пузырёк с какой-то дрянью окажется у князя или у его дядьки в их квартире. Всё подлажено, князь, давно, и только я теперь всё это разрушил. А вы сдержите княжье слово, не забудьте главного… для меня. Когда вы увидите, что я не врал, вас упас от злодейки, прикажите меня выпустить. Вот и всё! Позвольте уйти?
Князь ничего не ответил, задумался, сидел понурясь и был бледен. Наконец он выговорил чуть слышно:
– Вот что значит быть проданной на базаре, купленной и перекупленной.
Цыган снова попросил позволения выйти и как бы разбудил князя.
– Ступай! Я своё слово сдержу!
Но когда цыган двинулся к дверям, князь вдруг вскрикнул:
– Стой! Почему ты знаешь про яд? Откуда яд? Где она могла добыть его?
– От полюбовника!..
– Что?! – хрипло произнёс князь совершенно упавшим голосом.
– Да-с! А полюбовник этот либо знахарь, либо настоящий дохтур и возится со всякими снадобьями и лекарствами. Сам их стряпает. И зелье смертельное он давно дал ей, и оно всегда при ней.
– Кто же этот знахарь?! Где он?
– Этого я не знаю! Она не дура, чтобы одного Каина другому Каину выдавать. Он обо мне, поди, никогда не слыхал от неё, а я о нём ничего не знаю.
Вернувшись из острога домой, князь был настолько странен лицом, что не только Сашок, но и люди заметили это. Спустя некоторое время, Александр Алексеевич приказал позвать к себе раненого Семёна и, к удивлению всех, приказал привести прямо в кабинет. Прежде всего он спросил, как себя чувствует Семён, слаб ли? Ражий детина объяснил, смеясь:
– Помилуйте, он меня только царапнул! А что крови много вытекло – важность какая! Будто без крови человек жить не может! Это всё враки! Я даже себя много лучше чувствую. Вот он меня ковырнул – и спасибо ему. Может, от какой болезни избавил.
– А что же? Может быть, и правда? – через силу улыбнулся князь, вспомнив, что ражий детина всегда был чрезмерно красен лицом, с красной шеей, а теперь стал совсем благообразен, как и все другие.
Князь спросил Семёна, сумеет ли он, будучи кучером, заняться столярным делом. Семён замотал головой…
– Погоди! Можешь ты достать сейчас в лавке, а не дома, скрытно ото всех, а не явно, эдакий нужный инструмент, чтобы затем просверлить мне вот эту стену?
– Немудрёное дело!
– Ну так сейчас же берись! Съезди на извозчике в город и купи. Коловорот, что ли…
Через два часа Семён снова был в кабинете князя, к величайшему изумлению всей дворни, хотя, по приказанию князя, он объяснил, что дело идёт о его поранении, что князь посылал его к знахарю и приказал явиться и доложить, что знахарь сказал.
Семён достал из-за пазухи спрятанный большой инструмент и принялся за работу. Князь вызвал его предпочтительно перед всеми дворовыми и даже не счёл нужным предупредить его, чтобы никому ничего не говорил. Когда подобное предупреждение случалось, то Семён обидчиво качал головой, морщил брови и только раз ответил грубо:
– И как не надоест обижать человека? Проболтался ли я когда в чём?
С тех пор князь уже никогда не говорил Семёну промолчать о чём-нибудь.
XXXV
По вечерам, когда князь бывал дома один, Земфира всегда приходила в кабинет.
На этот раз, когда она явилась к князю, он, несмотря на всё своё желание быть спокойным, казаться даже весёлым, никак не мог овладеть собой. Он начал шутить, но чувствовал сам, что и шутки, и смех – всё выходит фальшиво и может выдать его.
Кончилось тем, что князь решился прямо сказать, что он взволнован.
– Что с вами такое сегодня? – тотчас заметила Земфира.
