забрызгали палубу и нижнюю часть парусов, не говоря уже обо мне. Надев штормовую одежду, я отправился в трудное плавание против ветра.
Залив Сторм славится штормовой погодой, и ветер, которым он меня встретил, вполне оправдывал его название. На сравнительно мелкой воде дыбились короткие и крутые волны, кидавшие яхту во все стороны, что было очень неприятно. Теперь я шел одним галсом в сторону грозного островка Тасман- Айленд. В Хобарте меня предупреждали, что от него лучше держаться подальше. Возле этого острова с высокими берегами образуются водовороты, а ветры достигают здесь ураганной силы и дуют с разных сторон. Кроме того, как сказал мне архитектор и яхтсмен Лех Куля, живущий постоянно в Хобарте, именно Тасман-Айленд является рубежом плохой погоды, идущей от Антарктиды.
«Раз ты за винкелем (углом), ты — в безопасности», — гласит местная пословица. Хотя всем мореплавателям это известно, ни в лоциях, ни в атласах никакой информации не дается. Но мне и не нужно было знать больше. Я решил держаться подальше.
Ветер усилился еще, и плавание становилось слишком острым. Спустив грот, я привязывал полотнище на гике, когда сбоку ударила крутая волна. Я не видал ее, да и не думал, что в такую погоду требуется особое внимание. Однако я глубоко заблуждался. Яхта неожиданно легла бортом на воду, и палуба, превратившись в вертикальную стенку, убежала у меня из-под ног. Мне было не удержаться на мокром и скользком бревне, и я сорвался в воду, словно созревший плод. Это было очень глупо. Мне кажется, что точно так же должен чувствовать себя жокей, вдруг вылетевший из седла на ровной дорожке.
«Полонез» сразу же вернулся в нормальное положение, а вместе с ним и я, сидевший на краю палубы. Меня спасла стойка релинга, ушедшая в тот момент под воду. На таких стойках крепятся два стальных тросика, образующих иллюзорный барьерчик по краю палубы. Если бы я попал между стойками, то наверняка бы пролетел и между тросиками. А так я только больно стукнулся коленкой, чем остался даже доволен.
Промокнув до нитки, я спустился вниз, чтобы переодеться и немного согреться. И решил, что стучать зубами от страха буду не сейчас, а потом во время плавания через Тасманово море и Тихий океан.
К берегам Антарктиды
С полудня штормит — Тасманово море показывает свои белые клыки. Ветер срывает с волн пенистые гребни и уносит их, наполнив воздухом. Волны ударяют в яхту мягко, и только мачта дрожит от вибрации штормового паруса. Дует с севера, а я пытаюсь плыть на юго-восток, в сторону острова Стьюарт, — к южному мысу Новой Зеландии. Я лежу на койке и стараюсь не слушать мрачного завывания ветра, хотя это трудно. Наверху работы для меня нет, пока снова что-нибудь не «откажет». И я лежу, потому что на койке легче всего удержаться, в чем мне пришлось скоро убедиться снова.
Как всегда, волна ударяет мягко, но где-то на подветренной стороне разверзается пропасть, в которую «Полонез» просто падает. Койка вместе со мной поднимается высоко вверх, выше койки другого борта. А все, что находилось в пределах камбуза, со страшным грохотом летит на пол и на противоположную стенку. Яхта тотчас же выпрямляется. По прибору видно, что она привелась к ветру. Подруливающее устройство перестало действовать. Одним махом я перепрыгиваю через штурманский стол и приземляюсь на полу, неожиданно поскользнувшись на масле, разлившемся из разбитой бутылки. Оставленный в кастрюле ужин теперь можно только вытереть, но это потом. Сперва нужно открыть крышку входного люка. В лицо ударяет ветер, но я к этому готов. Следующим прыжком я оказываюсь на корме, за нею тянется вылетевшее из гнезда перо подруливающего устройства. К счастью, в его новой конструкции, полученной из Англии в Хобарте, перо автоматически выпадает. Я спускаюсь на специальную маленькую ступеньку за кормой, достаю ногой перо и водворяю его на место. Предохранитель защелкивается — до очередной перегрузки устройства.
