двадцать лет моложе, вы превратитесь в грудного ребенка.
В свои пятьдесят лет Елена Сергеевна, разумеется, знала цену таким комплиментам. Но это вовсе не означало, что она должна эти комплименты оспаривать.
— Август Янович, — сказала Елена Сергеевна, — сегодня я принимала экзамены. К нам приезжала инспекторша из города. У нее была прическа… Я обратила внимание — как она головой ни вертела, волосы всегда укладывались на место. Вы считаете, мне такую можно носить?
— Сессун, — ответил парикмахер. — Разумеется, можно. Эта прическа идет абсолютно всем. Правда, ее нет в нашем прейскуранте… Но для вас… Придется посидеть часа полтора. Прошу вас, не скучайте. Рассказывайте…
— О чем же рассказывать? Вы ведь и так все знаете.
— Далеко не все. Расскажите, например, о… наклоните головку вперед… о вашей школе… о ваших учениках… пожалуйста, не шевелитесь — у меня в руках ножницы… о ваших коллегах…
— Что же школа… — вздохнула Елена Сергеевна. — С каждым годом становится все труднее. И нам и ученикам. Мне кажется, что в наше время было гораздо легче учиться.
— В наше время мы имели время для «чижика», я уж не говорю о «казаках-разбойниках», — сказал Август Янович. — Теперешняя школа — тихий ужас. У нас уже не дети, у нас сплошные академики.
— Это с одной стороны. А с другой, ни у одного учителя нет полной успеваемости.
— Даже у Алексея Палыча? — невинно спросил парикмахер.
— У Алексея Палыча? — повторила Елена Сергеевна. — Не знаю, я давно его не видела.
— И я тоже. Уж не заболел ли он?
— Не думаю. Не слышала… Впрочем, я ошиблась, я на днях видела его в магазине.
— Интересно, что можно купить в Кулеминском магазине? — иронически спросил парикмахер. — Надеюсь, не красную икру?
— Нет, я видела его в промтоварном. На Старом Разъезде.
— Представляю, что можно купить на Старом Разъезде! — продолжал актерствовать Август Янович. — Надеюсь, не дубленку? Тогда, извините, я вас бросаю и бегу на Старый Разъезд.
— Не угадали, — улыбнулась Елена Сергеевна. — Но — близко. Он купил прекрасный джинсовый костюм.
— Прекрасный джинсовый костюм, — забормотал как бы про себя Август Янович. — На Старом Разъезде… Представляю — шестидесятый размер, пятый рост. Прошу вас, не говорите мне ничего. Знаю я Старый Разъезд. Работал я два года на Старом Разъезде.
— Что-то у вас сегодня настроение скептическое, Август Янович. Очень миленький мальчиковый костюм. Сорок второй размер. Я купила себе точно такой же для младшего.
— Будет скептическое, — продолжал бормотать Август Янович. — Люди покупают джинсовые костюмы, людям везет. Один покупает для младшего сына, другой для… — И Август Янович застыл с поднятыми ножницами, ожидая подсказки.
— Я не знаю, для кого он купил, — сказала Елена Сергеевна. — Как будто в семье у них нет подростков. Может быть, он купил в запас…
— Теперь модно покупать в запас, — весело сказал парикмахер. — Некоторые покупают в запас даже прически. Я имею в виду парики. Впрочем, это неважно. Посмотрите в зеркало, Елена Сергеевна. Посмотрите, что получается!
Клиентка и парикмахер беседовали еще больше получаса, но этот разговор не имеет уже значения. Джинсовый костюм оказался важнейшей уликой, попавшей в копилку Августа Яновича. В кружочке «п. в п.?» вопрос был зачеркнут: в существовании таинственного подростка не было теперь никаких сомнений.
Но неугомонный старик на этом не успокоился…
Закончив смену, Август Янович направился в обход магазинов. Он понимал, что Алексей Палыч не может ездить за каждой покупкой на Старый Разъезд. Где-то должна была выскочить еще ниточка.
В хозяйственном магазине у прилавка стоял народ, и поэтому следовало вести себя осторожнее.
