деле? – расцвел Казимир. – И как его дела?
– Неважно. По-моему, он в тюрьме.
– Так ему и надо, – кровожадно одобрил дядюшка Амалии. – Однажды, вы не поверите, он выиграл у меня пять... нет, десять тысяч рублей. Исключительный мерзавец! Вы знаете, про него говорят, что он пальцами видит масть. Мне Альфред по пьяному делу выболтал, а я думаю, Альфреду можно верить. Вы знакомы с Альфредом?
– Так, немного, – уклонился я от прямого ответа.
– А больше и не следует, – вздохнул Казимир. – Плут, каких свет не видывал! Если у вас есть деньги, то он вокруг ужом вьется, а если нет – изображает родства не помнящего. Иду я, к примеру, сегодня... ну, проигрался, но не то чтобы слишком... а он на извозчике катит и от меня рожу лица воротит. Признавать, видите ли, не хочет!
Я почувствовал, как у меня заныло под ложечкой.
– Как сегодня, пан Браницкий? Разве Альфред не в Москве?
– Гм... – задумчиво пробормотал Казимир, глядя себе под ноги, – ну, если я сегодня ухитрился побывать в Москве... Хотя нет, вряд ли. Ведь мелькнул он передо мной в десятом часу, а из Москвы так скоро не вернешься... Куда вы, сударь?
Но я, не слушая его и кое-как натягивая на себя одежду, бросился к дверям.
– Дядя Казимир, вспомни, где именно ты его видел! Это очень важно!
– Казимир! Ты слышал? Делай, что тебе говорят!
– Казимир Станиславович, пожалуйста!
– Ну что вы все на меня насели? – отбивался дядюшка. – Я только что пришел... у меня голова болит, у меня изжога... мне... – Он загоревшимся взором уставился на графин с коньяком. – Мне опохмелиться надо! – И пан Браницкий протянул к графину свою белую пухлую ручку.
Аделаида Станиславовна выхватила у него графин и посулила, что Казимир больше никогда не увидит выпивки, если не скажет, где именно он видел Альфреда. Казимир стонал и жаловался, Амалия требовала ответа, и немедленно.
– Я проигрался! – промямлил Казимир. – Мне деньги нужны!
Аделаида Станиславовна сердито топнула ногой, после чего разразилась длинной негодующей речью. Амалия заверила дядюшку, что даст ему еще достаточно денег, чтобы он мог проигрываться хоть каждый день в течение месяца, и тогда Казимир согласился напрячь свою хромающую память.
– Где именно я его видел, хоть убей, не помню, – наконец, после долгого раздумья, сообщил он. – Вроде бы возле какой-то церкви, а может, и нет. – Он глубоко вздохнул. – И куда ехал Альфред, я тоже не знаю.
– Кто же знает? – сердито спросила Амалия.
– Извозчик, – со вздохом сообщил Казимир. – Николай... нет, Никита Тесемкин. Я его знаю, потому что он меня возил.
– И он вез сегодня Альфреда? – вырвалось у Амалии. – Спасибо, дядюшка! – И она расцеловала этого толстого и, по-видимому, совершенно ничтожного человечка в обе щеки. – Яков! Карету мне, немедленно! Марсильяк, вы со мной?
– Куда угодно! – с готовностью отозвался я.
– Тогда подождите меня, я сейчас...
Время уходит, уходит... Мы ищем Тесемкина, наводим справки в адресном столе, у других извозчиков... Дома Тесемкина нет, но его жена сообщает, что как раз в такое время он обычно пьет чай в трактире Гранатова. Скорее в трактир... И точно, Тесемкин отыскивается там.
– Седок? В десятом часу утра? Как же, помню... Попросил подвезти его к дому Мироновой...
– Больше ты ничего не запомнил? Может быть, он говорил что- нибудь?
– Нет, ничего.
Скорее в карету... Стучат по мостовой лошадиные подковы.
– Гони! К дому Мироновой...
Я в недоумении. Дом, куда поехал Альфред, хорошо известен в Петербурге. Там живут актеры, писатели – словом, преуспевающая богема. Что забыл там сообщник Рубинштейна?
– Тпрр! Приехали, госпожа баронесса...
Швейцар представителен, как генерал, и величав, как архипастырь. С большой неохотой он сообщает нам, что господин Вишневский, которого мы знаем под кличкой Альфред, и в самом деле был здесь утром. У кого? Господин Вишневский нередко захаживает к актрисе Захаркиной, сценический псевдоним Соловьева. Впрочем, у нее бывает много всякого народу. Вот и сегодня вскоре после Вишневского заглянул какой-то господин. Когда именно? Часов в десять утра.
Ах, время, время! Ведь уже за полдень...
– Ты не знаешь, они до сих пор там? – спрашиваю я.
Это похоже на чудо, но швейцар подтверждает, что никто из квартиры Захаркиной не выходил. Господа до сих пор там.
– Как выглядит второй господин, который к ней пришел? – спрашивает Амалия.
Швейцар морщит лоб:
– Иностранец... По-русски едва изъясняется. Лет пятьдесят, должно быть. Невысокий, волосы светлые с проседью...
– Хорошо. Стой тут и никого не выпускай...