Само собой разумеется, я снова промок. Установив яхту на курс, возвращаюсь в каюту. Собираю осколки разбитых тарелок (термосы разбились уже давно), вытираю с пола еду, которая выглядит весьма неаппетитно, и пытаюсь ликвидировать каток, образованный растекшимся маслом. Повторять такие экзерсисы не хотелось бы, и я засовываю оставшуюся кухонную утварь в надежные места на случай, если потолок снова станет полом. По ветру «Полонез» идет спокойнее, и я меняю курс, хотя это меня совершенно не устраивает.
Уже несколько часов ветер не ослабевает и не меняет направления. Я не могу ни остановиться, ни плыть в нужную сторону из опасения, что яхта или опрокинется, или сильно накренится на волне. Мы плывем на юг и находимся уже на широте острова Стьюарт.
Ночь очень бурная. «Полонез» пляшет на волнах, и время от времени сильный удар какой-нибудь из них выводит из равновесия подруливающее устройство. Но стоит мне подумать о ручном управлении, как яхта возвращается на нужный курс. О сне не может быть и речи. Ежеминутно я посматриваю через купол, однако в темноте мало что увидишь. Слышны лишь неумолкаемый вой ветра и шипение волн.
Как в аналогичных условиях вели себя другие яхтсмены-одиночки? Рассказы тех немногих из них, что прошли этой же трассой, я помню почти наизусть. По моему мнению, примерно так же проходило плавание Чичестера, Роуза и Нокс-Джонстона. Все трое шли почти тем же путем, которым плывет сейчас «Полонез». В моей библиотечке книги этих яхтсменов — самые потрепанные, так часто я ими пользуюсь. По выходе из Сиднея Чичестер писал, что он не очень надеялся увидеться когда-нибудь со своей женой. И это после того, как его яхту основательно модернизировали на верфи, предоставленной в его распоряжение. В Тасмановом море его яхта все же опрокинулась, правда, гораздо севернее (и погода там должна была быть намного лучше, чем здесь) — Новую Зеландию Чичестер обходил с севера.
Неприятности в Тасмановом море были и у Алека Роуза. Ему пришлось высадиться в Новой Зеландии, потому что на мачте лопнула топовая оковка. А Робин Нокс-Джонстон при сильном шторме проходил проливом Фово между островами Стьюарт и Южный. Но ни один из них по разным причинам, не плыл к югу от острова Стьюарт. Какие отсюда я должен сделать выводы? Тут, по словам Чичестера, верно только одно: «в ревущих сороковых» никто не может быть уверен в завтрашнем дне.
Ночь на исходе, а яхта все мчится на юг. Давно следовало бы повернуть на восток, но пока ветер не стихнет хоть немного, делать этого нельзя. Впереди — Антарктида и айсберги.
В тряске и хаосе звуков связь с Гдыней кажется необъяснимым явлением. Узнав мои координаты и самочувствие (как всегда отличное), оператор резонно замечает, что я заплыл слишком далеко на юг. Я улыбаюсь про себя и отвечаю ему:
— Мне хочется прислать вам весточку от пингвинов!
В Тихом океане
Баунти
Никто не может сказать мне, куда следует плыть. После столь необычных приключений в Индийском океане я предпочитал идти через Тихий океан самым безопасным и одновременно самым быстрым путем. Безопаснее всего было бы плыть как можно севернее — в зоне переменных ветров, а быстрее всего — к югу от Новой Зеландии, в зоне «неистовых пятидесятых». Мне очень хотелось обогнуть мыс Горн до того, как кончится лето, и я вышел из Хобарта на юго-восток наикратчайшей трассой — через Тасманово море.
Приняв решение обойти Новую Зеландию с юга, я понимал, что придется встретиться или с островом Стьюарт, или с архипелагом Снарес. Как и все мореплаватели, больше всего я опасался земли перед носом судна. А посоветовать мне, что же лучше — идти проливом Фово между островом Южный и островом