Август Янович долго вертел в руках топорище. Наконец у прилавка стало посвободнее.
— Хорошие у вас топорища — березовые, — сказал он продавцу вполголоса.
— У нас все хорошее.
— Мне посоветовали купить именно у вас. И знаете кто? Алексей Палыч Мухин, учитель, — с дьявольской хитростью сказал парикмахер.
— Ну, — безразлично сказал продавец, — берете?
— Вот только я забыл, когда это было. Алексей Палыч к вам заходил, кажется…
— Мы с покупателей документов не спрашиваем. Берете?
Продавец был явно не кулеминец. Август Янович заплатил сорок копеек, вышел из магазина и бросил топорище в канаву.
Продуктовый ларек, молочный и мясной магазины новых открытий не принесли. Но в магазине промтоваров неожиданно повезло.
Август Янович уже перестал надеяться и потому спросил грубо и прямо:
— Алексей Палыч у вас был?
Продавщица стриглась у Августа Яновича и потому ответила прямо, но не грубо:
— Сегодня — нет. Но на днях заходил.
— Да, да… — «вспомнил» парикмахер. — Он мне говорил — искал ботинки для мальчика.
— Насчет ботинок не знаю, а кеды он купил.
— Это он для себя, — небрежно сказал Август Янович. — У нас с ним нога одинаковая — сорок первый.
— Тридцать седьмой, — уточнила продавщица. — Сорок первого у нас с Нового года не было.
Август Янович вышел из магазина вприпрыжку. Все сходилось в одну точку, как на глобусе.
Напротив магазина находилась сберкасса. Август Янович не собирался в нее заходить. Но тут он подумал, что джинсовый костюм, кеды и кое-что, конечно, еще — это деньги. И деньги немалые, которые с получки не утаишь. Со сберкнижки тоже не очень-то возьмешь: жена узнает. Но, возможно, Алексей Палыч был в безвыходном положении?
— Шурочка, — произнес парикмахер, любезно пошевеливая усиками, — не снимал ли Алексей Палыч энную сумму со своей книжки, чтобы одолжить ее мне? Он обещал, но что-то не приходит. А я не решаюсь ему напоминать. Если не снимал, то я займу в другом месте.
— Август Янович, у нас тайна вклада охраняется законом, — кокетливо сказала Шурочка. — Вы задаете невозможный вопрос.
Кассирша оказалась в положении довольно сложном: с одной стороны, она когда-то училась у Алексея Палыча, с другой — носила сессун от Августа Яновича.
— Я вас понимаю, — вздохнул парикмахер. — Я вас тем более понимаю, что мне тоже иногда приходится нарушать инструкции. Например, делать прически, которых нет в прейскуранте…
Шурочка тоже вздохнула. Намек был достаточно ясен. Август Янович не осмелился настаивать, но вздохнул еще раз. И опять Шурочка ответила ему сочувственным вздохом. Когда же стеклянная перегородка слегка затуманилась от взаимных вздохов, Шурочка решилась:
— Я вам скажу, брал или не брал, но не скажу сколько, — Шурочка достала из кармана счет Алексея Палыча и засмеялась. — Я даже скажу сколько. За последние полтора года счет Алексея Палыча не менялся. На нем один рубль двадцать две копейки.
— Благодарю вас, Шурочка. Очевидно, деньги у него дома. Я буду ждать. Вас я всегда рад видеть в своем кресле.
Парикмахер направился к выходу и вздрогнул, когда в спину его воткнулась стрела дополнительной информации:
— Два дня назад он вносил деньги. Не на книжку, а на счет спортлагеря.
— Это уже неважно, — сказал Август Янович. — До свидания, Шурочка.
Август Янович был одинок. Никто не ждал его дома. Никто не видел, как неугомонный старик до двух часов ночи рисовал на кассовом листе кружочки и вычерчивал линии. Иные линии были прямыми и сплошными, иные извилистыми и пунктирными. Все вместе было похоже на паутину, в центре которой вместо паука сидел кружочек с буквами «А.П.».
