секретчиков.