Оккупанты ходили по городу с гордо поднятой головой.
Несмотря ни на что, доктор не забывал поглядывать по сторонам и запоминать увиденное. В городе вовсю велись ремонтные работы. Ударными темпами немцы отстраивали разрушенные здания, расчищали завалы... Естественно - не своими руками. По словам доктора, он увидел на этих множество людей, одетых, в большинстве, в изодранную форму РККА. Летнюю форму! К восстановительным работам немцы привлекли военнопленных, находившихся в лагерях, неподалеку от Ровно. Естественно, ни теплой одеждой для них, ни нормальным питанием, никто не озаботился. Крайняя степень истощенности работников сразу же, ввиду профессии, бросилась в глаза доктору.
В центре города Максим Сигизмундович чуть не нарвался на большие неприятности. Сани он пристроил у какой-то гостиницы еще четыре квартала назад и, следуя моим указаниям проверить людные места, пешком направился в центр. Доктор как раз собирался свернуть на улицу Калинина, когда его остановил патруль.
- Пропуск! - рявкнул молодой лейтенант, а два солдата, в это время, прижали Максима Сигизмундовича к стене.
- Пожалуйста, господин лейтенант. - услышав немецкую речь, лейтенант расслабился, но, когда он прочитал аусвайс доктора, глаза его снова сузились.
Оказалось, что Максим Сигизмундович, по незнанию, попытался свернуть на улицу, на которой было запрещено появляться кому-либо, кроме немцев и обладателей специальных пропусков. На бывшей улице Калинина, а ныне - Шлоссенштрассе, разместились практически все административные и военные учреждения оккупационных властей. Доктора продержали около получаса, обыскав и задав такое количество вопросов, что он уже и не надеялся на благополучный исход. Когда его, наконец, отпустили, Максим Сигизмундович почувствовал себя, будто вернувшимся с того света. Тогда он решил, не рискуя далее, отправиться к знакомому - тому самому Херштофу - чтобы разузнать побольше о новых порядках.
Доктора Херштофа пришлось дожидаться до самого вечера. Доказавший свою принадлежность к германской нации, знакомый максима Сигизмундовича, как я и предсказывал, получил статус фольксдойче и сейчас работает в одном из немецких госпиталей. Естественно, что, когда доктор пришел к нему, тот был уже на работе. Рисковать, слоняясь до вечера по городу, Максим Сигизмундович не стал и, упросив горничную, остался дожидаться своего знакомца в его приемной. Однако, и здесь доктора настигла неудача. Приближенность к новым хозяевам, похоже, сильно повлияла на Херштофа и он, вернувшись домой, отказался принять Максима Сигизмундовича.
Узнать что, да как в городе, доктору удалось только в гостинице, куда он вернулся уже в довольно позднем часу. За скромным ужином, стоившим баснословную сумму, Максиму Сигизмундовичу, наконец, удалось поговорить хоть с кем-то. Маленький зал, в котором в гостинице подавалась еда, был забит до отказа разным приезжим людом. Неудивительно - ведь большинство подобных заведений теперь щеголяли надписями 'только для немцев'. Остальные же заведения, которые миновала подобная участь, были битком забиты теми, кто не мог остановиться в первых. Соседом доктора за столиком оказался молодой человек, представившийся коммерсантом из Львова. Разговорившись с ним, Максим Сигизмундович и узнал о новых порядках.
В августе 1941 года на оккупированной немцами территории Украины было создано два новых административных образования, одним из которых оказался Рейхскомиссариат Украина со столицей в Ровно. Именно этим объяснялась такая концентрация в городе различных немецких учреждений и соответствующие меры безопасности.
- Вам повезло, доктор, что вы приехали в город именно сейчас, а не месяц назад. - наклонившись к Максиму Сигизмундовичу через стол, доверительно шептал на польском коммерсант. - В том месяце сам Кох в Ровно прибыл. Никого не впускали и никого не выпускали из города...
