есть такое чувство?
— Нет. Во всяком случае, когда Аня спрашивала меня, я с радостью избавился бы от всего этого. Но я не хочу позволять копаться в моих мыслях. И так все здесь приходится делать ради общества, так хоть мысли свои оставить для себя лично! А ты позволил бы?
— А почему нет? Анна кажется вполне квалифицированной и деликатной. Я не верю, что она полезла бы в личные переживания сверх необходимости. Я вообще тебя не понимаю: неужели в твоем веке люди были настолько враждебны, что не могли доверять никому?
Никита не ответил. Он не мог сформулировать причину своего отказа достаточно логично даже для себя. Никаких особых секретов у него не было. По крайней мере, Аня могла в период лечения узнать все. Вряд-ли она стала бы копаться сейчас в его отношении к окружающему. Да Никита не думал его скрывать, понимая, что наказание за образ мыслей ему не грозит. Пожалуй, все это исходило из какого-то неосознанного протеста против нового образа жизни, из желания сохранить свою индивидуальность, право не считаться ни с кем кроме себя, которое Никита считал главным признаком свободы.
В разговор вступил Ербол:
— Ладно, в конце концов это твое право. Тепе мы тоже не смогли уговорить, хотя жаль, конечно. Иметь такие данные… Но ты запомни, что сказал тебе Сепе: постарайся отнестись к его брату с симпатией. Он хороший человек, и очень хотел пообщаться с тобой.
Никита, а до твоей… — Ербол замялся — ну, смерти, было что-то необычное?
— Ты хочешь узнать, это врожденное, или появилось после воскрешения? Я сам об этом думал. Ничего такого не было, по крайней мере я не помню. Никогда не замечал в себе ничего необычного. Искандер Ахатов из Лаборатории Виробики сказал, что генный код, по которому меня оживляли, может немного отличаться от моего.
— Это просто здорово! Нужно будет связаться с ним. Если удастся установить, что отвечает за эти способности, да еще можно будет вызывать их искусственно…
— Ербол, это тебе интересно. А мне от этих способностей одни неприятности — хоть не спи совсем. Избавиться бы от них поскорее, а то как бы не провалиться в эти твои параллельные миры.
— Зачем избавиться? Это же фантастически интересно, такой объект для изучения. Через тебя может придти новая история человечества. Мне бы такое, а ты готов отказаться. Да не волнуйся, научишься ты управлять своими способностями. Мне твоего рассказа было достаточно, чтобы понять, что когда с тобой это случается, ты находишься вполне в сознании и способен управлять. Просто ты думал, что это бред, сон, и не пытался управлять сознательно.
Впереди показался знакомый островерхий силуэт Университета. Гравикар стремительно приблизился к нему, резко затормозил и опустился во двор общежития. Здесь, кажется, ничего не изменилось за прошедшие века. Здание выглядело таким же новым, так же зеленели деревья. Правда, нет, изменения были: за оградой Никита заметил несколько огромных дубов, которых не было здесь в двадцатом веке. И дорожки были покрыты не асфальтом, а плитами светлого камня. И машины больше не стояли во дворе и вокруг. И лавочки выглядели иначе. Зато сидящие на них парочки ничем не отличались от студентов и студенток прошлого. Массивная входная дверь открылась сама, и пропусков больше никто не спрашивал. Зато лифт остался прежним, как и дубовые панели стен. Ербол нажал кнопку девятнадцатого этажа и сказал, как бы извиняясь:
— Пришлось устроить лабораторию в музейном здании из-за нашего главного мага. Брат Сепе сказал, что когда он находится в середине современного дома-города, ощущение сложности окружающих структур мешает ему настроиться на взаимодействие с дальними объектами. А ты ощущал эту сложность? Мы с Сепе не ощущаем.
— И я не ощущал, — ответил Никита — я же сразу переходил туда из сна, и в этот момент не помнил о реальном мире. И я был не внутри здания, а на поверхности, в жилой квартире.
Лифт остановился, все вышли в длинный низкий коридор. Никита в своей первой жизни бывал в этом корпусе, но никогда не поднимался сюда. Хотя слышал, что и в то время на чердаке тоже была физическая лаборатория. По коридору он шел с нарастающим волнением, восторженное и жадное любопытство Ербола подействовало и на него. Никита начал чувствовать свою значимость. Оказывается, обладать необычным свойством — не так плохо. А от встречи с братом Сепе зависело, сможет ли он научится управлять этим. Получить работу. Какая-никакая, а карьера. По крайней мере, есть ориентир — на кого учиться.
