Сейчас, коротая в одиночестве отведенные ей дни, женщина часто размышляла над тем, как бы сложилась ее жизнь, не соверши она всего два поступка. Спрашивала себя, что было бы, откажи она в той давней просьбе Рамине и не впусти в святилище Тимгара. Многое ли изменилось?
И, в то же время, задаваясь подобными вопросами, Кимала понимала, что найти ответов на них ей не удастся никогда.
Устроившись в излюбленном кресле Ираинты, укрытый вытканным ее руками пледом, Антаргин в глубокой задумчивости смотрел на огонь, которого не видел.
Смотрел, неосознанно поглаживая мизинцем подлокотник. Поглаживал, не замечая прикосновения. Прикасался, не ощущая, что дотрагивается не до отполированного дерева, а до очередного тряпья, которое ротула приготовила для починки.
Еще усаживаясь в кресло, Антаргин видел нечто, покрывающее гладкую поверхность ручки. Но, что это было, мужчина не смотрел, ибо догадаться не составляло труда - что-то из его вещей.
Неизменное занятие желающей стать матерью. Деятельность, давно ставшая привычным для того, кто никогда не будет ее сыном.
С того памятного мгновенья, как Риана согласилась выполнить озвученное им желание и спасти жизнь Лутарга взамен его собственной, Перворожденный не покидал своих покоев. Лишь двое имели доступ в комнаты Повелителя стихий - Ираинта и Сальмир. Только они могли без приглашения распахнуть дверь и, с видом долгожданных гостей, присесть на край кровати, в которой он проводил почти все время, либо же подойти к камину и, облокотившись на резную полку, обратиться к нему.
Мужчина точно знал, что являлось первопричиной добровольного затворничества. Трусость! Антаргин боялся встретить укоряющий взгляд Истинного. Боялся узреть непонимание Рожденных с духом.
Было ли тресаирам известно о его просьбе, мужчина не знал, вот только это ни в коей мере не умоляло его вину.
Повелитель стихий. Рьястор. Первый среди всех! Лучший! В любых обстоятельствах имеющий доступ к Нерожденной. Вне зависимости от трудности ситуации, в которой оказался народ! Всегда!
Его священная обязанность - заботиться о людях. Обо всех тресаирах. О народе в целом и о каждом человеке в отдельности. О любом! Всяком!
А он предал их. Отказался, ради одного единственного существа. Того, кому за всю свою жизнь смог подарить только любовь. Невесомое и неощутимое чувство, теряющее на расстоянии свою силу. Ради сына.
Столько лет…
Бесконечных лет, застывших в одном единственном мгновении, он был с ними, а сейчас…
Бросил? Предпочел отстраниться? Отстраниться, чтобы его ребенок смог увидеть еще один рассвет? Настоящий, земной рассвет, которого сам Антаргин был лишен долгое время?
Трус!
Впервые Перворожденный столкнулся с этим понятием. Впервые примерил его на себя и остался недоволен. Недоволен собой, собственным выбором. Тем, что выбор этот был уготовлен ему задолго до того, как был сделан.
Предопределен с того самого момента, когда мужчина впервые взглянул в серо-зеленые глаза. Когда ощутил, как проснулось, оттаяло что-то в его душе. Нечто, о наличие чего он ранее не подозревал.
- Немедленно прекрати это! - резко, но со скрытым сочувствием.
Взгляд Антаргина оторвался от огня, чтобы остановиться на вернувшейся с подносом Ираинте.
- Что?
Его голос был глух, а вопрос не требовал ответа. Перворожденный и так знал, о чем она говорила.
- Винить себя. Все время винить себя, - тем не менее отозвалась вошедшая.
- Не тебе решать, - он вновь отвернулся к огню.
Пляска пламени по какой-то причине успокаивала его. Не всегда, но часто.
- И не тебе, - осталась при своем женщина. - Нельзя отдать больше, чем имеешь, - назидательно добавила она, переставляя содержимое подноса на маленький столик рядом с креслом. - Больше, чем имеешь, все равно не будет.
Он не ответил, но мысленно согласился. У каждого есть предел. И, как оказалось, у него тоже.
- Держи. Ты должен есть.
- Должен? - так просто, но для чего?
Этот вопрос не был продиктован страхом или жалостью к себе. Всего лишь размышление о насущном. Для чего тратить на себя то, что и так не вечно? Зачем питать тело, которое уже обречено?
Антаргин считал, что незачем, в отличие от Ираи и Сальмира.
Кому как не ему знать, что возможности Рианы не безграничны? Что Нерожденная держится из последних сил?
Он знал, помнил, а потому, по мере возможностей, отказывался от пищи, оставляя необходимое другим.
- Ешь! Откажешься, позову калерата!
Ираинта, не задумываясь, прибегла к самому существенному аргументу, и мужчина счел за лучшее с ним не спорить. Присутствие Сальмира в комнате грозило ему обострившимися сомнениями, а Антаргин сомневаться не хотел.
Отец или сын? Какой здесь может быть выбор?
Для Антаргина иного не существовало, лишь тот, что уже сделан. А тресаиры… О них позаботится Лутарг.
Перворожденный верил в своего сына, как в самого себя. Ощущал его готовность, чувствовал через связь, что пробудилась между ними, а с возвращением кариала окрепла еще больше.
В скором времени Антаргин ждал сына домой. Мужчина копил силы, чтобы отрыть тропу Рианы, чтобы сделать то единственное, на что еще был способен.
Глава 5
Риан ждал. Ждал долго. Терпеливо. Не торопя события, насколько это вообще представлялось возможным для него.
Даже его, вроде бы безмерное терпение, которым мужчина вполне заслуженно гордился, как оказалось, имеет ограничение, и в данный момент эти испещренные временем границы расположились в пределах мгновенной досягаемости. Точка срыва находилась на расстоянии вытянутой руки, о чем однозначно заявляла каждая клеточка его взбудораженного существа, требующего результата. Немедленного, положительного результата!
Испробовав на прочность декорированную камнем отделку столешницы, Нерожденный разжал кулак и с досадой потер ребро ладони.
Боль не отрезвляла! Ни в коей мере! Лишь добавляла раздражительности, осушая и без того практически опустевшую чашу сдержанности. Те крохи, что еще плескались на дне, уже не могли являться балластом, что удерживал его от опрометчивых действий на протяжении искрометно проносящихся мимо чужих жизней. Скольких именно, он даже предположить не мог. Они пролетали пред его незаинтересованным взором падающей с небес звездой, за один вздох, осыпаясь прахом и исчезая в бесконечности времен.
Чем ближе становилась цель, тем меньше оставалось сил, необходимых для ее воплощения, и тем ожесточеннее делалась жажда заиметь то, к чему так долго стремился. Даже отсутствие одного звена в цепи ритуала стало представляться несущественным. Незначительной мелочью, преодолеть которую не