Я взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Но что удивительно – баронесса Корф почти успевает за мной, хоть и с трудом. Подходя к двери актрисы, я вижу, что она неплотно закрыта. Мы с Амалией переглядываемся, и моя спутница достает оружие.
– Следуйте за мной и держитесь начеку, – шепчет Амалия. – От Гаррисона можно ожидать чего угодно...
– Светловолосый – Гаррисон? – схватываю я с полуслова.
– По описанию – он... Работает на англичан. Человек не то чтобы особенно опасный, но... жутко неприятный...
Я толкаю дверь, и мы оказываемся в квартире актрисы. Судя по всему, Захаркина преуспевает, но я почти не обращаю внимания на детали обстановки, потому что каждую секунду ожидаю нападения.
Однако никакого нападения не происходит, зато в кокетливой гостиной с копиями (а может быть, и подлинниками) Фрагонара на стенах мы находим три тела. Мужчины убиты наповал, женщина еще дышит. Я быстро осматриваю остальные комнаты. Никого...
– Идите за врачом, Марсильяк... – говорит Амалия, наклоняясь над женщиной и пряча оружие. – Полиция подождет.
Я иду к двери, но от порога оборачиваюсь и смотрю на тела.
– Актриса, Гаррисон и Альфред – все здесь... Но кто же их убил?
Женщина на ковре издает тихий стон... Ее розовый пеньюар весь залит кровью.
– Тише, тише, – шепчет Амалия, держа ее за руку. – Врач сейчас придет... Вам нельзя двигаться.
Я вспомнил, что этажом ниже видел табличку врача, и бросился туда. По счастью, доктор оказался дома... Когда мы вернулись в квартиру Захаркиной, я увидел, что она что-то шепчет Амалии.
– Боже! – воскликнул доктор. – Простите меня, но... но... – Он искал слова и не находил.
– Я с вами согласна, – быстро сказала Амалия. – Убийство на почве ревности – действительно ужасно!
Получив такое объяснение, доктор заметно взбодрился и приступил к делу. Амалия отвела меня в сторону.
– Я задавала ей вопросы, просила говорить только «да» и «нет», потому что боялась, что она не доживет до конца нашего разговора, – сказала баронесса. – Все было просто, мой друг, очень просто... Она была любовницей Альфреда, и похоже на то, что они вдвоем и задумали аферу: Альфред сделал вид, что уехал в Москву, когда отдал чертежи Рубинштейну, а на самом деле скрывался у Захаркиной, думая над тем, кому бы сбыть чертежи. Актриса была немного знакома с Гаррисоном и предложила его. Тот пришел... А потом появился высокий человек, которого никто не ждал... Он убил Гаррисона и забрал чертежи... Альфред бросился на него, но незнакомец выстрелил и в него... потом в нее... И ушел.
– Значит, швейцар нам солгал? Ведь он сказал, что никто больше не посещал актрису.
– Вы забыли о том, что этажом ниже живет доктор, – возразила Амалия. – Чего уж проще: сказал, мол, идешь к доктору, и шагай к тому, кто тебе нужен... По крайней мере, сама я частенько так поступаю. – Она умолкла и нахмурилась.
– Ну и у кого же теперь чертежи? – спросил я. – Неужели у...
Амалия дернула щекой.
– Гаррисон назвал того мужчину по имени... Захаркина говорит, что, когда он увидел незнакомца, у него вырвалось: «Клаус». Значит, это был Леманн.
– Но Пирогов же клялся, что арестует его! – вырвалось у меня. – Даже вроде говорил, что его уже задержали.
– Значит, Пирогов солгал, – отрезала Амалия. – Или же Леманн каким-то образом ушел от слежки. Так или иначе, нам надо спешить... Когда отходит ближайший поезд на Вержболово? [54]
ГЛАВА ХLII
– Если он с чертежами доберется до Эйдкунена, – сказала Амалия, – мы пропали.
Карета баронессы мчала нас на вокзал. Кучер гнал лошадей так, словно по пятам за нами следовала погоня. Я поглядел на часы и в отчаянии вскрикнул:
– Не успеваем!
Амалия обратилась к кучеру и велела ему ехать еще быстрее.
– Лошади не выдержат! – возразил тот. – Верьте слову, сударыня!
И, словно назло, после перекрестка дорогу нам перегородила груженая подвода. Кучер баронессы в сердцах... Но я лучше для блага читателей опущу то, что он сказал по адресу владельца подводы, но, честно скажу, не каждый день услышишь такие проклятия даже из уст ломовых извозчиков.
– Если поезд уйдет, – сказал я Амалии, которая в изнеможении откинулась на подушки, – мы можем послать телеграмму на границу...
Но баронесса Корф отрицательно покачала головой:
– Сударь, я по опыту знаю, что в нашей работе, если предстоит сделать что-то важное, надо сделать это самому, ничего никому не перепоручая. Вы полагаете, на границе служат не такие же чиновники, как и везде в нашей империи? Думаете, они откажутся от взятки, если им ее предложат? Нет, конечно, я извещу пограничные службы, но... но не стану чересчур полагаться на их действия.
Наконец городовые расчистили путь, и мы поехали дальше. Однако, хотя кучер баронессы и старался изо всех сил, по прибытии на вокзал мы узнали,
