Утром же явился мрачный Горимир Львович и рассказал, что пригласил мою знакомую к себе в номер с тем, чтобы она отдох нула, но разбудить так и не смог. Утром, по его словам, проспав шаяся дама наговорила про меня всяких гадостей и велела пере дать, чтобы я ей больше не звонил. Когда же я попросил процити ровать эти гадости, то понял, что выдумать их сам гость не мог.
Горимир Львович, или, как я его прозвал, Горик, поселился у меня, и мы с ним весело запили вдвоем. Горик рассказал, что, воспользовавшись отпуском, специально приехал из Белорус сии ко мне, так сказать, проведать своего 'учителя' и вообще 'гения'. И был страшно рад, что тот оказался таким простым и душевным человеком...
Както вечером в очередном походе в магазин нам встрети лись моя прежняя пассия лет двадцати и ее мать, которой не было еще и сорока. Последняя настолько понравилась Горику, что он буквально заставил меня пригласить мать и дочь вечером в рес торан. Как ни странно, они согласились.
Мы сильно выпили. Я пригласил свою подругу танцевать, а потом мы тихонько 'слиняли' ко мне домой к вящей радости Горика - он остался наедине с женщиной, поразившей его во ображение.
Утром, когда подруга ушла, пришел мрачный, как грозовая туча, Горик и рассказал, что мамаша оказалась настоящей стер вой: 'продинамила' его, бросила пьяного и сбежала из ресторана.
А уже днем, рыдая, позвонила моя подруга и сообщила, что маму утром насмерть сбила машина... Подозрение закралось ко мне в душу, и я пристально посмотрел Горику в глаза, но он не отвел их - взгляд его оставался твердым и жестким. Мы про должили пьянку...
Вскоре приехала моя жена. Горимир вел себя с ней весьма галантно, даже заискивал. Поначалу жена отвечала ему столь же любезно, но потом совершенно неожиданно заспешила кудато и попросила проводить ее до лифта - только тут я увидел ее серьезное, буквально посеревшее лицо.
- Я больше здесь не появлюсь, - скороговоркой сказалаона. - На развод подам сама. Но если ты еще не окончательно потерял разум, немедленно расстанься с этим... - она замялась и с трудом вымолвила слово: - нечистым.
Она ушла, а у нас все пошло попрежнему - выпивка, под руги... Однажды Горимир заявил, что его отпуск кончился, он уезжает, но 'дарит' мне красавицу, с которой познакомился специально для меня. И это несмотря на то, что со мной дома уже была одна из моих подруг. Весьма привлекательная жен щина сама проводила Горика до двери, поскольку я подняться был не в состоянии.
Мы с подругой и красавицей выпили еще, а проснувшись утром, я обнаружил, что меня разбил паралич - правая рука отнялась, лицо перекосило, речь нарушилась. Мои дамы отпра вили меня в больницу.
У меня появилось достаточно времени для размышлений - в больнице я провел несколько недель. Зря говорят, что инсульт отбивает память - я вспомнил все, что было в моей жизни, а сре ди прочего и такой эпизод.
Около пятнадцати лет назад я, выпускник вуза, был направ лен в командировку в город Могилев на машиностроительный завод имени Кирова. Остановился в гостинице 'Первомай ская' и тут же попал в 'добрую' компанию пропойц и проще лыг. В первый же день вечером мы пошли 'снимать' девочек у гостиницы. Мне не повезло, и я решил вернуться обратно. Но у входа в гостиницу меня плотным кольцом окружили кру тые ребята из местных. И я отчетливо увидел, как один из них обмотал ладонь мотоциклетной цепью. Я пятился вдоль сте ны за колоннадой туда, где виднелась закрытая железная дверь. И когда надежда уже покинула меня, дверь за моей спиной неожиданно открылась. Я ввалился в образовавшую ся пустоту, и дверь тут же захлопнулась перед носом у озве релой толпы.
Я взглянул на моего спасителя. Склонившись надо мной, сто ял полноватый, среднего роста молодой человек с пышными усами и темными кудряшками на голове. Он поднял меня на ноги и, глядя прямо в глаза, сказал: 'Живи пока, мужик! Помни доб ро! Мы еще встретимся!'
Я котом взлетел на свой третий этаж, наглухо запер дверь номера, напился и напрочь забыл про своего спасителя. Теперь же, лежа на больничной койке, я припомнил и этот голос, и эти кудряшки, и эти усы - Горик!
В свои 38, будучи 'перспективным ученым', спортсменом, я и не думал, что вот так, в один момент, можно стать инвалидом. Ушла жена, покинули подруги - кому я нужен такой? И это я - мастер спорта, штангист! Кровь бросилась мне в голову и я чуть не получил второй инсульт.
