возможно, погибнув в схватке, расчистить путь к победе для своих товарищей. И к этому они были готовы. Фактически батальону предстояло провести разведку боем, вслепую выйдя на позиции врага, вызвав на себя его огонь, и тем прояснив обстановку для командования, которое уже решит, куда направить мощь оставшихся трех батальонов – мотострелкового и двух танковых – чтобы победа была достигнута.
– Зенитному дивизиону быть наготове, – продолжал напутствовать своих людей Белявский, чувствовавший в эти мгновения дрожь, трепет, охвативший все его существо. – Если появится их авиация, если они налетят слишком рано, вся надежда на вас! Вся надежда – на ближний бой, когда сброшенные их летчиками бомбы будут убивать больше янки, чем наших парней!
– Мы готовы! Пока способно стрелять хоть одно наше орудие, американцев над вашими головами не будет!
Полдюжины 'Тунгусок', уникальных, но все же остававшихся творением человеческих рук, а не дарованным богами чудо-оружием, зенитных установок были единственной весомой защитой от угрозы с неба. 'Тунгуски', да еще несколько десятков зенитных ракет 'Игла' в руках мотострелков – вот и все, что идущий в решительную, и почти наверняка смертельную атаку полк мог противопоставить всей воздушной мощи врага, мощи, прежде играючи сокрушавшей целые государства, а теперь готовой обратиться против горстки храбрецов. Расчеты зенитных установок были готовы встретить врага точным огнем, но никто не верил всерьез, что бой за небеса удастся свести хотя бы к ничьей. И все же это не имело значения – полк наступал, и трудно было отыскать силу, способную остановить его удар, направляемый не только уверенными приказами командиров, но и сжигавшей бойцов яростью.
– Действовать в максимально высоком темпе, – наставлял своих подчиненных Белявский, с почти ощутимым нажимом произнося каждое слово. – Мы можем создать перевес сил в отдельном бою, хотя на самом деле преимущество на стороне врага, и этим воспользуемся. Опрокинем янки, раздавим их, и пойдем дальше, насколько хватит топлива и снарядов. Шанс уцелеть и победить – только в движении, иначе нас сомнут и уничтожат!
– Нас не хватит надолго, – невесело вздохнул Смолин. – Нет связи даже с командующим дивизией, тем более, с другими подразделениями. Не знаем, что творится слева и справа, не знаем, кто прикрывает наши тылы. Это не затянется долго!
– К черту все! Будем рвать им глотки, сколько сможем! Прихватим с собой побольше ублюдков! А что до тылов – главное знать, куда идти, где враг, а что творится позади, не так уж и важно!
Николай Белявский не нуждался в напоминаниях, чтобы знать, насколько безнадежна их затея. Ни полк, ни целая дивизия не способны действовать в отрыве от тылов, от баз снабжения. Каждая боевая машина несет на себе горючего на один марш и боеприпасов – на одну схватку, после которой, даже победив, превращается в груду железа, неподвижную и бесполезную. В степи уже осталось немало бронемашин – техника не была совсем новой, и бросок по раскаленной солнцем равнине перенесли не все машины. Стальные, они оказались менее стойкими, чем обычные люди из крови и плоти. Но те, что оставались еще на ходу, рвались вперед, к цели.
Полк наступал, вытянувшись в колонну. Торжественные марши заменял лязг гусениц и рев моторов. Выжженная беспощадным солнцем степь летела навстречу, в узких прорезях наблюдательных приборов небо и земля устроили бешеный танец, сменяя друг друга перед глазами водителей. А спустя еще полчаса все звуки заглушила орудийная канонада – полк вступил в бой.
Глава 2
Вкус победы
'Раптор', жужжа маломощным мотором, промчался над головами яростно вгрызавшихся в сухую степную землю бойцов, и многие из них, услышав донесшийся с небес гул, принялись размахивать руками, провожая ушедший к горизонту беспилотный разведчик. Американские пехотинцы, готовившиеся к встрече с врагом, радовались, точно дети, зная – о них не забыли, их не оставят без поддержки, им помогут, если все обернется совсем скверно.
– Живее, живее, – рычали офицеры и сержанты, и сами, закатав рукава кителей, орудовавшие лопатами. – Русские не будут ждать! Эти ублюдки могут быть уже рядом!