– А то, голубушка, – придумал солгать князь, – что у меня некий московский сановник просит сейчас ни больше ни меньше, как сто тысяч взаймы и безо всякого документа. И эти деньги, конечно, пропадут. А если я не дам, то он мне много худого наделает. Вот меня это и обозлило. Так что даже руки трясутся по сию пору со злости.
И, по пословице «на всякого мудреца довольно простоты» и на всякого хитреца найдётся «протохитрец», Земфира поверила. Ей казалось только странным, что князь, соривший всегда деньгами, вдруг жалеет ста тысяч.
– Что же вам? Не Бог весть уж какие деньги для вас.
– Верно! – спохватился князь. – Наплевать бы. Не в том дело! Дело в том, что он попроси, покланяйся. А он с меня горделиво берёт их. Точно я у него по оброку хожу холопом.
Объяснению этому Земфира уже совершенно поверила. Она знала, что главное оружие против князя была просьба. Его надо было и можно было взять во всем добром, лаской.
Главное было сделано, и князь уже не боялся, что выдаст себя и лицом, и голосом. Нравственное его состояние было таково, что он чувствовал себя начеку, насторожившись, ввиду каждую минуту ожидаемого, а всё-таки как бы неожиданного удара: докажет ли Земфира, что цыган не солгал?
И чем ближе подходила роковая минута – убедиться в том, что эта женщина способна быть отравительницей в награду за многолетнюю привязанность, заботу и ласки, – тем более князь был взволнован. Он начал умышленно болтать, заговорил о вечере, от которого отказался и который теперь, вероятно, в полном разгаре в палатах графа Разумовского, куда ждут и императрицу.
И вместе с этим князь принялся за своё стряпанье, налил горячей воды, рому, накрошил лимона. Но всё то, что он делал ежедневно, теперь делалось как-то иначе. Или, быть может, ему лишь казалось, что во всех его движениях есть что-то нервное, порывистое и подозрительное.
Отпив несколько глотков, князь стал прохаживаться по кабинету… И сердце начало сильно биться в нём, даже в висках отстукивало. Приближалось это роковое мгновение… Сейчас он выйдет вдруг за дверь спальни и тотчас станет глядеть в отверстие, проделанное в стене. И князь, шагая, думал:
«Чего же волноваться?.. Может быть, не сегодня?.. И почти наверное не сегодня! А если она своё зелье постоянно носит при себе?..»
И вдруг он вспомнил нечто, что его смутило ещё более. Он вспомнил, что за последние пять дней благодаря разъездам по вечерам он не оставался так наедине с Земфирой. Она, может, думает, что с завтрашнего дня опять пойдёт так на несколько дней. Поэтому ей надо пользоваться случаем, если она спешит. И князь выговорил мысленно:
«Да, наверное… Непременно!.. Сейчас!..»
И вместе с тем, тихо шагая по комнате, он чувствовал, что не имеет силы выйти за дверь и подставить свою голову под топор. Да. Это была ведь действительно нравственная казнь! Веря словам цыгана, уже как бы веря, что Земфира способна на такое дело, он будто всё-таки на что-то надеялся. Ему всё-таки не хотелось верить.
«Да, хочется, чтобы не верилось!» – повторял он про себя.
И вдруг, сломив в себе нерешительность, он вышел в спальню и, притворив гулко дверь за собой, тотчас же припал глазом к просверленной стене…
И он увидел два луча, синих, сверкающих, направленных на него… Так показалось ему. Он увидел взгляд двух чёрных глаз, устремлённых на столик, где стояло питьё.
Земфира быстро поднялась, отстёгивая ворот платья, потом рванула, спеша, что-то оторвала… Что- то мелькнуло в её пальцах… Она остановилась на мгновение и прислушалась, приглядываясь к двери…
Князь так сильно дышал, почти задыхаясь, что испугался, не услышит ли она это дыхание и остановится. А уж стук сердца, наверно, слышен в той комнате. Сердце стало будто большущее, захватило всю грудь и отбивало молотом…
