— Вы не имеете права записывать песни Джона Леннона без его согласия.
— На самом деле, имеем. Поэтому я и выкупаю каталог. Я приобретаю все права, а потом могу дать Полу лицензию на них, а сам выступлю в роли сопродюсера.
— И вы действительно пойдете на это?
— Таковы мои намерения.
— Вы же говорили, что любили Джона.
— Я по-прежнему люблю его. Больше, чем кого бы то ни было.
И это правда. Я действительно люблю Джона Леннона, хотя чаще Дилана. Я все время мечусь между ними. Но в данный момент мне не хочется вдаваться в такие подробности.
— Вы даже очки носите, как у него.
— Да, — соглашаюсь я. — Это в память о нем.
— И после этого вы способны на такое? Вы готовы осквернить память о нем? Вы хотите потратить полтора миллиарда долларов, чтобы купить этот каталог, а потом в течение многих лет в студии вытравливать Джона Леннона из творчества «Beatles», чтобы только досадить мне?
— Дело вовсе не в вас. Здесь замешаны большие деньги. Мы планируем расширить проект, о котором мечтает Пол. К этому каталогу проявляют большой интерес и другие артисты. Ведь «Sony» использует его лишь в незначительной степени. Вы просто не поверите, какие они получали предложения на этот счет. Все они были отвергнуты, потому что показались им недостаточно «классическими». Бритни Спирс хочет перепеть все альбомы «Beatles» в составе женских дуэтов, пригласив для этого Мадонну и Кристину Агилеру. Гарт Брукс хочет записать песни «Beatles» в духе кантри. Снуп Догг и П. Дидди, хотят выпустить альбом «Beatles» в стиле хип-хоп. А сколько появляется рекламных идей! «Rolling Stones» заполонили весь этот рынок. А что же «Beatles»? Их не видно. На одних только рекламных роликах я верну себе все вложенные деньги в течение двух лет. Вы знакомы с компанией, которая выпускает памперсы для взрослых? Они хотят использовать для своей рекламы песню «When I'm Sixty-Four».[20] Аналогичные предложения высказывают «Viagra», «Cialis» и «Levitra». Они буквально локтями друг друга расталкивают. Интерес просто огромный, но все это до сих пор не используется.
После этих слов я сознательно делаю паузу. Мы сидим и молчим. Йоко проиграла и знает это.
Наконец она очень тихо говорит:
— Правильно ли я вас поняла? Если я разрешу вам размещение музыки в iTunes, то вы откажетесь от своих угроз осквернения памяти Джона? Вы не будете осуществлять перезапись песен?
— Я не вижу большого смысла в одновременном распространении двух версий, — отвечаю я.
— Понятно. Хорошо. — Она вертит в руках чайную чашку. Ее нижняя губа начинает дрожать. — Похоже, что я в безвыходной ситуации. Мне придется выбирать из двух зол.
Йоко всхлипывает и закрывает лицо руками. Я стою и думаю, через что же пришлось пройти в жизни этой бедной женщине. Неудивительно, что она свихнулась. По-моему, она думает о том же. А может быть, и о Джоне. Она начинает дрожать. Плечи судорожно поднимаются. Когда она поднимает лицо, я вижу, как тушь стекает с ее глаз, оставляя черные полоски на щеках. На какое-то мгновение я чувствую укол совести из-за того, как поступаю по отношению к вдове человека, которого иногда обожаю больше всех в мире. Но это моя работа. Это моя судьба, потому что я тот, кто я есть.
— Я была права относительно вас, — говорит она. — Вы злой человек.
— Видимо, да.
— Уйдите, пожалуйста, — просит она.
Лифт в «Дакоте» совершенно древнего образца. Он скрипит и еле ползет. В нем установлены деревянные двери со стеклом и большая латунная рукоятка для выбора этажа, которой управляет лифтер. Это низенький толстый старикашка в униформе и фуражке. Он него пахнет спиртным. Лифтер смотрит на меня, но не говорит ни слова. Старый лифт грохочет и скрежещет, медленно преодолевая один этаж за другим. Деревянный пол поскрипывает, свет мигает. Я закрываю глаза и чувствую, как опускаюсь. Я думаю о Йоко, которая плачет, лежа на полу. На какое-то мгновение мне вдруг кажется, что этот, похожий на обезьяну, лифтер везет меня не на первый этаж, а еще глубже, сквозь фундамент, сквозь подземные коммуникационные шахты, прямо в ад. И знаете что? Я его не виню. Я заслужил это.
