— Пан Збышек зря волнуется, — сладчайшим голосом сказал Виктор, — это невозможно, обмануть пана Збышека.
— Разрешение на выезд и въезд в лагерь выдают немцы. Был бы он Толик, они бы написали Толик. Немцы никогда не ошибаются!
— Никогда не ошибается только папа римский! Будь папа римский здесь в нашем бараке, он объяснил бы пану Збышеку, что одни имена иногда заменяются другими.
— Здесь? Его святейшество… — сбитый с толку Збышек торопливо перекрестился.
Виктор явно наслаждался произведенным эффектом:
— Напомните, как зовут его святейшество? — попросил он Збышека.
— Пий двенадцатый, храни его Бог!
— А ведь у папы римского есть и второе имя, то есть первое?
Настоящее имя папы римского истово верующий католик Збышек вспомнил не сразу.
— Пинелли, — запинаясь, сказал он.
— Не совсем так, но в целом пан Збышек прав. Его звали Джованни Пачелли. Нам это объяснили в институте безбожники из политпросвета, и я запомнил. Убедились, у его святейшества папы римского два имени.
Если ворвавшийся минуту назад в барак надзиратель Збышек был похож на разъяренного быка, то теперь после разговора о папе римском он больше напоминал добродушного вола, покорно поедающего отруби.
— Пан Збышек когда-нибудь слышал имя — Ленин?!
— Кто ж его не слышал? Имя посланника Сатаны!
— У пана Збышека сведения в целом почти верные, но товарищ Ленин признан также вождем всемирного пролетариата. На Волге среди татар он жил под именем Ульянов, а как переехал в Москву, сразу стал Лениным. Все из-за того, что СССР состоит из республик. Пану Збышеку трудно представить себе, какие строгие законы в республиках. Вот я, например, Самарсков, если переехал бы на Украину, то меня переименовали бы там в украинца Самаренко. Толян в Калуге был Толяном, а в Азербайджане его сразу же переименовали в азербайджанца Сеймура Рафибейли. В Польше, наверное, не так?
— Не так. Божьей милостью я и в Кракове Збышек, и в Варшаве.
Оба они вздохнули с облегчением лишь после ухода надзирателя.
— Ты заметил, всем заключенным для удобства дают прозвища? — сказал Виктор. — Ты не против, если я буду тебя называть Сейка? Правда, здорово. Звучит как выстрел. Сейка! Ты тоже можешь называть меня как хочешь.
— Я вспомнил Виктора Волкова, отличный парень, его в школе звали Витносным.
— Витносный мне не нравится, — наотрез отказался Виктор от нового прозвища.
— Ему тоже не нравилось. Все. Теперь ты Витек.
Витек поморщился, но возражать не стал. Так и решили.
Спустя месяц, когда они работали на карьере, к ним подошел надсмотрщик Казимир и повел их по направлению к лагерю.
— Будь человеком, не дерись, — издалека начал Виктор. — Хочу тебя спросить.
— Будь человеком! Пся крев! Я и так человек, — мирно прорычал Казимир, это могло означать, что сегодня он настроен на конструктивный разговор. — Чего тебе?
— Только узнать, куда мы идем?
— Вас вызвал пан Збышек.
— Что-то случилось?
Казимир насмешливо оглядел Виктора.
— А сам догадаться не можешь? Ты же все наперед знаешь?
— Все не все, но про нас троих кое-что сказать могу.
— Ну?
— Внимательно посмотри на меня. Видишь? Знай, я умру в ноябре от воспаления легких, Толян проживет дольше, дотянет до будущего года и умрет в страшных муках от заражения крови, — вещательным, с легким подвывом в голосе сказал Виктор, глядя на ненавистную казимирову дубинку. — А тебя в ноябре заберут на фронт. Именно в начале ноября.
Побледневший надзиратель шел рядом.
— Наверно, заберут, если лагерь закрывается, — вслух подумал Казимир. — Меня убьют там?
— Ночью я все разузнаю, а утром расскажу, — пообещал Виктор нормальным голосом. — Ты только скажи, когда лагерь закроют.
— Сказали, что скоро. Только о фронте разговора не было. Смотри, как все обернулось, — надзиратель заметно сник и выглядел крайне озабоченным.
Ничего нового о своей фронтовой судьбе Казимиру узнать не удалось, потому что утро следующего дня Виктор и Сеймур встретили в товарном вагоне, который вез их во Францию, на германский военный завод. Збышек под большим секретом сказал Виктору, что в связи с нехваткой продовольствия в Германии и на фронте их лагерь закрывается, а сорок три человека, в том числе Виктор и Сеймур направляются туда, где нужны дополнительные трудовые ресурсы. О том, что будет с остальными обитателями лагеря, Збышек ничего не знал. На прощанье Збышек в виде подарка дал Виктору несколько крупных картофелин, два пайковых куска сала и полкаравая хлеба. При этом он, заглядывая Виктору в глаза, попросил при возможности замолвить за него словечко перед святым Стефанием. О дальнейшем трудоустройстве пана Збышека немцы пока не говорили, поэтому будущее представлялось ему неясным и тревожным.
В тот же день перед отъездом заключенным выдали ботинки, изготовленные из эрзац-кожи.
Ехали в товарном вагоне, с оборудованными внутри двухэтажными нарами. Решетчатая перегородка отделяла небольшое караульное помещение с четырьмя охранниками от остальной части вагона. Пассажирам — сорока трем заключенным — мест хватило на всех. Кроме Сеймура и Виктора, ни одного обитателя четвертого барака в вагоне не оказалось.
Подарок Збышека — три свертка с едой — были завернуты в газетные листы на немецком языке. Немецкий Сеймуру довелось изучать на протяжении двух недель во втором классе, прежде чем его перевели из общеобразовательной сто семьдесят первой в двадцать восьмую экспериментальную школу в районе проживания, в которой вместо немецкого его стали обучать итальянскому и латинскому языкам.
Надпись на немецком — Анна унд Марта баден — была сделана под картинкой с двумя купающимися девочками в бассейне. Эта единственная немецкая фраза и картинка из учебника почему-то навсегда застряли в его памяти.
Полосы армейской газеты были заполнены текстом и фотоснимками, сделанными в Берлине, Риме, Париже, Минске, Киеве. Фюрер, военные парады, танки, авиация… Сеймуру часто бывало грустно, но такую пронзительную и безысходную тоску он испытал только сейчас, когда явственно почувствовал, что этот новый порядок со свастикой, уничтоживший мир, в котором он был так счастлив, останется с ним навсегда.
— Что случилось? — заметив изменившееся лицо Сеймура, спросил Виктор.
— Ты понял? Это навсегда.
— Не навсегда. Я над этим беспрерывно думаю. Вспомни историю. Человечество тысячелетиями благополучно переваривало любые вредные продукты. Каждый раз оставался неприятный запах, но со временем он исчезал.
— Вот именно, со временем, — усмешка получилась безрадостная. — А что если Германия временно будет править еще лет сорок-пятьдесят?
— И как один умрем в борьбе за это! — пропел Витек. — Прекрати. Бессмысленно переживать о том, что невозможно исправить.
— Значит, надо перестать думать вообще, — сказал Сеймур.
— Все впереди. Надо ждать и надеяться! Подумай, воспоминания — самая ценная собственность человека. Сиди и вспоминай на здоровье что-нибудь приятное из прошлой жизни.
— Если нет будущего, только и остается, что перед смертью вспоминать прошлое, — согласился впавший в мрак Сеймур.
