Все равно каникулы на носу.
– Можно и наоборот, – согласилась Ася. – И школа потерпит, и каникулы скоро… Но я все равно завтра никуда не пойду.
…Поздно вечером, как всегда, позвонил Тугарин. Как всегда, болтал какие-то глупости. Как всегда, задавал неожиданные вопросы: была ли она на Крите, как называются ее духи, перчатки какого размера она носит, сколько лет Соне, большой ли у тети Фаины огород, любит ли Ася ходить на лыжах, кто чинит ее мотоцикл… В конце задал ожидаемый вопрос:
– Ведь ты завтра ко мне придешь, правда? Асенька хорошая… А то я уже соскучился.
– Завтра не приду… – Ася старалась говорить как можно более легким тоном. – Тете Фаине надо уйти, так что мне придется с детьми остаться. Заодно и делами займусь, а то забросила все за неделю, прямо стыдно.
– Ой, как жалко, – огорчился Тугарин, но права качать не стал, на свои боевые раны не намекал, сквозь зубы артистично не стонал… Даже неожиданно похвалил ее: – Все-таки какая ты умница, Асенька хорошая. Я таких вообще не встречал.
– Где не встречал? – не сумела удержаться она. – В Германии не встречал? На семинаре?
– В Германии тоже не встречал… – Тугарин проигнорировал ее сердитый тон, говорил весело и непринужденно – болтал. – Нигде не встречал. Ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии… в Турции тоже не встречал. И в Греции. И в Египте. И в Италии. И в Эфиопии… Впрочем, в Эфиопии я, кажется, не был. Но это не важно. Таких нигде не бывает. И никогда.
– Ты просто не там искал.
– Да я вообще-то и не искал, – помолчав, очень серьезно ответил он. – Никогда никого не искал… А получилось вон чего. Повезло просто.
– Ты уверен, что повезло, а… не наоборот?
– Чего это вдруг наоборот? – удивился Тугарин. – Конечно повезло. Я тебя люблю.
– Посттравматический синдром, – печально сказала Ася. – Не волнуйтесь, больной, это скоро пройдет.
Тугарин тут же заволновался:
– Как это пройдет? Почему это пройдет? Я не хочу!
– Больной, от вашего желания это не зависит… – Ася сочувственно вздохнула. – Закон природы. Все проходит, пройдет и это. Медицина бессильна.
Тугарин опять помолчал, посопел в трубку, с обидой упрекнул:
– Вот как ты так можешь?! Про медицину… А еще врач. Скажи, что пошутила.
– Я пошутила, – послушно сказала она. – Про медицину. Медицина практически всесильна. Если у тебя это само не пройдет, можно будет попробовать вылечить медикаментозными средствами.
– Я не хочу вылечиваться, – капризным голосом заявил он. – Имею конституционное право отказаться от врачебной помощи. Расписку напишу… А ты постепенно привыкнешь.
– Спокойной ночи, больной, – строго сказала Ася. – Соблюдай режим уже наконец… А то сейчас позвоню дежурному и скажу, что у него некоторые оперированные без наркоза мобильники в отделении не выключают.
– Спокойной ночи, – обреченно пробормотал Тугарин. – Асенька хорошая…
Отбой. Через две минуты телефон коротко пиликнул. Сообщение: «Я тебе говорил, что люблю тебя?» Ася написала: «Спаааать!!! А то позвоню дежурному». Тугарин ответил: «Сплю. И ты спи». Она ничего не стала отвечать. Если ответить – Тугарин опять начнет писать без пауз. Роман в письмах. В эсэмэсках. Детский сад. Смешно, в самом-то деле…
В самом-то деле было совсем не смешно. В самом-то деле было грустно. Вернее – тревожно. Любая зависимость – это серьезная вещь. Освобождаться от любой зависимости – это тяжело, долго и… больно. Уже сейчас, в самом начале, больно. А если болезнь запустить… Бывает, что наркоманов и алкоголиков вытаскивают чуть ли не на пороге гибели. Возвращают в нормальную жизнь. Якобы возвращают, якобы в нормальную… В жизни бывшего наркомана или алкоголика на самом деле очень мало нормального. Потому что бывших наркоманов и алкоголиков не бывает, они все изуродованы зависимостью навсегда, даже если сами не замечают этого, даже если окружающие не замечают этого… Зависимость живет в них и ждет своего часа. И как правило – дожидается и топит человека в себе, и человек перестает быть человеком… Во всяком случае, перестает быть собой. Живет так, как жить нельзя. Боится – но живет.
