хватало…
– На твоей свадьбе, – не сразу ответил Гонсалес. И тяжело вздохнул: – Командир, тут мама призналась, что наговорила тебе… Ты в голову не бери. Я же не знал, что ты за майора замуж выходишь… То есть он уже подполковник, но все равно.
– Больной Гонсалес, откуда у вас такая удивительная информация? Я ничего не знаю, а он знает, подумать только!
Вообще-то она имела в виду информацию о своем предстоящем замужестве. Гонсалес не понял, объяснил совсем не то, о чем она хотела знать:
– Да ему звание только позавчера присвоили. А вчера новое назначение получил. Сегодня уехать должен был… А, нет, уже уехал.
– Куда? – с замирающим сердцем спросила Ася. – Сергей, только честно скажи: куда он уехал?
Если Гонсалес сейчас скажет, что Тугарин уехал на какой-нибудь семинар в какую-нибудь Германию, она просто умрет. Просто позвонит Алексееву или самому Плотникову, и пусть кто-нибудь из них додежурит вместо нее. А она пойдет пешком домой через весь город, отключит мобильник навсегда, ляжет в темной комнате, закроет глаза – и умрет. И пусть никто к ней не входит, пусть никто ничего не говорит, и не спрашивает, и даже обедать не зовет…
– Как это – куда? – удивился Гонсалес. – К тебе он едет, куда же еще… И новое назначение – в твоей деревне… Вот что ты с человеком сделала. А еще говоришь, что не колдунья… Э-э, командир, да ты не знала ничего, да? Кажется, я сюрприз испортил.
– Я терпеть не могу сюрпризы, – сердито сказала Ася. – Я всякие сюрпризы просто ненавижу! За подобные сюрпризы я способна… способна… да на все я способна! Сергей, спасибо, что предупредил. Огромное спасибо. Может быть, этим предупреждением ты спас человека от верной смерти.
Она имела в виду собственную верную смерть, но Гонсалес опять не понял, озабоченно попросил:
– Командир, ты все-таки с ним помягче как-нибудь… Он и так уже как заколдованный, чего тебе еще? Помягче как-нибудь, поласковей… Он же мне как родной теперь. Я за него переживаю.
Ася пообещала обойтись с Тугариным как-нибудь помягче, выслушала поздравления Гонсалеса, еще полминуты поговорила с его мамой, еще полминуты сидела, с сердитым ожиданием глядя на телефон, ждать дольше уже никаких сил не было, – и она позвонила Тугарину сама.
– Асенька хорошая! – громко обрадовался Тугарин. – А я тебе уже несколько часов дозвониться не могу. Тетя Фаина сказала – дежурство… Ты телефон выключила, да? Наверное, операция? Наверное, что- нибудь сложное? Наверное, устала? У тебя голос такой… какой-то такой… ну, сердитый.
– Да, – сказала она сердитым голосом. – Скажи спасибо, что за тебя ходатайствовали… А то я ведь могла и расстроиться. А последствия – сам знаешь… ты почему ничего мне не сказал? Я тут почти два месяца с ума схожу… Я тут не знаю, что и думать… А он даже не предупредил!… Сел и поехал!… Неизвестно, в каком направлении!… Может быть, опять в Германию!… А у меня ночное дежурство!…
– Да у тебя телефон был выключен, – жалобно возразил Тугарин. – Я хотел предупредить, правда. Но не успел. Да ты и сама все знаешь… ты всегда все знаешь… Какая еще Германия? Все, больше никогда никаких Германий. У меня теперь новая работа. Теоретическая и аналитическая. Прекрасная и безопасная. Да и не пристало мне в моем возрасте и при моих чинах с пистолетом в поле бегать… Я теперь начальник и бюрократ. Ты к этому сможешь привыкнуть?
– Смогу, – не задумываясь, быстро ответила Ася. – Пусть бюрократ, мне все равно. Только чтобы в тебя больше не стреляли.
– Не, больше не будут, я уже всех стрелков переловил, – легкомысленно сказал Тугарин. – Да это все ерунда, это все в прошлом. Давай лучше о будущем поговорим… У тебя дежурство до восьми утра, правильно? Хорошо. Я приезжаю в шесть, еду к тете Фаине, предупреждаю, что завтра у нас свадьба, а потом еду за тобой. Ты дня три без содержания сможешь взять? У меня мама сейчас в санатории, мы бы вместе туда съездили, ты бы с ней познакомилась… Ты не против? Я сразу хотел ее к тебе везти, но не решился – а вдруг ты… ну, вообще против будешь.
