Миз гардемарин Харрингтон

задумчивым взглядом. Лицо коммандера было лишено всякого выражения, но Сантино чуть дрогнул под этим бесстрастным взором. Он еще не заерзал, но дело явно шло к этому , а молчание все продолжалось. В конце концов, по прошествии не меньше трех полных минут, Сантино не выдержал и прочистил горло.

— Э... разрешите спросить, почему вы хотели видеть меня, сэр?

— Разрешаю.

Лэйсон откинулся в кресле и сложил руки на животе. Он посидел так несколько секунд, не отрывая взгляда от лица Сантино, еще сильнее напрягая лейтенанта, а затем начал ровным тоном.

— Насколько я понял, сегодня у вас возникли... проблемы с гардемарином Харрингтон, лейтенант, — сказал он наконец ледяным тоном. — Полагаю, вы расскажете мне, в чем дело.

Сантино моргнул, затем покраснел. Он еще не доложил о грубом неповиновении Харрингтон, но девчонка уже явно наябедничала об этом старпому. Ничего другого от нее нельзя было ожидать. Он знал, с чем придется иметь дело, еще до того, как эта испорченная смутьянка взошла на борт, и был благодарен за предупреждение, даже если помощнику тактика было не совсем положено обсуждать до рейса салаг, которые окажутся на его попечении. Она со своим мерзким зверем и особым отношением, которое оба получили, явно соответствовали предупреждениям. Он, конечно, заметил высокомерие в ее глазах, и то, что она не очень скрывала уверенность в собственном превосходстве. Это и другое он хотел из нее выбить, в слабой надежде что остатков хватит, чтобы слепить из нее достойного офицера. И хотя сегодняшний эпизод нанес смертельный удар по этой надежде, он испытывал смутное удивление, что даже у нее хватило духу пойти плакаться старпому после того, как он запретил ей покидать свой кубрик, что, как она прекрасно знала, также исключало общение по комму. Что же, он просто добавит это в доклад о ее пригодности.

Осознав, что старпом все еще ждет, он снова моргнул и встряхнулся.

— Конечно, сэр, — сказал он. — Ей поручили инспекцию планового обслуживания Гразера-Три. Когда я пришел проверить ее работу, она приказала инспекционной команде закругляться и приготовилась к докладу. Я, однако, заметил, что панель сервисного доступа на одном из ползунов все еще открыта в нарушение стандартного порядка действий. Когда я указал ей на это, ее реакция была дерзкой, а речь неподобающей, поэтому я отправил ее в ее кубрик.

— Понятно, — Лэйсон едва заметно нахмурился. — А как же именно она дерзила и нарушала дисциплину?

— Дело в том, сэр, — немного осторожно ответил Сантино, — что я спросил ее, считает ли она, что завершила работу, и она ответила, что да. Тогда я указал на открытую панель и спросил, знакома ли она со стандартными процедурами и требованием, чтобы такие панели были закрыты, когда они не используются во время инспекции или ремонта. Ее тон и манеры были вызывающими, когда она ответила, что знает надлежащую процедуру. Только когда я потребовал обстоятельных объяснений, она сообщила мне, что обнаружила неисправность в ползуне и доложила об этом в Инженерный. Разумеется, я никак не мог знать об этом до ее объяснения, но ее манеры снова были крайне наглыми, а ее тон и выбор слов, по-моему, намеренно выражали презрение к старшему офицеру. При таких обстоятельствах, я не нашел другого выхода, кроме как освободить ее от обязанностей в ожидании дисциплинарного наказания.

— Понятно, — снова сказал Лэйсон, а потом позволил креслу принять вертикальное положение. — К сожалению, лейтенант, я уже выслушал другую версию разговора, которая не совсем соответствует вашей.

— Сэр? — Сантино вытянулся и расправил плечи. — Сэр, если Харрингтон пыталась...

— Я не говорил, что услышал это от гардемарина Харрингтон, — ледяным тоном объявил Лэйсон, и Сантино со стуком закрыл рот. — И я также не говорил, что слышал это только от одного человека, — продолжил старпом с ледяной бесстрастностью. — На самом деле, у меня имеется шесть свидетелей, и никто из них — ни один, лейтенант Сантино — не описывает события так, как вы. Не желаете прокомментировать это маленькое несоответствие?

Сантино облизал губы и почувствовал пот под каймой берета, заметив лед в голосе старпома.

