страшный Зверь, радостный хозяйской радостью, дочери дождя плясали перед ним, смешливо перешептываясь меж собой. Он видел их нежную наготу за покрывалами струй, видел колесницу бога Солнца, летящую над облаками, видел, как вздымается плодоносная грудь земли и мечется ветер, хмельной ароматом волшебных трав.
И небо вновь стало синим, лучились в нем звездные престолы, дворцы богов одаряли светом бесконечный прекрасный мир.
Ехал по степи шаман; серебряные ковыли были пред ним ковром, и стихший дождь умыл для него лик воздуха и лик света. Он, владыка, пел в мыслях своих, и говорил со Зверем, и говорил с конем; духи слетали к нему, чествовали и ждали велений. Он испытывал счастье: гремел над землей золотой гром, достигая обители саламандр, внимали грому владыки полей земных и приветствовали собрата.
А потом шаман встретил людей.
Ксе привстал в седле.
Их было десятеро, и еще двоих он увидел за горизонтом во временном лагере, где стояли шатры и кухня. Ухоженные, но не кровные кобылы под встречными не могли сравнится с Волчком по быстроте бега, и Зверями здесь не пахло, но - их было десятеро.
Чужаки мрачно оглядывали Ксе. Среди них не было шамана, чтобы узнать и отступить; но и без великой мощи Ксе читал по лицу старшего: при путнике не виделось лука и стрел, не виделось даже длинного ножа, припрятанная, конечно, финка не была оружием против десятерых, а без оружия в путь не пускались…
Это были неглупые люди: они поняли, что под грязным плащом пришлеца таится Зверь. И они испугались - ровно столько, сколько следовало пугаться. Восемь стрел нацелились в лицо Ксе; воины защищали свою землю.
Зверь метался на груди Ксе, нервничая, - чуял, что не убережет хозяина. Тот придерживал его ладонью. Тихо, малыш, мы не будем драться.
- Вы чьи будете, добрые люди? – негромко спросил Ксе. Испуганные мысли метнулись прочь от сумрачных мужиков: «добрые люди» самому Ксе напомнили почему-то Иешуа Га-Ноцри… Ксе подавил нервный зевок. Ксе был шаман.
Чужаки о Булгакове не вспомнили.
- Крымские, - сказал старший, чудовищно бородатый мужик без левой кисти, и неопределенно добавил, – ходим…
- Кого ищете? – поинтересовался Ксе.
- Смотрим…
- Кого смотрите?
Однорукий пожевал губами; не ответил.
- А ты, эт-та… погляжу-ка я – озверелый, - скаламбурил какой-то плюгавый, подав немного вперед свою маленькую задорную кобылку. Волчок принюхался, но промолчал.
- Есть немного, - холодно согласился Ксе, втайне любуясь на себя.
Бородач скептически оглядел тощую фигуру Ксе.
Учуяв недоверие, Зверь самовольно высунулся из-под плаща, и Ксе ласково-медлительно запихал его обратно. Взамен под свод ладони влилось гладкое и неживое: черен каменного ножа, чей гранит возлагали когда-то надгробием героя… Ксе моргнул и под веками встретил ободряющий взгляд бога войны. Он сжал и вновь отпустил рукоятку, пробуждая нож.
«Не надо», - попросил его голос, сладчайший под звездами. - «Не надо, могучий. Они пропустят».
«…могучий», - эхом отозвалось в мыслях Ксе; и трижды сладостным услышан был голос женщины.
Льга Симферопольская пропускала его сквозь свои владения.
Смиренно.
- Тебя как звать-то? - спросил плюгавый. Он морщился, слушая Льгу, отдававшую мысленный приказ, и в речи его внезапно прорвался сильный московский акцент.
- Ксе.
- Ксений, что ли? Не понял, - пробурчал старший.
- Алексей, - равнодушно ответил Ксе. - Так я еду дальше?
- Езжай, - ответил однорукий. - Храни тебя Неизвестный Солдат.
26.09.04
