за все, но не требуй невозможного, Женя...
– Вот опять – твое «люблю» всегда идет в связке со словом «благодарна». Это не одно и то же.
Марина отвернулась к окну и промолчала. Для нее эти два понятия применительно к Хохлу были взаимосвязаны, и она никак не могла понять, что именно его обижает. Разве можно не быть благодарным тому, кого любишь?
Но Женька всегда стремился разделить чувство благодарности и любовь. Первое он считал обременительным, а второе – почти святым, только к Коваль испытывал такое чувство, только ей говорил нежные слова.
Он тяжело поднялся с кровати, подошел к Марине и обнял ее, поцеловал в макушку.
– Я больше не буду говорить тебе об этом. Понимай как хочешь. В конце концов, мы теперь вместе, сын растет... Мариша, девочка, может, хватит уже друг друга мучить? Ну что сейчас-то тебе нужно?
– Мне? – Она развернулась в его руках и посмотрела в глаза. – Мне – ничего. Единственно, чтобы ты перестал доставать меня просьбами выкинуть из головы моего погибшего мужа. Когда ты усвоишь это, жизнь наладится, понял?
– Понял, – вздохнул Хохол. – Но, кажется, я никогда не привыкну.
Марина грустно улыбнулась, закинула руки ему на шею и пробормотала:
– Я тоже не могу привыкнуть ко многим вещам, но приходится ведь... Может, мы пройдемся немного?
– Да, идем, – согласился Женька.
...Они брели по аллейке, уже стемнело; где-то далеко в глубине парка куковала кукушка. Марина подняла голову и прислушалась, но Женька, разгадав ее маневр, серьезно предупредил:
– Даже не думай! Мне наплевать на эту бестолочь пернатую. Мы с тобой долго будем жить.
– Конечно, родной, – засмеялась Марина, прижимаясь к нему.
Навстречу им по аллейке шла группа мужчин. Они что-то обсуждали, спорили, и в хоре голосов Марина вдруг отчетливо услышала знакомый, сипловатый говорок Мишки Ворона. Она замерла прямо на дорожке, не в силах сдвинуться с места. Компания приближалась, и вот уже Ворон в распахнутой куртке и серых джинсах поравнялся с Коваль, окинул беглым взглядом – и вдруг остановился, перевел взгляд на Хохла, и лицо сделалось сперва растерянным, потом постепенно залилось бурой краской.
– Миха, ты чего? – позвал кто-то из уже обогнавших его спутников, но Ворон только отмахнулся:
– Идите, я позже... Знакомых встретил...
Марина обреченно вздохнула:
– Ну, привет, что ли, Мишаня...
Ворон трясущейся рукой вынул сигареты, закурил, сделал пару глубоких затяжек и отбросил окурок:
– Не знал бы тебя, решил бы, что глючит... Наковальня, как так, а? Ты... ты чего здесь?
– Может, не будем обсуждать это вот так, посреди дороги? Идем к нам, – предложила она, поняв, что объясняться все равно придется.
Хохол разозлился, но виду не подал. У него внутри шевельнулось что-то холодное и тревожное, отчего даже сердце заколотилось чаще. Но он сдержался и молча последовал за Мариной.
Ворон во все глаза разглядывал так неожиданно возникшую на его территории Наковальню. Ему было не по себе из-за того, что он утаил от нее факт существования профилактория. Выходило – скрысятничал, а ведь она ему верила.
...Бутылка опустела, а Ворон все еще не пришел в себя. Он заметно нервничал, то и дело закуривал, мял сигарету в пепельнице и брал новую. Хохол тоже это заметил:
– Что ты психуешь, Ворон? Случилось что?
– А? Н-нет. Просто... странное чувство, как подстава какая-то.
– Ну, это ты загнул, – улыбнулась Марина, отбрасывая назад волосы. – Никакой подставы – мы с тобой всегда прекрасно ладили.
– Если не считать того развода с автосервисом, – вывернул вдруг Ворон. – Того развода, когда ты надавила на меня и заставила подписаться за тебя перед Бесом. Думала, я не узнаю? Твои же и проговорились.
