Социологи утверждают: во всем мире высокорослые политики пользуются у избирателей наибольшим доверием. Убедиться на примере двухметроворостого Прохорова, работает ли сие правило в наших палестинах, в обозримом будущем едва ли получится, ибо политическая карьера Михаила Дмитриевича прервалась, едва начавшись. Тем не менее даже краткосрочная засветка на публичном поприще вынудила одного из богатейших людей России отвечать на вопросы журналистов, от которых прежде он ловко уклонялся...
— Начнем с того, что не считаю Россию бедной. Вопрос в ином: значительная часть населения живет хуже, чем могла бы и должна. Конечно, это накладывает отпечаток и на жизнь тех, кого принято называть обеспеченными слоями общества. Сознаешь ответственность не сразу, первое время захватывает процесс построения бизнеса, накопления активов и средств, но потом понимаешь: окружающая среда имеет критическое значение, этим нельзя пренебрегать. Я прочувствовал все, возглавив «Норильский никель». По сути, на меня легла ответственность за самый крупный в мире моногород, расположенный за Полярным кругом. Вдруг остро ощутил нехватку определенных знаний. Скажем, по психологии человека, социальной и бюджетной политике. Пришлось учиться на ходу...
— Вы явно меня с кем-то путаете. Золотая молодежь обычно гуляет на деньги родителей, а я всегда рассчитывал только на свои силы. Даже в школе. Когда надо было поздравить одноклассниц с 8 Марта или Новым годом, мы с ребятами не у пап клянчили по три рубля, а сами старались заработать. Скажем, в десятом классе разгружали вагоны с мясом. В Советском Союзе эксплуатация детского труда считалась серьезным преступлением, и нам пришлось искать обходные пути, чтобы получить подряд. Помог учитель физкультуры Кондратьев, вошел в положение. Владимир Федорович классным был мужиком! Царствие ему небесное... На заработанное мы купили девочкам цветы, какие-то побрякушки. Я отвечал за материальную часть, подарки выбирали другие. С фантазией у меня тогда было похуже, чем теперь...
Занимался я в 21-й английской спецшколе между станциями метро «Рижская» и «Щербаковская», ныне «Алексеевская». Ту же школу оканчивала и моя старшая сестра. Ира переходила в десятый класс, а я пошел в первый. Поскольку однокашники сестры бывали у нас дома и хорошо меня знали, между ними даже возник горячий спор, кому именно вести меня 1 сентября на торжественную линейку. Дискуссию пресекла Ирина, заявив, что сама будет сопровождать единственного брата. Учился я до восьмого класса так себе, пока не взялся за ум. В девятом первое время четверки еще попадались, но потом стал круглым отличником. И в институтском дипломе лишь одна четверка — по международному праву. Я посчитал, что обойдусь чтением чужих конспектов, настолько простым показался курс лекций. В тот момент я уже активно занимался кооперацией, начинал свой бизнес, и времени катастрофически не хватало. Словом, с преподавателем познакомился на экзамене. Эфендиев долго задавал мне разные каверзные вопросы, медленно листал мою зачетку, а в завершение, холодно посмотрев в глаза, сказал: «Думаете, не смогу поставить четверку после стольких пятерок? Комплекс отличника, да? Не сомневайтесь, рука не дрогнет!» Выхожу из аудитории, смотрю, действительно: «Хорошо». Ладно, думаю, значит, так и будет.
— Если честно, да. Хотя и понимал: Эфендиев по-своему прав. Я не проявил уважения. Потом наш декан, нынешний ректор Финансового университета Эскиндаров, с которым мы уже тогда дружили, в диком возмущении пытался заставить меня пересдать экзамен, чтобы не портить красивую историю, но я наотрез отказался.
