опешивших врагов. Шакалята отпрянули. Но пахан не был бы паханом, если бы испугался, какого-то худосочного парнишку. Женьку остановил удар в солнечное сплетение. Мир остановился на миг — он не мог ни двинуться, ни вздохнуть. Второй удар в висок окончательно погрузил его в темноту…
Женька очнулся в странном месте. Он глядел на уходящие вверх и сходящиеся в центре жерди, на которых были натянуты темные шкуры. В самом верху было оставлено окно, в которое была видна ровная белая поверхность. Он попытался собраться разбегающимися мыслями, но ничего определенного на ум не приходило. Тогда он повернулся на бок — никакой боли в теле после драки не было. Вместо этого его посетило другое ощущение — он замер от удивления. Оказалось, что он лежит на оленьих шкурах в настоящей юрте, но почему-то эта юрта стоит посреди большой комнаты.
Вдруг его озарила мысль: 'Буль! — Но что буль?' — он опять попытался сообразить: 'Все-таки не что, а кто'. Дальше мысль не шла. Он встал, пошевелил ногами и руками — все работает. Надо попробовать хоть кого-нибудь поискать: 'Может, Федька или Славка найдутся?'
Не мучая себя больше вопросами, он вышел из этого произведения эскимосской культуры и пошел прямо к двери. Она не была заперта, и это было уже хорошо. За дверью оказалась его квартира. Да… его, не родителей. Он остановился напротив зеркала — оттуда выглянуло его собственное озадаченное лицо. Поражало не столько отсутствие синяков, сколько то, что физиономия сильно повзрослела.
'Сколько же мне лет?' — подумал он и понял, что об этом лучше пока не размышлять, а вот Федьку — свою вечную палочку-выручалочку, просто необходимо найти. Он пошарил по телефонному столику в прихожей, поймав себя на мысли: 'Каким же все привычным кажется!' Да, вот телефон.
'Телефон?!' — Женка вертел малюсенькую коробочку с надписью «Nokia». Сразу всплыла недавняя беседа с Федькиным отцом: 'Вот, японцы! Сделали-таки телефон! Но лучше не задумываться!' — он уже понял, что надо действовать на автомате — тогда все само собой получается. Он, не думая, начал давить на кнопки. Скоро на экране высветилось: Карабас домашний. Женька обрадовался, сообразив, что это не разновидность доселе неизвестных науке животных — карабасов, а домашний номер его приятеля. А пальцы уже сами давили на вызов. В трубке раздались гудки, и Женька жадно припал ухом к сигналам надежды на спасение.
— Алло! — басовито прогудело в телефоне. Женька, опешив, отодвинул трубку от уха и воззрился на нее. Такого басищи от Федьки он не ожидал. Но взгляд опять зацепился за свое постаревшее лицо в зеркале, и до него внезапно дошло, почему у Федьки голос отца.
— Карабасище! — радостно заорал Женька.
— Чего вопишь? Я конечно! Что, соскучиться успел, или по астралу перегулял?
— По какому еще астралу? — озадаченно спросил Женька. — Я что-то туплю.
— М-да! А ты, случаем, не с Великих Бодунов прибыл?
— Каких Бодунов? — Женька, услышав, можно сказать, родной голос, пусть даже и повзрослевший, и готов был разрыдаться слезами счастливого крокодила. Приятель, видимо почувствовал, что другу не до шуток и спросил:
— Что, помощь нужна?
— Да, — не стал отпираться Женя и услышал еще более обескураживающий вопрос:
— Встречаемся здесь или в астрале?
— Где?
— Все ясно. Ты дома?
— Да.
— Тогда жди — через полчаса буду! Пока!
Женька автоматически нажал отбой и побрел на кухню. Нет ничего спасительней, чем врожденные рефлексы: он на полном автомате подошел к холодильнику и вытащил на свет пару банок Балтики. Плюхнувшись на диван в гостиной, он задумчиво открыл пиво и, отхлебывая, попытался найти объяснения этим метаморфозам.