Комната, куда вели Никиту, оказалась в самом конце коридора, за поворотом, в торце здания. Остановились у закрытой двери. Сепе легонько подтолкнул Никиту и сказал:
— Иди к нему один. Постарайся с ним подружиться и не бойся его.
Никита вошел. Комната была та самая, которую он видел во сне. Но наяву она оказалась куда меньше и потолок ниже. В середине, на коврике, сидел Тепе. Никита сразу его узнал, хотя реальный Тепе чуть отличался от образа из сна — теперь Никита понимал, что он был не в этой реальной комнате, а в иллюзии, видел не реального Тепе, а иллюзорного, такого, каким тот вероятно воспринимал себя сам. Реальный Тепе оказался несколько плотнее, не выглядел скованным и неловким, в нем не было той болезненности. Хотя на лице его была та же отрешенная улыбка, которая не показалась Никите теперь ни загадочной, ни зловещей. В глазах Тепе Никита неожиданно увидел доброту, смешанную с тоской и какой-то пугливой застенчивостью. Лишь много позже Никита понял, что вызвало это понимание: Тепе изучал его эмпатически. А эмпатия и телепатия никогда не бывают односторонними.
Тепе плавно повел рукой, предлагая Никите сесть напротив, на такой же коврик. Так они сидели, глядя друг на друга, довольно долго. Тепе молчал, Никита тоже не знал, с чего начать разговор. От нечего делать, Никита стал рассматривать его. Тепе смотрел на Никиту с той же улыбкой, совершенно спокойный и расслабленный. Молчание его нисколько не тяготило, не раздражало, застенчивость вроде-бы ушла. Казалось, он готов целую вечность сидеть так, неторопливо рассматривая интересующего его человека. Постепенно спокойствие и расслабленность Тепе передались и Никите. Никита уселся поудобнее, расслабился, взглянул в глаза Тепе и не заметил, как оказался в иллюзорном мире. Он оказался в той же комнате, но теперь комната стала больше, в углах клубилась мгла, застилающая трубы воздуховодов. А Тепе выпрямился, поднял приветственно руку, и сказал мягким и неожиданно приятным голосом:
— Ну, наконец-то мы можем поговорить нормально. Ты наш, как Ербол и Сепе. Мое полное имя — Чжоу-Тяо-Пин, можешь называть меня Тепе. А кто ты?
— Я Никита Панкратов, зови меня Никита. Я родился в двадцатом веке, умер, был оживлен недавно. И теперь со мной стали происходить непонятные вещи. Ербол Курманбаев и твой брат сказали мне, что ты можешь мне помочь.
Никита почувствовал, что Тепе сильно удивлен.
— Ты расскажешь мне когда-нибудь о твоем веке, — просительно сказал он, — а сейчас, если тебе нужна моя помощь, расскажи об этом странном и непонятном.
После рассказа Никиты Тепе долго молчал, а потом сказал:
— Я не смогу тебе помочь.
— Как? Но Сепе сказал… — Никита был огорошен.
— Сепе не мог давать за меня никаких обещаний. — перебил его Тепе — Я не могу помочь тебе, потому что твои способности иные, чем у меня. Я не знаю, как ты должен управлять ими. И я не думаю, что тебе так нужна помощь — ты успешно учился сам. Конечно я расскажу тебе все, что знаю, покажу все, что умею. Но учиться тебе придется самому. Ты можешь приходить сюда и заниматься вместе со мной. Возможно тебе будет проще, если ты будешь не один. Спрашивай.
Никита понял Тепе, и несколько успокоился. Тепе не отказывал ему в помощи, просто он не мог гарантировать, что его помощь будет успешной. И он задал вопрос:
— Где мы находимся, и почему ты не хотел говорить со мной обычным образом, а ввел именно сюда для разговора?
— Ты задаешь хорошие вопросы — Тепе по прежнему улыбался, но теперь в его улыбке искрился юмор — Это то место, с которого начинаются все мои путешествия. Я называю его изнанкой мира. Изнанкой нашего мира. Хотя возможно это не изнанка, а лицо. Здесь можно путешествовать, можно видеть людей, оставаясь невидимым, а кое-где можно найти щелочки и подсмотреть другие миры. У меня нет твоей способности входить в них целиком.
До сих пор лишь я мог входить сюда сам. Сепе и Ербол входили сюда с моей помощью. А тебе удалось
