Сергей Иванович Ивченко
Занимательно о фитогеографии
У истоков
Ранней осенью 1829 года от Урала в сторону Алтая двигались два необычных экипажа, сопровождаемые свитой исправников и казачьего конвоя. Меньше всего они старались держаться битого сибирского тракта, предпочитая полузаглохшие дороги, а то и целину.
Экипажи часто останавливались, как вспоминал один из казаков свиты, «по самому никчемному поводу». Высокий, статный чужеземец в шитом золотом мундире, ловко выбираясь из переднего, более роскошного экипажа, подолгу рассматривал листок трепещущей в безветрие осины, замшелый придорожный камень, обычную землю у обрыва…
Неутомим был в своем последнем путешествии Александр Гумбольдт. Громадные просторы России, самые разнообразные растения, горные породы и минералы приводили в восторг повидавшего мир и уже знаменитого ученого-естествоиспытателя.
«Я не могу вдоволь насмотреться на вашу страну», — писал Гумбольдт после десяти тысяч верст весьма нелегкого пути.
А завершив давно вынашивавшуюся экспедицию по России, он с удовлетворением подвел итог:
«Никогда в течение моей беспокойной жизни я не накоплял за столь короткое время (шесть месяцев), правда на огромном пространстве, такого обилия наблюдений и мыслей…»
Многое из наблюдений и мыслей было использовано и при завершении трудов по географии растений, или фитогеографии (от греческих слов: «фитон» — растение и «география» — землеведение); эту науку Гумбольдт создавал всю жизнь.
Первые мысли о научном познании распределения растений на Земле возникли у него еще в юности. Встретивший за Уралом свое шестидесятилетие «Аристотель XIX века» был уже отцом молодой науки, по его словам, «преломляющей все направления в изучении растений» и «отражающей самую сущность ботанических знаний».
В то время знали лишь 40 тысяч видов высших растений. Теперь арсенал фитогеографии исчисляется почти 300 тысячами видов. И роль каждого вида трудно переоценить.
Распространяясь на огромных площадях земного шара, растения практически вездесущи. В своей совокупности они образуют зеленый экран планеты и удивительный реактор фотосинтеза — единственный источник кислорода и уникальную фабрику органического вещества. Именно неутомимая работа зеленого листа, улавливающего и консервирующего в растении энергию солнечного луча, и обеспечила формирование кислородной атмосферы Земли, определила возникновение животного мира и самого человека.
Большинство фитогеографов единодушны в выделении шести наиболее крупных ботанико- географических, или флористических, царств нашей планеты. Огромного Голарктического (Голарктис) — единственного внетропического царства суши северного полушария, в состав которого целиком входит и территория нашей страны; двух тропических царств — Палеотропического и Неотропического (Палеотропис и Неотропис), а также трех внетропических царств южного полушария: Капского, Австралийского и Антарктического (Кап, Австралис и Антарктис).
Ботанико-географические царства — самые крупные арены фитогеографии и… разделы нашей книги. А главные действующие лица, естественно, растения.
Голарктис
Ивовое племя
Помните, чеховское: ткни оглоблю, вырастет тарантас.
— А если оглобля вербовая?
— Тарантас может и не вырасти, — скажет реалист-ботаник, — а уж дерево наверняка будет!
От себя добавим: красивое, кудрявое, с годами все более кряжистое. Словом — ивушка зеленая… Сомневающихся отошлем к повести «Мыкола Джеря» украинского классика Ивана Семеновича Нечуй- Левицкого или пригласим погостить в село Трушки, что близ Белой Церкви на Киевщине. И теперь утопает оно в зелени старых верб, проросших когда-то из плетней-тынов. Тыны ставили еще крепостные крестьяне, а крепили их вербовыми кольями — «оглоблями». Трушки послужили писателю прототипом воспетой им в повести Вербивкы.
Но вот еще одно свидетельство живучести вербы:
«Вы пишете мне, чтобы я сообщал Вам о житье-бытье, — отвечал Тарас Шевченко на письмо художника Н. Осипова из мангышлакской ссылки в мае 1856 года. — Вот Вам один эпизод и, заметьте, — отраднейший. В 1850 г., когда меня препровождали из Орской крепости в Новопетровское укрепление, это было в октябре месяце, в Гурьеве-городке, я на улице поднял свежую вербовую палку и привез ее в укрепление и на гарнизонном огороде воткнул ее в землю, да и забыл про нее: весною уже огородник напомнил мне, сказавши, что моя палка растет. Она действительно ростки пустила; я ну ее поливать, а она расти, и в настоящее время она будет вершков шесть толщины в диаметре и, по крайней мере, сажени три вышины, молодая и роскошная; правда, я на нее и воды немало вылил, зато теперь в свободное время и с позволения фельдфебеля жуирую себе в ее густой тени. Нынешнее лето думаю нарисовать ее, разумеется втихомолку. Она уже так толста и высока, что под карандашом Калама мог бы выйти из нее прекраснейший этюд…»
Жива-здорова верба Шевченко и теперь, по прошествии более 139 лет.
А что говорят об этом дереве ученые?
Верба с давних пор считается одним из наиболее удобных объектов при исследовании корнеобразования, говорил замечательный естествоиспытатель, ботаник-экспериментатор академик Холодный. Николай Григорьевич первым обратил внимание и на «бородатость» верб после затопления, как на уникальный эксперимент природы. Он считал его очень важным для изучения корнеобразования и роли растительных гормонов при этом. Академик Холодный открыл вербу и как «плачущее дерево».
Плач растений (гуттация) издавна удивлял людей, порождая подчас самые фантастические легенды и верования. Более двух тысяч лет назад в Древней Греции и античном Риме шла молва о необыкновенном