Легкий пехотный батальон окапывался, создавая линию обороны буквально на пустом месте, на южном склоне пологого холма – с севера к нему уже приближался противник. Пятьсот сорок человек, как один, раз за разом вонзали в грунт лезвия лопат, буквально оплетая высотку, которую выбрал для решительного боя их командир, нитью окопов, укрытий и для людей, и для техники.
Они сменили одну войну на другую, оставив Ирак и явившись сюда, на Кавказ. Батальон, как и вся дивизия, даже не успел поменять обмундирование, перекрасить машины, смывая пустынный камуфляж, да этого и не требовалось – теперь, сколько хватало взгляда, до самого горизонта на все четыре стороны от холма тянулась самая настоящая пустыня, пыльная и жаркая, словно бойцы так и не покидали проклятый Тикрит, пропитавшийся кровью американских парней. Это была другая земля, но, как и прежде, принадлежавшая врагу, и вскоре предстояло сойтись с ним лицом к лицу.
– Ройте траншеи, – подгоняли своих солдат офицеры, нервно смотревшие на горизонт, туда, откуда в любой миг мог нагрянуть враг, выиграть у которого сражение нечего было и надеяться, – ройте, вашу мать, а не стойте здесь, как педики на гей-параде, или чертовы русские сами выроют для всех нас могилы!
– Гребаные ублюдки! Высокие технологии, 'умные' бомбы, спутниковая разведка – и теперь мы ворочаем чертову землю чертовыми лопатами, чтобы какой-нибудь русский мальчишка-танкист не намотал наши кишки на гусеницы своего гребаного танка!
Огромный, хоть сейчас с национальную сборную по баскетболу, негр, обнаженный по пояс, с яростью вонзил лопату в землю – сталь жалобно зазвенела, скользнув по камням, – словно в плоть того самого русского, для встречи которого и рылись траншеи и капониры. Его грудь, лоснящаяся от пота, ходила ходунов – солдат устал, работая без остановки целый час и успев выкопать несколько сотен ярдов окопов и щелей, где мог укрыть и сам он, и его товарищи, сейчас, как заведенные, орудовавшие лопатами, заменившими вдруг всякий 'тактический Интернет'. Сейчас жизнь полутысячи людей зависела только от глубины траншей, вырытых в сухой земле на склонах безымянного холма.
– Твари, – с ненавистью прорычал сквозь зубы негр, на скулах которого вздулись желваки. Смачно сплюнул себе под ноги, и добавил, обращаясь куда-то к горизонту: – Гребаные русские выродки! – и вновь ударил лопатой, точно штыком, выворачивая огромный ком земли.
Известие о приближении русских настигло батальон, вырвавшийся далеко вперед главных сил армии вторжения, на марше, среди степи, и времени на то, чтобы принять решение, подготовиться к встрече с врагом, встрече, которой все ждали и страшились одновременно, почти не было. В то, что удастся выиграть предстоящий бой, мало кто верил. Батальон, полтысячи веселых, полных жизни мужчин, всего лишь выполнявших приказ, готовился принять смерть. Но отчаяния не было – злые приказы сержантов и офицеров убивали все чувства, превращая людей в роботов, мерно вонзающих в твердый грунт лопаты.
– Закопаемся поглубже, и тогда черта с два они нас выковыряют отсюда, – пытаясь казаться уверенными, повторяли командиры, словам которых не верил почти никто, в том числе и сами они. – Главное – хорошенько подготовить позиции, чтоб быть готовыми к атаке с любого направления. У нас здесь нет ни флангов, ни тыла, всюду один фронт! Но чертовы русские обломают свои зубы об эту высоту, так что веселее, парни, дружнее работайте лопатами, и на День Независимости точно вернетесь домой, все увешанные медалями!
У них почти не было времени, чтобы создать нормальную оборону, толком укрепив позиции. Разведка сплоховала, враг оказался слишком близко, чтобы сделать хоть что-то серьезное, и все же слаженный труд подгоняемых не столько нервными приказами, сколько собственным страхом, пехотинцев, принес свои плоды. Из спешно вырытых укрытий на север, туда, откуда должен был явиться враг, уставились раструбы