– И что? Теперь-то уже чего пылить? – Коваль закурила и прищурилась, глядя на нежно-розовый абажур торшера. – Кстати, если я правильно помню, то речь шла не только обо мне, но и о тебе тоже. Мы старались Ашота отодвинуть – разве нет?
– Да неважно! – мотнул головой Мишка. – Ты надавила на меня, ты – баба!
– О, за понятия, чувствую, разговаривать будем? – протянула она, переведя взгляд с торшера в лицо собеседника. – Ну давай, хотя смысла не вижу, если честно. Время, Миша, оно ведь многое списывает. Как и то, что ты, например, вот эту земельку-то пригрел еще при Строгаче, да?
Ворон поперхнулся табачным дымом, закашлялся и потянулся к стакану с минералкой. Хохол напряженно наблюдал за происходящим в комнате, и разговор нравился ему все меньше. «Зря на рожон полезла, не надо бы обострять, – подумал он, укоризненно глянув на Марину, но та проигнорировала его взгляд. – Кто его знает, Ворона этого...»
– Так что? – продолжила Марина, переждав приступ кашля у Ворона. – Скажешь, не так было? Или по понятиям?
– Да ты-то чего за это заговорила? Твое дело вообще... вообще...
– Да что ты? – усмехнулась Коваль. – А тебе глаза-то режет, я вижу. Еще бы – громче всех кричал: «Держи вора!», а сам им и оказался, да? Но расслабься – сейчас это уже совершенно не важно, времена не те.
Ворон потянулся к нераспечатанной бутылке водки, отвинтил крышку и сделал большой глоток прямо из горла. Утерев рот ладонью, поднялся и пошел, пошатываясь, к двери. На пороге он обернулся и проговорил нетвердо:
– А валила бы ты отсюда, чтоб чего не получилось.
Хохол вскочил на ноги и кинулся к нему, но Марина ухватила за руку и остановила:
– Не трогай. Пусть идет.
– Так, все! Собирайся, мы едем домой! – рявкнул Женька, вырывая руку из ее пальцев, когда дверь за Вороном закрылась.
– А куда торопиться? Утром и поедем.
– Ты не понимаешь, да?! – Он навис над креслом и сжал кулаки. – Не понимаешь?! Он тебе не спустит, сам мараться не станет – ментов вызовет.
– Ну, ты определенно больной, – усмехнулась Марина, вставая и отодвигая Хохла с дороги, как мебель. – Ты себе как это представляешь? Напишет заяву, что в его личном профилактории отдыхает гражданка Коваль? Это что – преступление? Ха-ха-ха! Очень смешно! И потом – ну, смысл ему делать это?
– Ох, бесишь ты меня, дорогая! – процедил Женька сквозь зубы.
– Ну, накажи меня, – почти автоматически откликнулась она, снимая макияж при помощи влажной салфетки.
Хохол долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, долго лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Рядом спокойно спала Марина, свернувшись по привычке как кошка. Женька тихонько встал и пошел в большую комнату покурить. Тревога не отпускала его с момента ухода Ворона, Хохол гнал от себя мысли, но они все равно возвращались и не давали покоя. Докурив, он прошелся по комнате и вдруг услышал шорох за окном и треск сломавшейся ветки. Женька насторожился, на цыпочках подошел к окну и осторожно выглянул из-за занавески. Темнота, никого. «Показалось, что ли? – подумал он, возвращая штору на место. – Точно, параноик какой-то, права Маринка».
В спальне раздался звон разбитого стекла, и Хохол, выматерившись, рванул туда, но его на самом пороге оглушило взрывом и волной откинуло назад. Когда, тряся головой и зажимая рану на правом плече, он поднялся на ноги, в спальне все полыхало и даже возможности войти туда не было – из выбитых взрывной волной дверей вырывалось пламя. Женька взвыл, падая на колени и колотясь лбом об пол:
– Сууука! Сука, Ворон, порву, падла!
– Что ты орешь? – раздался за спиной злой голос Марины, и Хохол вздрогнул всем телом, вскочил и