– Против чего? – не поняла она.
– Против меня, – помолчав, нерешительно сказал он. – Я боялся. Асенька хорошая.
– Господин подполковник, да вы идиот! – догадалась Ася. – Как я раньше не поняла? На будущее надо иметь в виду.- Ага, – охотно согласился Тугарин. – Кстати, знаешь, что я еще о будущем думаю?…
И они долго говорили о будущем – так долго, что у Аси в телефоне опять батарея села. Поставила телефон на подзарядку, но Тугарину дозвониться не смогла – наверное, и в его телефоне батарея села. А где он в поезде его зарядит? Ну ничего, до утра осталось совсем немного времени.
А потом будет много времени. Вся жизнь.
Эпилог
Они будут жить долго и счастливо. И – никаких мыслей на тему «умрем в один день». С какой стати вообще умирать, если им будет так весело и интересно жить? К тому же не дурак сказал: человек жив до тех пор, пока о нем помнят. А о них будут помнить очень многие – и о глазном хирурге, настоящей колдунье Анастасии Павловне Мерцаловой, и о подполковнике Илье Алексеевиче Мерцалове. Правда, он потом станет генералом. А дети? Дети их никогда не забудут. Василий и Наташа будут рассказывать о них своим детям – об Асе и Тугарине. А Соня станет Софьей Ильиничной Мерцаловой и сразу привыкнет называть их мамой и папой. Через два года Ася родит девочку и назовет ее Фаиной. А еще через два года у нее родится мальчик, которому имя придумает Тугарин. Правда, не сразу. Сначала Ася забракует с десяток имен, которые он выберет. Потом одобрит имя Антон. Тугарин, кажется, этого имени выбирать не будет. Но какая разница? Асенька хорошая одобрит, так что же, спорить с ней он будет? Страх, что ли, он совсем потеряет? Они вообще почти никогда ни о чем не будут спорить, и поссорятся всего пару раз за всю жизнь. То есть попытаются поссориться, но у них ничего не получится. Во-первых, потому, что повод для ссоры будет несерьезный: например, где праздновать свадьбу Сони – это что, повод? Во-вторых, потому, что при первых признаках Асиного недовольства Тугарин будет испуганно таращить глаза и озабоченно спрашивать: «Асенька хорошая, ты, случайно, не собираешься расстроиться?»
Ася не будет расстраиваться. Потому что из-за всяких пустяков расстраиваться – это жизнь на глупости тратить, а серьезных причин для расстройства не будет. Потому что Тугарин будет работать теоретиком и бюрократом, и бояться за него уже не надо будет. На всякий случай она после каждой Тугариновой командировки будет придирчиво рассматривать его с ног до головы, проверяя, нет ли новых шрамов. Новых шрамов не окажется, и она будет успокаиваться: Тугарин тогда, в самом начале, не обманул – у него действительно прекрасная и безопасная работа, он бюрократ, а в бюрократов не стреляют все, кому не лень… На самом деле в бюрократа Тугарина еще раза два-три будут стрелять. Но не попадут. У бюрократа Тугарина на всю жизнь сохранится сказочная реакция, высочайшая техника и сила, как у танка. Всему этому Ася будет радоваться – как, впрочем, всему, что есть в Тугарине. Тугарин тоже будет этому радоваться – потому что реакция, техника и сила позволят ему избежать новых шрамов. Шрамы сами по себе – это бы ладно… Но если Асенька найдет новый шрам – последствия непредсказуемы. Но о новых шрамах ни Ася, ни Тугарин особо часто думать не будут. Они будут думать друг о друге, о детях, о родне, о друзьях, о доме, о работе, об отпуске, об огороде, о днях рождения, о выходных, о новой мебели, о первом молочном зубе, который выпадет у Антона, чем тот станет страшно гордиться целую неделю. Они будут думать о жизни, хорошо думать, с удовольствием и с благодарностью, потому что жизнь у них будет действительно счастливая.
И тетя Фаина будет жить еще долго и счастливо. В Америке. Она наконец согласится поехать к дочке, которая уж сколько лет ее звала к себе. Тетя Фаина все не соглашалась, потому что не хотела оставлять свой замечательный дом, который для нее когда-то построил муж. Она была счастлива в этом доме, так зачем ей та Америка? Но потом все-таки согласится, потому что в той Америке у нее четверо внуков, а она один раз в жизни видела только двоих старших, и то это было почти двадцать лет назад. А теперь и дом в надежных руках – в каменных руках Тугарина и в маленьких, но крепких, как железо, руках Аськи, слабой