Ася хотела всегда оставаться собой. Она уже один раз попробовала жить так, как нельзя… Может быть, кому-то та жизнь показалась бы вполне нормальной. Для большинства женщин непьющий, некурящий, здоровый и красивый муж – это вообще мечта неисполнимая. А в реальности ради такого мужа они согласились бы терпеть что угодно. Но она-то знала, что терпеть вообще ничего нельзя. Даже пустяки какие-нибудь нельзя терпеть, если эти пустяки делают тебя рабом чужих привычек, чужого эгоизма, чужой глупости. Но из такого рабства еще можно вырваться.
А рабом страха она становиться не могла. Страха за жизнь нечужого человека. Страха за собственную жизнь и жизнь детей. Потому что она просто умрет от страха за жизнь… нечужого человека. И что тогда будет с детьми?
Нет, она сумеет освободиться от зависимости. У нее устойчивая психика, трезвый ум и упрямый характер. И вообще она скептик с холодной головой. «Голова холодная, то есть горячая, то есть кружится»… Ах ты, черт, чтоб тебя… Только с тетей Фаиной ей всегда было так легко и весело разговаривать. Только ее слова она запоминала раз и навсегда, а потом присваивала иногда, даже не замечая, что повторяет не только слова тети Фаины, но и интонацию… Интересно, какая у Тугарина мама?
Ася не спала до трех часов ночи, а когда наконец уснула – тут же увидела сон, который снился ей почти каждую ночь всю последнюю неделю. Во сне она удирала на мотоцикле от какой-то опасности. Вернее – увозила кого-то от какой-то опасности. Во сне мотоцикл бесшумно разгонялся по идеально ровной полосе асфальта, отрывался от земли и набирал высоту, а она все прибавляла скорость, потому что опасность тоже отрывалась от земли, набирала высоту и гналась за ней. За ними. Кто сидел на мотоцикле сзади нее, Ася во сне так ни разу и не увидела. И что там за опасность такая была – тоже ни разу не поняла. И ни разу не досмотрела сон до конца: увезла она кого-то от опасности или нет? Впрочем, может быть, никакого конкретного конца в этом сне предусмотрено вообще не было. Или конец далеко-далеко, через много ночей, в каждую из которых она будет видеть очередную серию этого сна. Да ладно, пусть. Сон не был страшным. Сон был… утомительным. Наяву на мотоцикле гонять гораздо легче. Даже с пассажирами.
Она проснулась за несколько секунд до того, как сотовый на тумбочке рядом с диваном коротко пиликнул. Сообщение: «Доброе утро. Асенька хорошая. Я тебя люблю». Имеет право не отвечать. Семь часов, может быть, она еще спит. Может быть, у нее телефон разрядился. Может быть, она его вообще выронила, когда летела под облаками на бесшумном мотоцикле, увозя кого-то от опасности… А, нет. Это же во сне было. Ну, все равно. Отвыкать от любой зависимости надо сразу, сразу, очень решительно и бескомпромиссно, нечего агонию тянуть.
Вот она сразу, с утра пораньше, и начала отвыкать от зависимости. Бескомпромиссно. До восьми часов Тугарин прислал еще четыре сообщения. Сначала она бескомпромиссно решила вообще их не открывать. Потому что сразу надо отвыкать, решительно. Про абстинентный синдром она кое-что знала с институтских времен – кое-что из теоретического курса, кое-что во время практики в наркологии видела. Но в глубине души считала, что невыносимость всех этих похмелий и ломок сильно преувеличена. Оказывается – нет, не сильно… Значит, надо отвыкать постепенно. Можно ведь прочитать, что там пишет Тугарин, но отвечать совсем не обязательно. Тогда он будет писать все реже, и звонить реже будет, а потом совсем перестанет и писать, и звонить, и ей уже не надо будет решать каждый раз самой, отвечать ему или не отвечать. И постепенно все пройдет. А то, что она сейчас одним глазом посмотрит, что он там пишет, – это вовсе не очередная доза, которую свирепо требует организм, а просто… ну, просто так, бабское любопытство. Даже если бы эсэмэски присылал не Тугарин, а кто-нибудь другой, кто-нибудь совсем неинтересный и вообще ненужный, она бы их все равно читала, верно? Верно, читала бы. Из любопытства, и не из чего бы то ни было еще.
Приняв такое бескомпромиссное решение, Ася для начала быстренько посмотрела, сколько всего сообщений пришло сегодня утром. Кроме четырех от Тугарина, было одно от Светки, а два – от Гонсалесов.