53
На улице уже глубокие сумерки. Огромные снежные хлопья кружатся в свете фонарей, как гусиный пух. По улице проносятся такси, разбрызгивая снежную кашицу. Через дорогу в Центральном парке дети играют в снежки. Я вспоминаю те времена, когда жил на квартире в Сан-Ремо, через два квартала отсюда. Мне было двадцать восемь лет, я только что разбогател и точно в такую же погоду гулял по городу с актрисой Сабриной Голд. В ту ночь вся жизнь в городе, казалось, остановилась. Мы медленно шли по западной части Центрального парка, как раз там, где я сейчас нахожусь. Была полночь, и не было слышно ни звука, кроме скрипа снега под ногами.
— Господи, как раз я тоже это вспоминала, — говорит Сабрина несколько минут спустя, когда я стою у дверей ее квартиры. Она все еще живет в этом городе, в красивом доме на Пятой авеню, в нескольких кварталах от нашего оптового склада. За десять лет, прошедшие с момента нашей последней встречи, она успела дважды побывать замужем, причем оба раза за богатыми старикашками с Уолл-стрит, которые были, по крайней мере, лет на двадцать старше ее. Удачно составленные брачные контракты позволили ей укрыться от мира и жить, словно царица. Ее апартаменты занимают два верхних этажа дома, а балкон по площади больше иных квартир. Из ее гостиной, где мы сейчас сидим, открывается прекрасный вид на Ист- Ривер и Манхэттен.
— Я удачно выходила замуж и еще удачнее разводилась, — говорит Сабрина.
Она никогда не фигурировала в репортажах желтой прессы и скандальных выпусках теленовостей. Сабрина ездит, куда хочет, и делает то, что ей нравится, а средства массовой информации не проявляют к ней никакого внимания. Она уже пятнадцать лет не снимается в кино и уверяет, что не испытывает к этой работе ни малейшего интереса.
— Ты хоть представляешь себе, на что мне пришлось бы пойти, если бы я захотела опять сыграть в каком-нибудь фильме? — спрашивает она. Ее южный говорок напоминает смесь меда и виски. — Надо было бы сесть на диету, сделать пластическую операцию. И все это только для того, чтобы сыграть подружку Бэтмена в детском фильме? Нет уж, спасибо. Честно говоря, самое лучше, что придумано в кинобизнесе, — это компьютерная графика. Очень скоро играть в фильмах будут только созданные компьютерами образы, а нас, бедных людей, наконец, оставят в покое.
— Ни один компьютер никогда не сможет создать образ такой женщины, как ты.
— Это верно, но ты же понимаешь, о чем я говорю. — Сабрина хороша тем, что прекрасно осознает свою красоту и воспринимает ее спокойно. Это для нее такой же факт, как то, что у нее высокий рост, что она наполовину ирландка, что она родилась и выросла в Теннеси. У нее роскошные вьющиеся черные волосы, зеленые глаза, небольшая россыпь веснушек в районе переносицы. Прожитые годы никак не сказались на ее внешности. Более того, сейчас она еще красивее, чем тогда, когда я за ней ухаживал.
— Мне пятьдесят два года, — говорит она. — Я нигде не работаю, у меня пять килограммов лишнего веса, и я счастлива. Иногда я встречаюсь со старыми друзьями, которые все еще крутятся в этом бизнесе, и у меня сердце кровью обливается, глядя на них. Годами они сидят в своем Лос-Анджелесе в ожидании работы, уродуют себя пластическими операциями и выглядят, как монстры. Знаешь почему многие из них становятся активистами движений за права животных? Потому что они отождествляют себя с бедными маленькими норками или телятами. Они примеряют на себя их шкуру. Они не осмеливаются рассказывать о том, как кинобизнес обходится с актрисами, и поэтому вступают в общество охраны животных и дерут глотки, защищая бедных маленьких кроликов, живущих в клетках. Дело в том, Стив, что они и есть эти бедные маленькие кролики, которых заперли в голливудских особняках и не дают есть. Господи, это просто ужасно.
Я рассказываю ей о своих встречах в Лос-Анджелесе и о том, как Джейк Грин убил бездомного
