мыслящие смело и широко, всегда были людьми высокой общей культуры.
Но вернемся к первому вопросу. Собственно, я на него уже ответил. Как мне кажется, джазовая музыка была для нас лишь одним из искусств, но отнюдь не единственным искусством. А ее исполнители не были идолами. Нам не приходило в голову «болеть» за музыкальный коллектив, как за футбольную команду. Сходство заключается, пожалуй, в том, что и тогда и теперь на пути к постижению встречались определенные препятствия: недостаток информации, отсутствие денег, система запретов и пр.
Если же попытаться всерьез ответить на вопрос, какое из искусств выполняло для нас роль «учителя жизни», то придется ответить традиционно: литература.
Я не буду здесь распространяться о том, почему именно литература всегда оказывала наиболее существенное влияние на духовное формирование личности. Мне кажется это очевидным. Ни одно из искусств не преподносит с такой полнотой систему знаний о мире, подкрепленную чувственными впечатлениями.
Музыка не уступит литературе в силе чувственных впечатлений, но разве можно чему-нибудь научиться, не получая знаний?
И все же я отнесся к утверждению социолога с полной серьезностью, решив разобраться: как и почему рок-музыка выполняет приписываемую ей функцию «учителя жизни» нынешней молодежи?
Поначалу я пошел банальным путем. Рассудив, что в творчестве исполнителей эстрадных песен присутствуют музыка и текст, я решил, что именно текст, как явление литературное, «учит жизни» слушателей популярной музыки. Другими словами, любезная моему сердцу литература не утратила своего первенства, а лишь сменила форму существования. Тексты теперь не читают, а предпочитают слушать под музыку.
Этот вывод казался тем более верным, что согласовывался с моею любовью к некоторым поэтам, исполняющим стихи под гитару. Прежде всего, я говорю о Булате Окуджаве и Владимире Высоцком. Несмотря на органическое единство музыки и текста в их песнях, мне кажется, что рассматривать их творчество следует скорее как явление литературное.
Вот я и стал рассматривать тексты, исполняемые ВИА и солистами, как явление литературное. Больше того, я вслушивался в них с доверием неофита, стремящегося почерпнуть необходимую жизненную мудрость. Что же я услышал?
Я услышал, что «вся жизнь впереди, надейся и жди», что «обручальное кольцо — не простое украшенье», что «ничто на земле не проходит бесследно», что «взлететь над суетой порой не просто- просто-просто-просто…». И так далее.
Когда я просил перевести мне зарубежные тексты, часто получался конфуз. Оказывалось, что певцы иной раз попросту повторяют одну и ту же полюбившуюся им фразу, чаще всего вполне бессмысленную.
Я вовсе не хочу сказать, что все услышанное, за исключением явной бессмыслицы и безвкусицы, казалось мне плохим. Совсем нет. Нормальные тексты нормальных эстрадных песен. В наше время были и похуже. Вспомним бессмертные «Ландыши».
Но я никаким образом не хотел признать, что эти тексты могут быть «учителями жизни», ибо знал, что даже у русских поэтов так называемого «второго ряда», не говоря о гениях, в каждом стихотворении чувств и мыслей в десять раз больше, чем в любом из прослушанных текстов. Тем не менее редко еще приходится слышать, что русская поэзия (или поэзия вообще) является для молодых «учителем жизни».
Здесь мне хочется сделать небольшое отступление. Видимо, сами музыканты прекрасно понимают, что хороший поэтический текст песне все-таки нужен. Поэтому в последнее время наметилась тенденция — использовать в современной музыке стихи крупных поэтов, не предназначенные специально для пения. Греха в этом нет. Композиторы испокон веку пишут музыку на полюбившиеся им стихи. Важно, как они это делают.
Говорят, что обращение к поэтической классике пробуждает у молодежи интерес к поэзии. Действительно, в библиотеках был зафиксирован кратковременный «поэтический бум» после выхода диска Тухманова «По волне моей памяти». Тогда особенно активно брали книжки Ахматовой, Гильена, разыскивали стихи Волошина. Словно обнаружили вдруг за лавиной песенно-поэтической банальности чистый родник поэзии.
