- Погоди! - перебил я Свирида. - Сад простреливается? Что если мы посадим стрелка на чердак одного из домов, с которого открывается вид на сад?
- Нэ выйдэ. - даже не раздумывая, покачал головой Свирид. - Пройты на Шлоссенштрассе неможлыво[15]. Туды пускають або нимцив, або тых, у кого е специальна пэрэпустка[16].
- В смысле, не-немцев, которым выдан пропуск? - уточнил я.
- Фольксдойче. Дэяки[17] з ных працюють в нимэцькых организациях. Щэ туды приводять полонэных[18], яки митуть вулыцю, золотарямы роблять...
- Скажи, а среди фольксдойче у вас людей нет?
- Нема. А якбы булы... - Свирид пожал плечами. - Там у всих домах нимци. Нэ прости - генералы, выщи офицеры... Там же и гестапо, крыминальна полиция. Охорона така, шо того стрилка знайдуть одразу.
Ладно. Вариант со снайпером - отпадает. Учитывая маршрут Коха, да и вообще - общий уровень охраны, отпадает и вариант с покушением на улице. В здание рейхскомиссариата мы тоже никак не попадем... Варианты с переодеванием в немецкую форму я отбросил сразу же - в моей группе нет никого, кто сможет сойти за своего среди немцев, а, если бы у подпольщиков были такие люди - они бы уже попытались провернуть такую операцию.
- А хорошие новости есть вообще? - горько усмехнулся я.
Единственной нашей надеждой, как сказал Свирид, остается попытаться совершить покушение за городом. И вот здесь нам очень поспособствует то, что гауляйтер не сидит на месте. Несмотря на то, что Кох приступил к обязанностям всего лишь чуть больше месяца назад, он уже успел два раза смотаться в Берлин. Судя по всему, такие поездки будут продолжаться довольно часто. Для своих разъездов Кох всегда использовал специальный самолет, который взлетал и садился всегда на один и тот же аэродром. Значит - хоть какая-то надежда замаячила! - есть шанс перехватить его по пути на аэродром. Однако, омрачает все то, что охрану гауляйтер никогда не ослаблял.
- Значит, что мы имеем. - задумчиво подытожил я. - Единственная возможность для нас - это напасть на дороге к аэродрому на кортеж из кучи мотоциклов, нескольких бронемашин и легковушек?
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Я, покачивая головой, напряженно обдумывал нарисовавшуюся словами Свирида картину, остальные мои ребята, судя по лицам, тоже размышляют. Свирид сидит спокойно, никого не торопит и всем своим видом показывает, что ожидает нашего решения.
- Только если попытаться заложить заряд на дороге и подорвать кортеж... - это было не предложением, а просто мыслями вслух, но Свирид тут же ухватился за эту мысль.
- Думалы вжэ. - сказал он. - Алэ у нас нэма стилькы выбухивкы[19] та специалистив...
- А известно в какой именно машине едет Кох? - перебил я.
- У нього на машыни прапорэць[20]. - Свирид довольно подробно описал бело-красный флажок, в центре которого раскинул, в дубовом венке, крылья золотой орел, сжимающий в когтях еще один венок со свастикой, и буквы G и L по бокам, долженствующие, видимо, означать 'гауляйтер'.
- Ну, тогда все упрощается. - обрадовался я. - Было бы гораздо сложнее, если бы нам пришлось гадать, в какой из нескольких машин едет цель...
- Так вы згодни[21]? - быстро спросил Свирид.
Опа! По ходу дела, я настолько увлекся обсуждением плана, что даже забыл о том, что еще не дал своего согласия. Да, говорить - хорошо, но идти такими силами, пусть и с помощью подпольщиков, на роту немцев с бронетехникой... Пока я чесал затылок, раздумывая как выбраться из этой ситуации, отозвался Жучков.
- Командир, я три месяца провел в ихнем лагере. - тихо сказал он. - Я не буду рассказывать, даже не хочу вспоминать, что там творилось. Но, если я помогу убить такую гниду, как Кох, то все, что мы там пережили, было не зря.
- Наших мы все равно не спасем, командир. - вклинился Шпажкин. - Так давай достойно отомстим за всех!
Остальные ребята согласно загудели.