А если у него склероз или амнезия какая-нибудь? Вот прожил, лет тридцать — старик, можно сказать, а потом: бах! — И полжизни коту под хвост! Да, иначе его полный провал в памяти никак и не объяснялся. И ведь рефлексы работали: всем в квартире он мог пользоваться на автомате, но стоило задуматься, как, например, работать на компьютере — мысли сразу оказывались в полном тупике. Как хорошо, что Федька откликнулся — иначе бы ему была полная хана. Теперь он полностью прочувствовал, что значит быть больным на голову. До полного счастья и пускания слюней оставалось совсем немного… но не могли же его так сильно ударить по голове? Нет, тогда бы он был не здесь, а в психушке. А почем он знает, что это не психушка? Нет, для нее слишком прилично, если только не психушка для олигархов. А это кто такие еще?..
Съезжание его мозгов по наклонной плоскости было приостановлено звонком в дверь. Открыв, Женька с облегчением увидел постаревшего и слегка полысевшего друга.
— Феденька! — не удержался он от облегченного возгласа и, в чувствах, бросился к тому на шею.
— Да! Дело далеко зашло! — пробурчал друг, впрочем, не очень недовольно. — Лечиться не пробовал?
— Чем?
— Вином, конечно. С похмелья, знаешь, помогает — можно сказать, первейшее средство.
— Нет, Федя! Мне только ты поможешь! Если конечно, поможешь, — Женька со вздохом оторвался от широкой дружеской груди — а то, действительно, подумает, что не той болезнью заболел. — Проходи, сейчас расскажу, что приключилось, или, вернее, ты мне расскажешь.
— Что расскажу? — спросил Федька, заходя в комнату, но, узрев пиво в руках приятеля, согласно кивнул. — А чего под пиво и не побазарить? Если еще чего-нибудь солененького и хрустящего найдешь…
Вскоре они сидели на диване и, позабыв про открытое пиво, пытались понять друг друга.
— Ты помнишь наш концерт зимой в десятом классе? — пытался хоть что-нибудь вспомнить Женька. — Мы еще за день до того первый раз компьютер увидели у твоего бати на работе.
— Ну-у, что-то припоминаю, — нахмурил лысину Федька, видимо пытаясь таким образом усилить кровообращение в своей черепушке. Потом, все-таки вспомнил. — Да! Это же наверно лучший наш концерт был. Ты потом, между прочим, всем свинью подложил! Но ничего — мы съели.
— Подожди, а драку после концерта помнишь? — пытался выяснить Женька.
— А кто дрался?
— Мы!
— Не-е! Не помню. Может, я сразу по кумполу получил? Вообще-то ты прав, наверно это был самый счастливый день нашей молодости! — поплыл в воспоминаниях друг.
— Постой! Но я помню этого Стасика — дебильную гору мышц.
— Ну, я не знаю — темно было.
— Вот! А я помню эту драку! Откуда? — Женька чувствовал, что потасовка была чем-то вроде сна, или фантазии. Потом сообразил, что Федька за что-то его ругал. — А какую я свинью вам подложил? Я ничего не соображу.
— А ты где-то через полгода после этого концерта заявил, что у тебя ничего не получается! Это у тебя-то!
— А что у меня?
— Да ни у кого лучше и не получалось! А ты почему-то пришел в один день и сказал, что больше не будешь играть, и забросил все. Я не понимаю: люди не умеют играть, и всю жизнь, при этом, гитару мучают, а ты? Закопал талант и креста над ним не поставил!
— Да, мне кажется, я что-то вспоминаю. Но это на уровне чувств. Я слишком любил музыку. Это, наверно, как с женщиной — я не мог быть с ней как-нибудь наполовину. Или весь с ней, или никак. Но всем с ней быть у меня никак не получалось…
— Понятно. С глаз долой, из сердца вон! Если б я не понимал, мы бы еще тогда разругались. Не парься, в общем, — друг сообразил, что держит банку с пивом в руках и, отпив глоток, спросил. — А что ты хоть помнишь? У нас дел запланировано невпроворот, а ты тут, понимаешь ли, надумал выпадать из гнезда