— Сэр, я могу сообщить только мои собственные впечатления, — сказал он. — При всем уважении, сэр, у меня было предостаточно возможностей за эти восемь недель понаблюдать за поведением и манерой держаться Харрингтон. Возможно, это дает мне, ее обучающему офицеру, немного лучшее представление о ее характере, чем старшине и рабочей команде, которые были лишены такой перспективы.

— Главный старшина, о котором идет речь, — тихо произнес Лэйсон, — состоит на королевской службе на семь лет дольше, чем вы прожили на свете, лейтенант Сантино. За это время у него было возможностей увидеть больше гардемаринов, чем у вас обедов. Я не собираюсь выслушивать никаких предположений о том, что он слишком неопытен, чтобы сформировать разумное и достойное доверия мнение о личности миз Харрингтон. Я понятно говорю?

— Да, сэр!

Теперь Сантино потел уже в открытую, а Лэйсон встал за столом.

— Более того, мистер Сантино, я попросил главстаршину Шелтона поделиться со мной впечатлением, основанном на его многолетнем опыте, несколько дней назад, когда до меня стали доходить тревожные сообщения о наших кандидатах в офицеры. Поэтому он действовал по моему прямому указанию, когда рассказал мне свою версию вашей... дискуссии с миз Харрингтон. Честно говоря, я рад, что он присутствовал, потому что этот эпизод просто подтверждает то, что я уже сам начал подозревать. А именно, мистер Сантино, что вы явно слишком тупы, чтобы не описать собственные ботинки без письменной инструкции!

На последнем предложение голос старпома хлестнул словно плеткой, и Сантино вздрогнул. Затем его лицо побагровело, и губы сжались.

— Сэр, я возмущен вашими намеками и решительно протестую против ваших слов! Ничто в военном уставе не обязует меня терпеть оскорбления и злоупотребления!

— Но устав заставляет миз Харрингтон и ее товарищей гардемаринов терпеть ваши оскорбления и злоупотребления? — Голос Лэйсона внезапно стал подобен шелку, за которым прячется лезвие кинжала. — Не это ли вы имеете в виду, мистер Сантино?

— Я, — начал Сантино, но оборвал себя и снова облизнул губы, сообразив, что старпом поймал его в ловушку.

— Сэр, это разные ситуации, — наконец сказал он. — Харрингтон и другие салаги только что из академии. Они еще только учатся тому, что никто не будет носиться с ними и утирать их носы за них. Если я показался — или главный старшина Шелтон подумал, что я кажусь — злоупотребляющим своим положением, то я просто старался подтянуть их и превратить в достойных королевских офицеров!

Он вызывающе смотрел в глаза Лэйсона, и губа старпома скривилась.

— Я почему-то так и думал, что вы это скажете, лейтенант, — заметил он. — И, конечно, никто не может доказать, что вы лжете. Если бы я мог доказать это, вы бы оказались под следствием так быстро, что закружилась бы голова. Поскольку я не могу, я просто объясню вам кое-что. Но только один раз, так что только посмейте не слушать!

Старпом не повысил голоса, но Сантино с усилием сглотнул, когда Лэйсон обошел стол, прислонился к нему бедром, сложил руки на груди и посмотрел прямо в глаза лейтенанту.

— К вашему сведению, мистер Сантино, эти юноши и девушки уже стали королевскими офицерами. Это правда, что они на последнем курсе в академии, и находятся здесь не только для обучения, но и оценки. Но пока они на борту корабля, они такие же члены экипажа и королевские офицеры, как и вы. Это значит, что к ним следует относиться с уважением, особенно старшим офицерам. Считается, что рейс гардемаринов должен быть стрессовым. Гардемарин должен оказаться под таким давлением, чтобы мы смогли оценить его способность функционировать в стрессовой ситуации и научить его, что он может справиться с тяжелыми заданиями. Они не должны подвергаться оскорблениям, запугиванию или незаслуженному презрению старшего офицера, который настолько туп, что не знает свои собственные обязанности.

— Сэр, я никогда не оскорблял и не запугивал...

— Лейтенант, вы никогда не прекращали запугивать их! — рявкнул Лэйсон. — Вот, например, термин “салага”, хотя и принят повсеместно в качестве сленгового названия гардемарина в учебном рейсе, но не предназначен быть эпитетом, с которым к ним презрительно обращается офицер-воспитатель! Вы оскорбляли и травили их с самого начала, и я серьезно подозреваю, делали это потому, что вы не только