- Пятнадцать тысяч... - бормотал Максим Сигизмундович, качая головой. - За такэ просто вбыты - мало...
Еще раз оглядев своих бойцов, с надеждой смотревших на меня, я принял решение. Да, шансы остаться в живых - малы. Они есть, но, скорее всего, это будет наш последний выход. И, самое главное - все, здесь собравшиеся, понимают это не хуже меня. Понимают, что, если что-то пойдет не так, то нас раскатает в плоский блин охрана рейхскомссара, что если даже покушение удастся - волна, после убийства настолько важной птицы, поднимется такая, что уйти будет очень сложно. Немцы прочешут каждый сантиметр от Карпат до самой линии фронта, в поисках нас. А понимаютли они что фашисты, после убийства гауляйтера, устроят во всей округе такой террор, о котором и подумать страшно? В любом случае, огласны умереть и, может быть, подвергнуть опасности жизни сотен и тысяч местных жителей... А согласен ли я?
- Ладно. - слова даются, как никогда, тяжело. - Мы убьем Коха.
Мне показалось, что по комнате пронесся вздох облегчения. Даже - какой-то радости. Свирид, тот вообще заулыбался во весь рот, услышав мои слова. Но я, гоня мысли о последствиях своего решения, сразу переключился в деловое русло.
- Что у вас с матчастью? Взрывчатка, оружие? Что с людьми?
Лучше всего у подпольщиков оказалось с оружием, а хуже всего - с людьми. И так немногочисленное подполье постоянно прореживали аресты и обыски, проводимые гестапо по поводу и без, потери в операциях... Зато с оружия было в достатке. Кроме того, что, отступая, советская власть оставила подпольщикам многочисленные закладки с оружием, продовольствием и всем, что может пригодиться в борьбе против захватчиков (исключение почему-то составила только радиоаппаратура), люди еще и насобирали и попрятали вдосталь всякого железа, оставшегося валятся на полях боев вокруг города. С взрывчаткой же дела обстояли... Никак. Она, по словам Свирида, есть, но ее слишком мало.
- С взрывчаткой что-нибудь придумаем. - сказал я. - Плохо, что людей дать не можете. А насчет оружия... Давайте сначала на местности посмотрим. Надо осмотреть ту дорогу, выбрать место для засады, а уж потом составим окончательный план.
Сказать 'посмотреть на местности' оказалось гораздо проще, чем сделать. До самой дороги мы со Свиридом и Жучковы, оставив остальных, под командованием Шпажкина, на хуторе, мы добирались почти три дня. Задачу сильно осложняло то, что идти пришлось по степи. Не ехать - именно идти! Мы и так, мне казалось, торчим посреди практически плоской местности, как пожарная каланча в мелком городишке - открытые всякому, кто соизволит бросить взгляд в нашу сторону. А если бы еще оставляли за собой санный след... Поэтому, довольно часто приходилось подолгу лежать в снегу, скрываясь за еле заметными возвышенностями, а то и просто в глубоких сугробах, от проезжающих неподалеку саней, машин и проходящих мимо пеших людей. Сказать, что мы замерзли - ничего не сказать. На ветру, питаясь одним сухпаем, не решаясь разводить костер. Но, все же, мы дошли. Дошли, доползли...
Искомая дорога оказалась хорошо наезженной грунтовкой, явно появившейся не так давно. С первого взгляда она мне не понравилась. Ни одного леса поблизости. Что там леса - даже мелкой рощицы, и той не было! Сплошная степь, кое-где вспучивающаяся небольшими возвышенностями - то ли естественными, то ли выветрившимися от времени или распаханными курганчиками. По понятным причинам, к самому аэродрому, как и к Ровно, мы решили не приближаться. В итоге, для обследования, нам остался небольшой, всего километров пять, отрезок.
'Самоубийство.' - первая же мысль, пришедшая в голову после того, как мы осмотрели этот кусок дороги, совсем не вселяла оптимизма. Видимо, эта же мысль отразилась и на моем лице.
- Ничего, товарищ командир. - слово 'товарищ' Авдей произнес с каким-то... наслаждением. Словно в этом слове он заключал всю радость освобождения из плена. - Оно того стоит.
