избавляться.
Скрестив руки на груди, он посмотрел на Сарина. Увидев беспокойство в глазах старика, ответил сталью во взоре. 'Тебе нет прощения!', - говорил этот взгляд, и старец согласно кивнул. Того, что он не досмотрел, Сарин не отрицал, но это была единственная вина, которую он числил за собой. Во всем остальном мужчина считал себя правым, и эта уверенность читалась на его лице.
Лутарг же был не согласен, и губы молодого человека сжались в тонкую линию. Он ничего не говорил, лишь только переводил упрекающий взгляд с одного на другую, давая им возможность прочувствовать всю глубину его недовольства. Он сознательно наказывал их говорящим молчанием. Умышленно пытал опаляющим взором, демонстрируя неодобрение их поступка.
Первой не выдержала Лураса. Подойти к сыну она не рискнула, но нашла в себе силы заговорить. Женщина ощущала за собой необходимость затупиться за отцовского друга, которому была столь многим обязана. Она видела, что гнев Лутарга в первую очередь обращен на него, и не хотела, чтобы старик отвечал за принятые ею решения.
- Не вини Сарина, сынок, - тихонько попросила Раса, подкрепляя слова умоляющим взглядом. Запнулась, встретившись c холодом отрицания в синеве его глаз, но сделав глубокий вздох, продолжила: - Он помогал мне всю дорогу, без него было бы хуже. Откажись Сарин сопровождать меня, я бы отправилась за…
Дыхание Лурасы перехватило, и женщина вынуждена была замолчать. Во взгляде сына прохлада сменилась колючим льдом, лишив мать возможности говорить.
- Сарин, что делают в каменоломнях с не угодившей надсмотрщику… девкой? - он сказал это приторно любезно, чтобы рубануть резкостью последнего слова.
Старец протестующе засопел и нехотя ответил:
- Подвергают порке.
- Подробно!
- Лутарг, ты не можешь… - из жалости к Лурасе старик попробовал взбунтоваться, но был остановлен невозмутимым:
- Я сказал подробно.
Лаконичный приказ не оставил ему выбора. Лутарг решил преподать матери урок - такой, который ей не удастся забыть никогда. Единственное, что мог сделать для Расы старец, это попытаться несколько смягчить описание, хотя сути словами не изменишь. В любом разе она останется предельно безобразной и жалящей для любой женщины.
- Ее раздевают, распинают у двух столбов и подвергают порке, - заговорил Сарин, поняв, что спорить бесполезно. - Бьют по груди и другим чувствительным местам. Затем оставляют на милость каторжников, и те…
- Желающие воспользоваться находятся всегда. И не один. Их много. Иногда сразу по двое или больше, - закончил за старика Лутарг, все это время пристально наблюдавший за матерью.
Раса побледнела настолько, что кожа ее приобрела сероватый оттенок, и молодому человеку приходилось безжалостно давить в себе стремление утешить ее. Широко распахнутые, влажные от слез глаза, смотрели куда-то сквозь него, и мужчине не составляло труда догадаться, что именно она там видит.
Лутарг говорил, пропуская через себя материнский страх. Говорил сухо, отрывисто, чтобы она поняла, к чему могла привести ее доверчивость вкупе с желанием следовать за ним. Чтобы осознала, насколько уродливой бывает жизнь за пределами дворцовых стен. Сколько мерзости и грязи скрывает в темных уголках, сторожа очередную жертву. Сколько опасностей поджидает одинокую женщину, и чем ей обычно приходится расплачиваться.
Он был преднамеренно груб с ней, и пусть собственное чрезмерное жестокосердие разрывало его душу на части, молодой человек намеревался довести начатое до конца.
- Редкая женщина в каменоломнях избежала подобной участи, - продолжил Лутарг, игнорируя негодующее ворчание Сарина. - Там приветствуются все виды жестокости и боли. Даже имея постоянного покровителя, ты можешь отведать чужого хлыста, и никто не подумает заступиться. Спасать там не принято. Только добивать и добавлять мучений. Ломать…
- Хватит!
