сидевшим справа и слева от него, те передали их своим соседям, а те — своим и так далее, пока монетки не обошли всех присутствующих. (Мы сохранили их и показали затем специалистам, которые единодушно признали, что они из чистого золота.)
«Если вы хотите помочь ближнему, представьте Христа, восседающего на престоле у него за сердцем, и обратитесь к нему так, словно говорите с самим человеком.
Если вы хотите получить более ясное представление о каком-нибудь предмете, позвольте своему Христу обратиться к абстрактной душе этого предмета или вещи. А затем попросите внутренний разум самой вещи рассказать о себе.
Божьи дети столь же необходимы Господу для исполнения Его совершенного плана, как растения, цветы и деревья; но дети Божьи должны взаимодействовать между собой совершенным образом. Из-за того, что человек отступил от этого совершенного плана взаимодействия, мир вышел из равновесия и на море поднялись огромные волны, уничтожившие большую часть Божьих чад. Равновесие на земле возможно только тогда, когда сердца всех Божьих чад питают совершенную мысль о Любви, соединенной с Силой и Самообладанием. Когда люди растратили свои силы в греховных и похотливых мыслях, взбудораженная земля вышла из равновесия и безжалостные волны смыли с ее лица человека и творения его рук. А в те времена человек успел достичь гораздо большего, чем сейчас. Но нашими мыслями о любви и равновесии или ненависти и неуравновешенности управляет не Бог, а мы сами. Когда сила мысли, выведшей землю из равновесия, была рассеяна той великой катастрофой, которую она сама же и породила, Всемогущий Бог сумел восстановить на земле равновесие и порядок; но пока на земле властвует человеческая мысль, Бог бессилен что-либо сделать». Баггет Иранд умолк и сел на свое место. Мы отметили, что наш хозяин, губернатор, в течение всей речи выказывал чрезвычайное беспокойство; когда Баггет Иранд сел, он воскликнул На местном языке: «Христианский пес! Ты опорочил имя нашего славного Будды, и ты за то расплатишься!» И он дернул за веревку, свисавшую с потолка. Внезапно в противоположном конце комнаты распахнулись три двери, и в зал вбежало три десятка солдат с обнаженными мечами. Губернатор встал, и оба телохранителя, все время стоявшие у него за спиной подступили ближе к его стулу. Взмахом руки он отдал приказ. Десять солдат подошли и выстроились вдоль стены за спиной у Баггета Иранда; еще два заняли места по обе стороны его стула. Их командир зашагал к столу и, остановившись возле губернатора и его телохранителей, встал по стойке «смирно». Не было произнесено ни единого слова; они стояли почти не шевелясь. Внезапность перемены нас просто ошеломила.
Наступила мертвая тишина, и вдруг перед самым носом губернатора вспыхнул яркий свет. Все глаза устремились на его лицо; он взмахнул рукой, словно готовясь отдать новый приказ, но вдруг резко побледнел, и его черты исказились выражением ужаса. На столе перед ним стояла фигура с неясными очертаниями. Мы услышали, как она громко и ясно произнесла «стойте!», и огненные буквы этого слова повисли в воздухе перед глазами губернатора. Губернатор, видимо, стал понимать по-английски: он застыл на месте, словно статуя. В эту минуту фигура на столе приобрела четкую форму, и мы узнали в ней Иисуса. Но больше всего нас поразило, что рядом с Иисусом встала еще одна неясная фигура, и она-то и привлекла внимание губернатора и его солдат. Похоже, они кого-то узнали и испугались еще больше, чем Иисуса. Солдаты стояли, как завороженные. Когда и вторая фигура приобрела отчетливую форму, она тоже подняла правую руку, и в тот же миг из рук солдат со звоном выпали мечи. Стояла такая глубокая тишина, что лязг железа оглушил нас. Свет разгорелся еще ярче; нам показалось, что мы ослепли.
Первым очнулся командир. Он протянул руки и воскликнул: «Будда! Наш Верховный Будда!» За ним и губернатор пришел в себя: «Да это же наш Верховный!» — и простерся ниц. Телохранители помогли ему подняться и снова встали безмолвные и неподвижные, как статуи.
Из уст солдат, выстроившихся в противоположном конце комнаты, исторгся крик. Они бросились очертя голову к столу и, столпившись вокруг губернатора, завопили: «Верховный пришел уничтожить христианских псов и их предводителя!» Будда отступил пару шагов назад, чтобы лучше видеть их лица, и, подняв руку, произнес: «Не единожды говорю я «стойте!» и не дважды говорю я «стойте!», но трижды говорю я «стойте!»» Всякий раз, когда он произносил это слово, оно загоралось в воздухе огненными буквами; буквы не исчезали, а продолжали висеть.