Управлять Рейхскомиссариатом был поставлен некий гауляйтер Эрих Кох. Эта фамилия вызвала у меня какие-то ассоциации, но, честно говоря, кроме 'палочки Коха', в голову больше ничего не пришло, и я снова принялся внимательно слушать рассказ доктора. Так вот, именно в честь приезда гауляйтера, в Ровно были введены такие меры безопасности, что обычный комендантский час, по сравнению с ними, казался детскими играми. Перед приездом рейхскомиссара город накрыла волна облав, патрули наводнили улицы и проверяли, чуть ли, не каждого встречного... Что там - даже держать руки в карманах было запрещено! И, кстати, именно из-за того, что Коху не понравился вид разрушенного города, военнопленные сейчас, на морозе, ударными темпами занимаются восстановительными работами.
Услышанное далее повергло доктора шок и именно этому он обязан своим видом - что называется, 'краше в гроб кладут'. Коммерсант, увлекшись разговором, принялся выкладывать такие подробности оккупации Ровно, которые, обычно, разумные люди предпочитают даже не вспоминать. Всего лишь две недели назад в городе расстреляли евреев. Слушая доктора, я не сразу обратил внимание на острую боль в руках - мои кулаки были сжаты настолько, что ногти впились в ладони, и на столешницу упало несколько алых капель. Пятнадцать тысяч! В начале октября 1941 года в городе Ровно, столице Рейхскомиссариата Украина, было расстреляно пятнадцать тысяч евреев!
- Вбываты их трэба! То ж не люды! - Максим Сигизмундович мертвой хваткой вцепился в мой рукав. - Не люди то... Стилькы душ...
- Понимаю, Максим Сигизмундович. - мне пришлось приложить немало усилий, чтобы разжать его пальцы. - Понимаю. Они заплатят за это...
Рассказ, продлившийся еще недолго, отнял у доктора последние силы и он уснул прямо, как сидел, за столом. Я сидел и смотрел на изможденного человека перед собой и думал над его словами. Пятнадцать тысяч человек... За один день... Женщин, детей, стариков... Когда слышал о зверствах фашистов в своем времени, это не производило такого впечатления, как сейчас, когда такое дикое преступление было совершено не семьдесят лет, а всего лишь две недели назад. Господи, даже слышать об этом невыносимо! Я представил себе, что было бы, если бы все это наблюдал своими глазами... Так, надо встряхнуться и перестать думать об этом, иначе можно с ума сойти!
Взяв себя в руки, я начал анализировать сказанное доктором. Итак, полезной практически информации он не раздобыл. Подполье... Доктор не заметил никаких листовок, но это еще ни о чем не говорит. Конечно, с таким параноидальным режимом безопасности, вести подпольную деятельность - еще та задача. Однако, не верю, что в городе нет подполья. Не верю - и все! Только, как же на них выйти?
А если попробовать узнать о судьбе своих товарищей, попавших в плен, не через подпольщиков, а через немцев? Я покрутил в голове все варианты. Получается, надо как-то узнать, что творится в застенках гестапо. Мысль о том, что самый легкий способ - это самому оказаться в этих застенках, вызвала нервную усмешку. Получается, надо отловить кого-то из гестаповцев. Или, на худой конец - из полиции. Снова возвращаемся в Ровно - не нападать же на все, проезжающие по шоссе машины, пока не попадется нужная птица... Ровно... Значит - снова подполье! Блииин...
Более-менее стоящая идея пришла в голову только через несколько часов напряженных раздумий. Что-то всплыло в памяти... Что-то, связанное с евреями... Вот! Пятнадцать тысяч человек расстреляли - задолбаешься ведь потом отмывать и трупы вывозить! Значит...
- Доктор! - я растолкал несчастного Максима Сигизмундовича. - Тех евреев, их в городе расстреляли или за город вывели?
- За городом. - доктор снова опустил голову. - Биля[3] Сосенок...
- Успокойтесь, доктор. - жаль, что пришлось снова ему напоминать, но прояснить этот вопрос мне было жизненно необходимо. Даже не мне - моим товарищам. Жизненно!
Я снова отвернулся от Максима Сигизмундовича и погрузился в свои мысли. Значит так, евреев вывели за город. В Киеве расстреливали евреев, и не только, в Бабьем Яру. Что общего? Оба этих места находятся за городом и приговоренные прибывают к месту казни своим ходом - живыми. Только там уже их расстреливают и сбрасывают в, предварительно выкопанные, могилы. Немцы, мать их, как всегда подошли к вопросу рационально - избавились так от хлопот по уборке и перевозке трупов. Получается, остальных
