– Так не бывает, – шепнула бледными губами Марина Хадасевич.
– Не бывает, – согласно кивнул Степан Михайлович. – Но у нас случается. Земля тут, как бы, особенная. Картошку-то видели нашу? Дюжина штук – и ведро с горкой. А ведь мы ни удобрений, ни торфу, ни навозу не завозим – земля сама так родит. У нас бывает – воткнешь в землю прут сухой, а через три дня глядишь – он корешки пустил и веточки выбросил. Чудо? Ан нет – не чудо, а земли особенное научное свойство. Его изучать даже пытались, но не поняли ничего. Не доросла еще наука.
– Чертовщина, – буркнул Коля Карнаухов.
– Может, и так, – кивнул Степан Михайлович. – Жил у нас поп один, вот он тоже все про бесовщину говорил. Мол, капище у нас тут прежде было, кровью сильно политое. Только думается мне, что капище здесь не просто так появилось. Земля всегда тут такой была, и в незапамятные времена, вот ее и задабривали кровью. И кладбищ в округе нашей сроду не было, своих покойничков мы за пятнадцать километров возим хоронить. Ну а кур там, или кошек, или собак жжем, чтоб они уже не встали.
– Это что же получается? – пробормотал Коля Карнаухов, вспоминая и страшный коровий глаз, и ожившую в Маринкином сапоге мышь. – Выходит, от вашей земли любая дохлятина оживает?
– Ну, не любая, – пожал плечами Степан Михайлович, – а только та, что в хорошей, как бы, сохранности. Да и не всегда это случается. Тут то ли звезды как складываются, то ли погода как влияет, то ли воды грунтовые – за тыщи лет никто не разобрался, ну и мы разобраться не надеемся. Бывает, весь год получается спокойный. А бывает, что через месяц – то лиса дохлая собаку загрызет, то мертвый лось из леса выйдет, то околевшая овца старуху покусает. Ну, мыши там, лягушки – это все мелочи, они сами друг дружку подъедают.
– Да как же вы тут живете? – ужаснулась Света Горина.
– А неплохо живем, – хмыкнул Степан Михайлович, озабоченно поглядывая то на дверь, то на окошки. – Картоху-то нашу видела? То-то и оно!
Старик встал, накинул плащ, расправил картуз.
– Заболтали вы меня. А ведь я не разговоры говорить шел, а по делу.
Он вдруг ловким быстрым движением подхватил ружье и широко шагнул вперед – почти прыгнул. Никто понять ничего не успел, а Степан Михайлович уже взвел курки, вскинул двустволку к плечу.
Из кухни на веранду вывалилась черная фигура, заурчала утробно, мутными глазами вперившись в тесную компанию живых людей. Марина Хадасевич взвизгнула, подскочила и, потеряв сознание, опрокинулась навзничь – Вовка Демин едва успел ее подхватить.
Двустволка плюнула огнем – и половина головы ходячего покойника выплеснулась на стену веранды. Мертвец упал; его левая нога дергалась еще секунд сорок – все только на нее и смотрели. А потом Димку Юреева вырвало прямо на «Малую землю».
– Я вам жизни спас, – сказал Степан Михайлович, переламывая ружье и длинным желтым ногтем выковыривая из стволов горячие гильзы. – А долг как бы платежом красен. – Он перезарядил двустволку, заглянул на кухню – там все вроде бы пока было тихо, только в разбитых окнах ворочались от ветра отяжелевшие мокрые занавески.
– Деревню надо вычистить, – сказал Степан Михайлович, возвращаясь на веранду. – А одному мне управиться будет непросто. И рассвета ждать нельзя – за ночь покойничков может прибавиться. – Он подобрал с пола брошенное одеяло, накрыл им подстреленного мертвяка. – Так что, ребята, беру вас сегодня в подмогу. Многого не прошу, но хотя бы свет мне подержите, да молодыми глазами вокруг поглядите – и то, как бы, большая польза получится… Ну? Что скажете?..
– Я помогу, – решился Иван Панин. – Вы только говорите, что делать.
– Служил? – спросил старик, придирчиво оглядывая первого добровольца.
– Нет. Не успел.
– А это у тебя что? – Степан Михайлович пальцем показал на нунчаки, висящие у Ивана на шее.
– Оружие, – ответил Иван и, отойдя в сторону, продемонстрировал свое умение.