Солдаты замерли, как громом пораженные, в той позе, в какой их застало восклицание Будды: кто с поднятой рукой, кто с оторванной от пола ногой. Будда подошел к Иисусу и, вложив свою левую ладонь в его вытянутую руку, сказал: «В этом, как и во всем остальном, я поддерживаю поднятую десницу моего дорогого брата». Затем он положил правую ладонь на плечо Иисуса, и они некоторое время стояли в таком положении; наконец они легко спрыгнули со стола, а губернатор, солдаты и их командир, отпрянув разом назад, уставились на них, побледнев от страха. Губернатор опустился на стул, вплотную придвинутый к стенке, и все присутствующие издали вздох облегчения. Всю эту сцену, длившуюся всего лишь несколько минут, мы наблюдали, затаив дыхание.
Будда взял Иисуса под руку, и они вдвоем подошли к губернатору. Голосом, отдававшимся в стенах залы гулким эхом, Будда воскликнул: «Как ты посмел назвать наших дорогих братьев христианскими псами? Ты, еще пару часов назад безжалостно оттолкнувший малое дитя, взывавшее о помощи. А эта великая, добрая душа бросила все и откликнулась на зов». Он отпустил руку Иисуса и, протянув ладонь к матери Эмиля, подошел к ней. Он стал к ней вполоборота, чтобы видеть губернатора. По всему было видно, что Будда ужасно взволнован. Обращаясь к губернатору, он не говорил, а швырял ему в лицо горькие упреки: «Ты должен был первым откликнуться на зов ребенка, но ты пренебрег своим долгом; и ты еще смеешь называть эту женщину христианской собакой! Сходи и посмотри на ребенка, который еще недавно изнывал от боли, а теперь совершенно здоров. Посмотри на уютное жилище, что выросло на месте лачуги, в которую ты загнал своих подданных своими неправедными делами. Взгляни на кучу тряпья и мусора, с которой этот великий человек — он показал на Эмиля — поднял спящего ребенка. Посмотри, с какой нежностью он уложил его в чистую, свежую кроватку. А потом взгляни, как мгновенно исчезли мусор и тряпье, на которых он лежал. А ты, изувер и фанатик, восседаешь себе в порфировой мантии, которую вправе носить лишь те, кто чист душою! И ты еще смеешь называть этих людей, которые никому не причинили никакого зла, христианскими псами; и ты еще называешь себя последователем Будды, Великого Жреца земного храма. Стыд и позор!»
Каждое слово Будды было подобно удару, что обрушивался на губернатора и встряхивал его стул и ковер за спиной. Сила ударов была столь велика, что губернатор поминутно вздрагивал, а ковер вздымался, словно от сильного ветра. В переводчике не было никакой надобности; губернатор все прекрасно понимал, хотя Будда говорил на чистейшем английском.
Будда развернулся, подошел к двум мужчинам с золотыми монетками в руках и попросил, чтобы они отдали их ему. Неся обе монетки на Раскрытых ладонях, он вернулся к губернатору и крикнул ему: «Покажи Руки!» Губернатор вытянул ладони, но они так тряслись, что он едва удерживал их на весу. Будда положил в обе руки по монетке, и они моментально исчезли. «Видишь, даже золото убегает у тебя из рук», — воскликнул он; и обе монетки одновременно опустились на стол перед мужчинами, у которых Будда их взял.
Затем Будда вытянул руки, накрыл ими ладони губернатора и тихо спокойно сказал: «Не бойся, брат. Я не осуждаю тебя. Ты сам себя осуждаешь». Он подождал молча, пока губернатор полностью успокоится, потом убрал руки и сказал: «Если кто-нибудь начинает тебе перечить, ты тотчас хватаешься за оружие. Но запомни, когда ты судишь и наказываешь других людей, ты судишь и наказываешь себя».
Повернувшись к Иисусу, он произнес: «Мы оба знаем об этом, а потому отстаиваем добро и братскую любовь всех людей». Он опять взял Иисуса под руку и сказал ему: «Прости, брат. Я немного погорячился. Уступаю место тебе». На что Иисус ответил: «Ты вел себя благородно. Мне не в чем тебя упрекнуть». Они поклонились, направились к выходу и у дверей растворились в воздухе.
Комната мгновенно наполнилась шумом и гамом. Губернатор, командир, солдаты и телохранители наперебой жали нам руки. Все говорили одновременно, не слушая друг друга. Губернатор обратился к Эмилю, и тот призвал всех к тишине. Как только шум утих, Эмиль сказал, что губернатор просит нас сесть за стол.
Когда все сели на свои места и восстановилась тишина, командир выстроил солдат в три шеренги по обе стороны стола и за спиной у губернатора. Губернатор встал и сказал (его слова перевел нам Эмиль): «Сознаюсь, я поддался минутному порыву и проявил излишнее рвение. Мне невероятно стыдно, и я вдвойне