Надломленный вскрик Лурасы, заставил его вздрогнуть и податься вперед. Лишь силой воли Лутарг вынудил себя остаться на месте и не отвести взгляд. Видеть дорожки от слез на ее щеках и руки, судорожно комкающие шаль, было невыносимо, но молодой человек стоял и смотрел, позволяя матери в одиночестве справляться с охватившим ее ужасом.
'Так лучше', - мысленно повторял он себе: - 'Так я смогу заставить ее вернуться в Антэлу'.
Если Лутарг сумел обуздать порыв, то Сарин даже не пытался. Он понимал стремление молодого человека, одобрял цель, которую тот преследовал, но осуждал выбранный им метод. Старик сомневался, что он подействует на дочь вейнгара так, как того ожидает ее сын. Лураса умела стоять на своем и быть упрямой не менее самого Лутарга. К тому же, Сарину было известно то, о чем молодому человеку еще только предстояло узнать. И знание это обещало стать неожиданным для него.
Приблизившись к расстроенной женщине, старец вырвал из ее рук многострадальную шаль и отер ею слезы. Раса не сопротивлялась. Она словно застыла. Замерла внутренне. Лишившиеся дела руки безвольно упали на колени. Женщина не замечала заботы старика, не слышала его успокаивающего шепота. Она смотрела на сына, и содрогалась от страха потерять его. Ее не столько пугали ужасы, о которых он говорил, сколько страшила мысль, что отправившись с каторжником в Эргастению, она бы никогда не нашла его. Никогда больше не увидела! Всю оставшуюся жизнь терзалась бы мыслью, где он?! Что с ним?!
- Ох, мама. Разве так можно? - проворчал Лутарг, явственно ощутив момент, когда ее состояние окрасилось знакомыми паническими нотками. Он успел их выучить, еще пребывая в Антэле и готовясь к неизбежному отбытию в Саришэ. - Неужели ты не понимаешь, что заставляешь меня беспокоиться и отвлекаться, вместо того, чтобы помогать?
Он подошел к матери и, опустившись на колени рядом с кушеткой, сжал ее холодные пальцы. В ее взгляде, обращенном на него, читалась мольба о понимании и прощении, и еще что-то очень походящее на твердость.
- Я устала терять, - прошептала женщина. - Устала прощаться с любимыми людьми. Я всю жизнь жду, когда что-то изменится. И вот вернулся ты, - речь ее прерывалась частыми неглубокими вдохами, слезы все также текли по щекам, но Раса не замечала их. Взгляд женщины с каждым мгновением становился все спокойнее и увереннее, словно бы влага не туманила его. - Взрослый, сильный, но для меня оставшийся маленьким мальчиком. Я физически не могу отпустить тебя одного. Мое сердце не выдержит новой потери. Просто следуя за тобой, я убеждена, что ты жив, что ты существуешь, а не являешься моей фантазией.
- Мама…
- Нет. Ты выслушаешь меня! - она чуть повысила голос и склонилась к плечу сына. - Я долго пряталась в выдуманном мире. В нем я растила тебя. Находилась рядом с твоим отцом. И была счастлива там, пока однажды, проснувшись, не поняла, что все это время вы находились далеко. Что я заменила вас красивой иллюзией.
Лураса замолчала. Разгладив морщинку на лбу сына, она прижала ладонь к его щеке, даря нежность и забирая тепло.
- Пока ты сражался с самим собой, отказываясь подпускать меня и Сарина, я размышляла о собственных страхах. Я постараюсь справиться с ними и обещаю не следовать более за тобой, но…
- Но что? - поторопил ее Лутарг, когда пауза затянулась. В груди постепенно зрела уверенность, что это 'но' ему совершенно не понравится.
- Но и в Антэлу я не вернусь.
- Мама! - он возмутился и, отняв материнскую руку от лица, собирался сказать, что не позволит ей находиться где-нибудь еще, кроме как под присмотром Таирии и дворцового гарнизона, но Раса опередила сына, озвучив свою мысль:
- Сарин проводит меня в Шисгарскую крепость. Там я буду ждать вашего возвращения.
Лутарг настолько опешил от подобного заявления, что не нашелся с ответом. Вопрос 'зачем' крутился у него на языке, но молодой человек не смог задать его, только обескуражено смотрел на Сарина, стоящего за