– Молодец, – сказал старик, чему-то улыбаясь. – Только это не оружие. Оружие вот. – Он тряхнул двустволкой. – А это палки на веревочке.
Были видно, что Ивана такие слова задели и обидели. Но спорить он не стал, смолчал, только брови сильней нахмурил и отвернулся.
– Я служил, – угрюмо сказал Коля Карнаухов. Коле не давала покоя мысль, что это он во всем виноват. Он и приятель его Серега. Если бы они тогда не пошли на танцы, если бы не знакомились там с девчонками, если бы не подрались с местными и не стали бы от них убегать… Ну или хотя бы выбрали другой путь для бегства…
– Сержант? – поинтересовался Степан Михайлович.
– Ефрейтор, – сконфузился Коля.
– Это я сержант, – вклинился в разговор Серега Цаплин. – Внутренние войска, краснопогонник. По людям стрелять обучен.
– По людям стрелять не надо, – мягко поправил его старик. – Те, что на улице сейчас, они уже, как бы, нелюди.
– Это я знаю, – сказал Серега. – Это я еще на танцах заметил.
– Как вас звать-то, ребята? – спросил Степан Михайлович.
– Николай.
– Иван.
– Серж. Серега то есть.
– Ну, вот вчетвером, как бы, и пойдем. Нормально. А остальные… – Степан Михайлович закинул ружье за спину, убрал тесак в петлю на поясе, снял с крючка зажженную керосиновую лампу. – Остальные будут дом охранять. Совхозное, как бы, имущество.
К выходу готовились недолго и суетливо – переоделись, переобулись, глотнули для храбрости местной превонючей самогонки, запас которой всегда имелся у Михи Приемышева. Вооружились кое-как тем, что в доме нашлось: Иван нунчаки заткнул за ремень, а в руки взял штыковую лопату, наскоро отточенную здоровенным напильником; Николай забрал у Михи «финку», но главное свое орудие соорудил сам: на полутораметровый березовый черенок насадил две тракторные шестеренки; рукоять получившейся палицы он обмотал тряпичной изолентой и даже подобие темляка сделал из распушенных обрывков веревки, чтобы кровь из проломленных голов не брызгала сильно и не текла на руки. Серега Цаплин к оснащению отнесся еще основательней: надел две фуфайки, оторвав у нижней рукава, обвился шпагатом; из гитарной струны и пуговиц смастерил удавку, забрал с кухни все ножи и распихал их по карманам, из трехметрового шеста, что лежал на подстропилинах веранды, алюминиевой проволоки и выдранной из стены скобы изготовил пику, потом вспомнил вдруг про ржавый туристический топорик, от прежних поколений студентов оставшийся, отыскал его в кладовке и подвязал к поясу, – Серега то ли игрался, то ли просто тянул время.
– Сначала постреляем тех, что у дома трутся, – пятый уже раз рассказывал Степан Михайлович, терпеливо дожидаясь помощников. – Для этого нам даже выходить не надо – из окон, как бы, постреляем. Потом пойдем на вашего старшего поглядим, заберем фонарик – он нам пригодится. В кустах пошерудим как следует – если кто и прячется там, на шум обязательно выберется или как-то даст о себе знать. А когда вокруг осмотримся, тогда уже пойдем по деревне, по домам. Покойнички всегда к живому тянутся. Вот рядом с живыми их и надо искать…
Поучал старик и остающихся в бараке:
– Мы выйдем, а вы сразу дверь заприте, заложите и уходите в комнатку, где окон нет. Начальник ваш там жил? Вот к нему и идите, он теперь слова против не скажет. Водички прихватите с собой попить. Гвоздей надергали уже, как я велел? Вот их возьмите, чтобы вход изнутри заколотить. И потом сразу же пробуйте потихоньку потолок разбирать: и руки делом займете, чтоб в голову дурь не лезла, и выход на крайний случай для себя подготовите. Если мы до рассвета не вернемся, поднимайтесь наверх, ждите, пока совсем светло не станет, и с оглядкой через чердак выбирайтесь на улицу. В наши дома не заходите, бегите сразу в Жирово, ищите по проводам избу с телефоном и звоните Хромову Василию Степановичу, он в милиции работает и знает, что тут к чему. Ну а если, не дай Бог, доведется… – Степан Михайлович перекрестился. – Бейте покойничков в голову, да посильней, да чем попадя. Только так их и проймешь. Без головы они уже не ходят, а лежат тихо, как им и положено… Слышите, ребятки?! В голову их бейте! В