Но вот что меня лично смущает. Некоторые музыканты относятся к классическим стихам так, словно те — не более чем сырьевой материал для их музыки. Не влезло слово — убрать! Композитору захотелось изменить смысл строки — пожалуйста!.. Между тем стихотворный текст — такой же памятник культуры, как картина Сурикова или здание Эрмитажа, если хотите. Никому не придет в голову подмалевывать лишнюю фигуру на полотне «Утро стрелецкой казни», равно как и надстраивать Эрмитаж. Эти памятники охраняются законом. Почему же известнейшая певица поет вдруг в классическом сонете Шекспира: «Есть одна беда — моей любви лишиться навсегда»? Неужто у великого поэта и драматурга было такое колоссальное самомнение! Открываем книгу и видим: нет, Шекспир скромен. Он написал, что «есть одна беда — твоей любви лишиться навсегда». Остается предположить, что он обращался непосредственно к певице, а она восприняла это обращение буквально.
Скажете, мелочь? «Твоей» — «моей», какая разница? А разница есть, и большая.
Или слышим недавно в том же исполнении: «Я вернулась в мой город, знакомый до слез…» Казалось бы, тоже мелочь. Но ведь вернулся в этот город поэт, вернулся лет за двадцать до рождения певицы, и ему естественно было написать о себе в мужском роде. И он знал, какие адреса у него есть и чьи голоса найдет он по этим адресам. И у него были основания сказать: «Петербург, я еще не хочу умирать…» А получилось так, что он, наряду с песенниками Милявским и Резником, чьи фамилии стоят рядом с его фамилией на обложке модного диска, — не больше чем автор подтекстовок к очередным шлягерам.
В результате вольность оборачивается бестактностью, искажением истинного поэтического смысла стихотворения.
Но вернемся к нашей теме.
Пословица гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Применительно к вокально- инструментальным ансамблям можно сказать, что лучше один раз услышать, чем сто раз прочитать.
Я много читал об ансамбле МАШИНА ВРЕМЕНИ — и хорошего, и дурного. Потому, когда представился случай, я поспешил на концерт. Я уже смутно чувствовал, что исследуемая функция «учителя жизни», приписываемая рок-музыке, зависит не столько от текста и даже не столько от музыки, сколько от атмосферы восприятия.
Для начала я пошел в ближайшую театральную кассу и спросил билет во Дворец спорта, где проходили гастроли МАШИНЫ. Кассирша посмотрела на меня, как на ненормального, и сообщила, что билетов нет и не будет. «У меня эта МАШИНА вот где сидит!» — раздраженно добавила она, и я направился в другую кассу.
По улицам сновали стайки подростков, имеющие, как я понял, ту же цель. Подростки были мобильнее меня. Может быть, поэтому билетов не оказалось ни в одной из касс. Я понял, что нужно менять тактику.
Я запасся письмом журнала в концертную организацию и, отстояв очередь к администратору, состоявшую из людей с аналогичными письмами, получил желанный билет. На моих глазах в билетах было отказано двум солидным дамам, одна из которых козыряла заграничным паспортом, а другая, плача, говорила, что сын не пустит ее домой без билета.
Признаться, я не ожидал такого масштаба популярности МАШИНЫ.
Концерт состоял из двух отделений. Первое выглядело довольно-таки унизительно. Выступали эстрадные актеры, не имеющие и доли популярности МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. Они знали, что публика пришла не на них, что сбор делает МАШИНА, а они присутствуют в концерте в качестве обязательной нагрузки. И публика знала это, что не способствовало обоюдному уважению. Актеры отбывали номер, а зрители не задерживали их на сцене, чтобы приблизить выход кумиров.
Среди прочих в первом отделении выступил и некий неизвестный мне (и молодежной публике) вокально-инструментальный ансамбль. На сцену бодро выбежали человек пятнадцать в униформе, бодро
