поисках подходящего названия. В итоге передающую электронную трубку я решил назвать «иконоскоп» (от греческого «eicon» – образ, и «scopeo» – смотрю), а принимающую – «кинескоп» (от греческого «kineo» – двигаться). На Кинтнера система произвела сильнейшее впечатление. Хотя качество передаваемого сигнала было далеко от совершенства, мы понимали, что со временем его можно значительно улучшить. Глядя на собранную мной систему, Кинтнер впервые окончательно поверил, что будущее именно за электронным, а не механическим телевидением.
Дальнейшие эксперименты требовали серьёзных финансовых вложений, поэтому Кинтнер решил продемонстрировать моё детище генеральному директору компании Генри Дэвису. Никогда мне не забыть этот день! Неприятности начались ещё накануне. Во время заключительного теста выбило несколько конденсаторов, и пришлось всю ночь заниматься починкой. Когда утром Кинтнер ввёл в лабораторию высокое начальство в лице Дэвиса и Отто Шайрера, возглавлявшего Отдел патентов, иконоскоп и кинескоп были в полном порядке, а их создатель являл собой классический образ изобретателя: растрёпанный, возбуждённый, с красными от бессонницы глазами.
Всё же мне удалось продемонстрировать возможности моей системы, сканируя и передавая изображения исключительно электронным способом (то есть без помощи диска Нипкова[90]). Я ожидал, что наибольшее впечатление на начальство произведёт «эффект накопления зарядов», лежавший в основе иконоскопа. Однако мистер Дэвис изобретений не оценил. Задав мне несколько вопросов (в основном, сколько времени я потратил на подготовку демонстрационной модели), он шепнул что-то на ухо Кинтнеру и удалился. Позднее Кинтнер признался, что Дэвис сказал: «Парень талантливый, но занимается ерундой. Неужели нельзя использовать его с большей пользой?»
Это больно ударило по моему самолюбию. В приватных беседах Кинтнер осуждал недальновидность начальства, но ослушаться не посмел и перевёл меня в лабораторию, считавшуюся одной из самых перспективных в компании. Как раз тогда Westinghouse начала работать над созданием звукозаписывающей аппаратуры для кинематографа. В ней также использовались фотоэлементы, с которыми я постоянно экспериментировал, создавая иконоскоп. Одновременно с этим я начал писать заявку на патент своей телевизионной системы.
В то время между лабораторией Westinghouse Electric и физическим факультетом Питтсбургского университета существовала договорённость, согласно которой сотрудники лаборатории имели возможность бесплатно слушать лекции и защищать диссертации по темам своих практических разработок. Поскольку Поль Ланжевен прислал в университет письмо, в котором высоко отозвался о моих способностях, мне засчитали стажировку в Коллеж де Франс в качестве кандидатского минимума. Сочетая работу в лаборатории с вечерними занятиями в университете, я сумел всего за два года написать диссертацию по использованию фотоэлементов в различных областях электроники и в 1926 году стал доктором физических наук.
К тому времени материальных затруднений мы уже не испытывали. У нас был небольшой дом в пригороде Питтсбурга и новый автомобиль. Появились друзья и возможность чаще бывать в театрах и на концертах. Когда родилась вторая дочь Елена, жена наняла прислугу.
Особенно тесно мы общались с семьёй Ильи Эммануиловича Муромцева [91], которого я знал ещё по Петербургу. Теперь он, как и я, работал в исследовательской лаборатории Westinghouse Electric и с годами стал одним из ведущих экспертов по радиоламповым приёмникам. Мы также были близки с супругами Слепян. Джозеф – блестящий инженер, многолетний сотрудник компании Westinghouse – прославился своими многочисленными изобретениями в области электроники (он автор более 200 патентов), а его сын Дэвид снискал себе мировую славу научными трудами по прикладной математике.
В тот период компания Westinghouse стала пристанищем для многих выходцев из России, бежавших от диктатуры большевиков. Среди них были и учёные мирового уровня, такие как Иосиф Тыкоцинер[92], разработавший первую систему звукозаписи для кинематографа, и Степан Тимошенко – признанный специалист в области сопротивления материалов. Его учебные пособия «Курс сопротивления материалов» и «Курс теории упругости» были написаны задолго до революции и переведены на десятки языков.