— И да, и нет. Поскольку Ира филолог, возникла мысль, не пойти ли мне по стопам сестры. Я даже потихоньку начал готовиться к поступлению на романо-германское отделение филфака МГУ, но по глупости нарвался на неприятность со школьным учителем литературы по фамилии Лондон... На уроки Борис Абрамович ездил на «Запорожце», который всегда парковал под окнами кабинета. Периодически вставал из-за стола и проверял, все ли в порядке с его средством передвижения и предметом роскоши в одном флаконе. Любил Борис Абрамович машину и даже не скрывал... А мы, пацаны-дураки, решили подшутить: на перемене вчетвером приподняли это мощное авто и... откатили за угол. И вот Лондон, рассказывая нам что-то возвышенное о Достоевском, подходит к окну и видит: внизу — пустота. Не меняя тона, он произносит: «Запорожец» угнали». Разворачивается вокруг оси и пулей вылетает из класса... Признаюсь: идея розыгрыша была не моя, но из числа участников я показался Лондону наиболее адекватным, за что и пострадал. Борис Абрамович преподавателем был хорошим, это факт, но тут из вредности поставил мне несколько текущих троек, чтобы вывести итоговую четверку. Словом, желание посвятить жизнь филологии стало угасать во мне, толком не разгоревшись.
— Оно и к лучшему. Методом логического исключения мы с родителями пришли к выводу, что я должен заниматься международной экономикой. Этому учили в трех местах — МГИМО, МГУ и Финансовом институте. Последний я выбрал исключительно из-за территориальной близости к дому. Я всегда жил на Кибальчича и до недавней перерегистрации в красноярской Еруде был там прописан, поэтому сразу понял: пять минут пешком до института гораздо удобнее, чем полтора часа езды на общественном транспорте до университета или МГИМО. В другие вузы документы даже не подавал, хотя в МГУ прием проходил раньше и некоторые мои будущие сокурсники сначала попытали счастья там. А я без колебаний ломанулся в Финансовый. Набрал на вступительных двадцать пять баллов, максимально возможную сумму, хотя все могло закончиться плачевно.
Географию я сдавал вместе с Александром Хлопониным, ныне вице-премьером российского правительства и полпредом президента, а тогда таким же абитуриентом. Предмет я знал хорошо, билет попался легкий, первый вопрос о мхах и лишайниках, второй — о геополитических особенностях Чехословакии... Короче, полный расслабон, сижу и жду, когда подойдет очередь. И тут какой-то мелкий парень, чьего имени я не знал, шепчет через проход: «Длинный, подскажи, когда СЭВ создали?» Видимо, у него в мозгу что-то заклинило, раз такую ерунду вспомнить не мог. Я отвечаю: «В 49-м». Преподаватели заметили, что мы переговариваемся, и крик подняли. Дескать, за подсказку оба — вон из аудитории! А это последний экзамен, до поступления рукой подать... Хлопонин повел себя по-мужски, встал и сказал, что виноват он и наказывать надо только его. Экзаменаторы обалдели от подобного благородства, и председатель приемной комиссии не стал нас выгонять...
Потом тоже была смешная история. Первым, кого я встретил, когда 1 сентября с опозданием пришел на торжественное вручение студенческих билетов, оказался Саша. Подхожу, он стоит под дверью аудитории, смотрит на меня и говорит: «Длинный, в футбол играешь?» Я отвечаю: «Сначала угонись за мной, Мелкий!» Вот с тех пор мы и стали друзьями не разлей вода. Считайте, с семнадцати лет. По молодости обращались друг к другу ласково: «Старая корова...» Как-то изображали на институтской вечеринке Деда Мороза со Снегурочкой. Само собой, внучка вышла на сцену в кроссовках 47-го размера...
После первого курса мы с Хлопониным ушли в армию, попав в так называемый андроповский призыв. Откосить я не пытался, не мой стиль. В нашей среде это считалось не по понятиям. Помню, знакомый врач, бывавший у нас в гостях, как-то сказал, что может сделать фиктивную бумажку, дающую право на освобождение от службы. Мы с папой дружно возопили: «Что за справка?! Армия — значит армия!» Практически всех моих однокурсников тогда призвали. Мы вкусили реальную жизнь, получив мощную закалку на уровне адаптации к любым житейским реалиям. И речь необязательно о запредельных физических нагрузках или кулачных боях со старослужащими. Например, я очень разборчив в еде. Что попало есть не стану. Лучше останусь голодным. Мама из-за этого всегда дико мучилась. Она покупала мясо (а вы помните, что продавали в 70-е годы в советских магазинах), обжаривала его, тушила и пыталась накормить меня. Я пробовал блюдо и откладывал вилку: «Почему ты закрывала кастрюлю крышкой?» Мама спорила, но я-то чувствовал: вкус другой... Или творог. Терпеть не мог комочки в нем. Когда мне было лет
