сомнением.
— Ну что ж, попросите, попросите... — произнесла Майя Владимировна как-то загадочно. Она встала и уже своим обычным тоном спросила: — На следующий урок остаетесь или нет? Вы ведь теперь свободные люди...
— Посмотрим, — пробормотал Славик.
— Ну, смотрите, — согласилась Майя Владимировна и вышла из класса.
Ребята переглянулись. Поведение учительницы им не понравилось. Не было ни крика, ни шума. Их не уговаривали и не грозили, даже посоветовали не отступать, будто они придумали что-то очень нужное и полезное. Может быть, Майя Владимировна пошла прямо к директору? Но тогда бы она так и сказала. Да и не ходила она к директору, всегда сама справлялась.
— Чего это она, не поняла, что ли? — спросил Славик. — Она нам что, на уроки не ходить разрешает?
— А вот подожди еще... Вот увидишь... — туманно сказал Юрка и набросился на Галку. — А ты за меня не говори! Деньги еще она попросит! Проси сама, а я ничего просить не буду. Я и так, может, на тысячу наломал.
Но Галка и сама уже поняла, что сказала глупость. Как и положено в таких случаях, рассердилась она не на себя.
— Молчи уж! — сказала она. — Никто тебя ломать не заставлял. Карась невезучий!
Юрка открыл рот и стал действительно похож на карася, которого вытащили на воздух. Юрка был возмущен. Многое он хотел сказать в эту минуту. Многое, о чем успел он задуматься за свою короткую жизнь. Почему охотно бьют слабых? Почему с удовольствием смеются над чужими несчастьями? Не от этого ли родилась горькая профессия клоуна, который на всю жизнь обречен получать подзатыльники и пинки на радость уважаемой публике?
Юрка хотел высказать все эти мысли; но мыслей было значительно больше, чем слов; слов было настолько мало, что Юрка произнес только одно, самое главное:
— Дура! — и тут же добавил: — А я с вами больше не знаюсь.
Галка тоже открыла рот, и, наверное, Юрка услышал бы что-нибудь не менее остроумное, но дверь распахнулась и в класс ворвались ребята. Они окружили Славика, Галку и Юрку. Они разглядывали их с удивлением и любопытством, как новеньких. Они хихикали и подталкивали друг друга, но никто не говорил ничего, словно ребята хотели сначала убедиться, что это те самые Славик, Галка и Юрка, которые затеяли такое необычное и увлекательное приключение.
— Чего вам теперь будет? — спросил наконец Сергей Кабанов, который был из породы двоечников и поэтому больше всех интересовался наказаниями.
— Ничего не будет, — ответила Галка.
— Кончай заливать, — возразил Кабанов. — Она, наверное, к директору побежала.
— А ты кончай хрюкать, Кабан, — отозвался Славик. — Никуда она не побежала.
— За Кабана — в ухо, — предупредил Кабанов, но его тут же оттеснили, потому что всем было интересно узнать, что произошло дальше.
Славик и Галка, поглядывая на насупившегося Юрку, все рассказали. Наступила тишина. Все думали. Все думали, что сказать по поводу такого неслыханного события.
— Вы что, чокнулись? — сказал, наконец, Генка Стрельцов. — Да вы знаете, что вам за это сделают?
— Ну чего?
— Да из школы выгонят!
— А мы этого не боимся, — сказала Галка. — Мы теперь никого не боимся.
— А тогда они вас... — сказал Генка и задумался. Он думал с минуту, но ничего ужаснее придумать не мог.
— Ничего ты не придумаешь, — сказала Галка. — Это ведь только кажется страшно. А когда начнешь, то уже ничего не страшно.
— А Карась тоже с вами?
— А с кем же еще! — заявил Славик, который в будущей тяжелой борьбе не хотел оставаться без друга.
А Юрка Карасик и сам не знал, с кем он. Он хотел сказать «нет», но заметил вдруг, что ребята смотрят на него с интересом, что никто не смеется дурацким смехом, и даже в слове «карась» прозвучало вдруг небывалое уважение. И Юрка не сказал «нет».
ПАПА
Папа Славика был человеком грозным.
Правда, на экране телевизора лицо его выглядело веселым и добрым. Когда он читал сводку погоды, то даже голос его был таким приятным, словно он обещал зрителям, что завтра с неба будет капать не дождь, а варенье.
Но Славик знал, что у папы два лица: для телевизора и для дома.
Дома папа был беспощаден и суров. Он не допустит, говорил папа, чтобы из его сына вырос слюнтяй и недоучка. А если сын не будет его слушаться, то он его заставит, он ему покажет, он его научит! Все это папа произносил голосом неумолимым и страшным.
— Ты у меня смотри! — восклицал папа. — Я тебе не мама, я с тобой церемониться не буду!
Славик молча ждал, что будет дальше.
— Ну, что молчишь? — спрашивал папа.
— А что мне говорить?
— Но ты понял, что я тебе сказал?
— Понял.
— Ну, то-то, — говорил папа, хватал пальто и мчался на студию.
А заставлять, показывать и учить Славика приходилось маме.
Тихонько открыв дверь, Славик вошел в квартиру и прислушался. Было тихо. На кухне, на газовой плите стояли укрытые полотенцами кастрюли с едой. Значит, мама после школы успела забежать домой, сготовить и умчалась на очередное собрание.
От еды Славик отказываться не собирался. Тем более, что на второе были голубцы. Голубцы есть — это вам не уроки учить. Славик съел три голубца, но посуду после себя мыть не стал. Посуду мыть — это вам не голубцы есть.
Затем Славик достал из портфеля книжку, которую одолжил ему на один вечер Генка Стрельцов, и направился в комнату. Часть этой книжки он сумел прочитать на последнем уроке. Славик как раз дошел до места, где один второклассник вступил в схватку с тремя бандитами и уже успел обезоружить двоих, но тут раздался звонок и пришлось отрываться на самом интересном месте.
Славик открыл дверь в свою комнату и увидел папу. Тот спал на диване с учебником английского языка на груди. Лицо у папы было вполне мирное, как в телевизоре. Но не успел Славик дать задний ход, как папа шевельнулся, открыл глаза, заметил Славика, и сразу лицо его приняло домашнее выражение.
— Тебя-то я и ждал, — сказал папа и сел, спустив ноги с дивана. — А ну, говори немедленно, что это за фокусы.
— Никаких фокусов нет, — сказал Славик.
— Молчать! Отвечай как следует!
— Молчать или отвечать! — спросил Славик.
— Ну-ну, — грозно сказал папа, — ты у меня смотри! Я тебе не мама, я с тобой церемониться не буду!
— А что мне говорить?