Питтсбургский период особенно дорог мне ещё по нескольким причинам. Во-первых, в 1924 году, после пяти лет пребывания в США, я получил американский паспорт. Как человеку, потерявшему родину, мне было необычайно важно ощутить себя полноправным гражданином своей новой страны.
Во-вторых, моя работа в лаборатории продвигалась на редкость успешно. Стремясь максимально повысить чувствительность фотоэлементов, я нашёл способ соединить в вакуумной лампе фотоэлемент и усилитель. Прибор оказался настолько чувствительным, что реагировал даже на струйку дыма, попадавшую в пространство между фотоэлементом и источником света. Это привлекло внимание рекламного отдела компании, и мой опытный образец был выставлен в отделе бытовой техники главного питтсбургского универмага в качестве аттракциона. Тостеры, утюги и стиральные машины включались и выключались «дистанционно» – в буквальном смысле, от дуновения ветерка. Падкие до такого рода трюкачества журналисты раструбили об этом во всех изданиях, и чуть ли не каждая питтсбургская газета сочла своим долгом сопроводить статью о «чудо-приборе» моей фотографией. Дешёвые сенсации претят любому серьёзному учёному, и мне было крайне неловко перед моими коллегами за мою незаслуженную популярность.
Неудача с показом моей телевизионной системы многому меня научила. Я раз и навсегда понял: пока техническая разработка не достигла той стадии, когда за неё хватаются инвесторы, работу надо камуфлировать. Ваша собственная убеждённость для других ничего не значит. Отныне я решил искать приложение своим изобретениям лишь в тех областях, которые находила перспективными компания Westinghouse.
Эксперименты с иконоскопом убедили меня в важности фотоэлектрического эффекта для успешного преобразования световой энергии в электрическую. Однако даже разработав чувствительный фотоэлемент, я не мог заниматься усовершенствованием иконоскопа, поскольку телевидение не входило в сферу интересов компании. Основные разработки Westinghouse вела в области звукового кино, поэтому впервые мой фотоэлемент оказался по-настоящему востребованным именно там. В частности, с его помощью была сконструирована камера с оптическим затвором, быстро взятая на вооружение Голливудом. Надо ли говорить, что киностудии тут же начали переманивать наших сотрудников. Двое из моих коллег (талантливейшие инженеры!), получив выгодные предложения, не устояли перед искушением и перебрались в Калифорнию. У меня тоже была такая возможность, но я решил остаться в лаборатории и добился перевода в отдел факсимильной связи. Разработки, которые велись в целях её усовершенствования, включали в себя многие элементы, необходимые и для развития телевидения.
Созданный мной фотоэлемент с повышенной чувствительностью приобрёл определённую известность в научных кругах, однако попытка начать его промышленное производство не увенчалась успехом. Мы производили его в лаборатории кустарным способом и распространяли среди физиков и астрономов. На базе этого фотоэлемента я разработал новый тип скоростного факсимильного аппарата, способного передавать фотографии. Они воспроизводились на специальной светочувствительной бумаге, не требовавшей проявки.
Постепенно я начал публиковать некоторые из своих ранних работ в научных журналах. Это значительно повысило мой авторитет в глазах начальства, и вскоре мне было предложено не только возглавить одну из лабораторий, но и самому выбрать тему своих исследований. Естественно, я вернулся к занятиям телевидением.
Наша группа состояла из пяти человек. Сперва мы занялись усовершенствованием воспроизводящей трубки – кинескопа. Научились отклонять электронный луч для формирования постоянного электронного растра. Разработали надёжную электронную пушку с электростатической фокусировкой в глубоком вакууме и неплохой модуляцией интенсивности электронного луча. Наш кинескоп воспроизводил контрастную светящуюся точку на флюоресцентном экране, сделанном из тонкоизмельченного виллемита[93].
С иконоскопом дело обстояло похуже. Мы долго искали способ перевода изображения в электрический сигнал. Добиться однородности фотомозаики никак не удавалось. На разных участках мишени светочувствительность и электроёмкость были различны. Чтобы не откладывать испытание других