Поначалу я роптал: 'Господи, чем я провинился, за что такое наказание?' А потом сам себе же и ответил: 'Бога и совесть за был, гордыня заела, грешил много и самозабвенно. Разве толь ко воровства и убийств не было, а остальной 'букет' - пожа луйста! И вот, лукавый - тут как тут!'
Вот в таких невеселых мыслях лежал я както вечером на боль ничной койке и принимал седуксен - таблетку за таблеткой. В палате никого не было - больные в холле смотрели телеви зор. И вдруг невысокая грузная фигура отделилась от стены и приблизилась ко мне. Я прикрыл глаза и замер. Фигура накло нилась надо мной, и я почувствовал, как чьито усы коснулись моего лица и чьито губы поцеловали меня в лоб.
- Вот был человек, мнил себя сильным и умным, ан нетего! - слышу я голос моего 'друга' Горика, - думал, небось, - молод еще, вся жизнь впереди! Жалостьто какая!
Я раскрыл глаза и увидел над собой лицо гадко улыбающего ся Горика. Ярость охватила меня, захотелось наговорить ему что нибудь резкое и обидное, но понял - зря! Он только и ждет это го, и надеется, что помру я от гнева тут же, при нем.
Горик продолжал говорить уже жестко:
- А если бы этот 'живой труп' не пропил свою память, товспомнил бы, как мы с ним в Могилеве в гостинице 'Первомай ской' пили вместе после того, как я спас его. Помню, пили порт вейн армянский, под названием 'Лучший'. Молодой, но уже с гордыней, человечишка, подвыпив, заявлял, что славы хочет всемирной, чтобы все вокруг знали его! А я его и спрашиваю - может, согласишься на золотишко, на денежки, на них же все купить можно, в том числе и славу? Но человечишка выплеснул остаток портвейна из своего стакана мне в лицо и провозгласил напыщенно: 'Золото и деньги - отставить! Славы, повторяю, хочу!' А душу, - спрашиваю, - заложишь, за славуто свою? Человечишка протрезвел: 'Ты что, всерьез? Не хочу по пьянке важных вещей обсуждать, но если бы все было взаправду, думаю, договорились бы!' Вот мы и встретились - всерьез и на трезвую голову, давай договариваться! Да сейчас ты заложишь душу, про сти, 'за милую душу' и не славы всемирной попросишь, а годик другой своей презренной жизни! Ну что, по рукам? Хотя, по ка ким рукам, ты же ими и двинутьто теперь не можешь! - и Го рик гадко расхохотался.
От ярости я и про болезнь забыл. Не учел 'дружок', что эти слова он говорит спортсменусиловику!
- Отчего же, - я старался говорить спокойно и как бы устало, - по рукам так по рукам, правой еще маленько пошеве лить могу!
Я с трудом извлек изпод одеяла ослабевшую правую руку. Горик, презрительно улыбаясь, подал мне свою... И тут я молние носным движением здоровой левой обхватил его за шею моим любимым 'удушающим захватом сбоку'. Не ожидавший такой прыти, Горик упал на постель и, хрипя, пытался разжать захват. Но теперьто его и домкратом нельзя было разжать! Пока он хрипел, я шептал слова, которые слышал както от попа в церк ви: 'А на нечистого, на лукавого, на искусителя - тьфу на него, тьфу на него, тьфу на него, отрекаюсь я от него!'
Шепчу и думаю, чем бы доконать лукавого? И вспоминаю - под кроватью стоит 'ночная ваза', которую еще не выносили. Нашарил слабой правой рукой эту 'вазу', повернул ослабевшую голову Горика мордой кверху и, пачкая собственное одеяло, залил пахучую жидкость прямо ему в раскрытый от удушья рот.
- Попей, дружок, теперь портвейна 'Худшего', не всегдаже 'Лучшим' баловаться!
Закашлялся Горик, аж посинел весь. Скинул я его с койки, и пополз он прочь, подметая пол пышными усами. И постепен но исчез, как бы растаял в воздухе.
ТРОФИМ
И вот опять я один в палате. Лежу себе на койке в простра ции, в голове - сумбур. Никак не могу взять в толк - суще ствовал ли этот Горик вообще или все, что связано с ним, - только моя фантазия? А может, только в больнице меня посе тил его призрак, ну а довел меня до этой больницы - реальный человек, плохой, конечно же. Путаясь в этих мыслях, я дотянул ся до тумбочки, достал опять пачку седуксена и проглотил три таблетки. Вскоре 'словил' кайф, в полусне стали возникать бес порядочные 'глюки'. И вдруг один из 'глюков', а может, это был и не 'глюк' вовсе, приобрел очертания моего покойного товарища по спорту - великого штангиста. Это был чемпион мира и Олимпийских игр в среднем весе, знаменитый русский богатырь - Трофим Ломакин. Я познакомился с ним на сборах в Сухуми, о чем уже писал. Трофим както поотечески отнесся ко мне (да и был он почти вдвое старше), как говорят, 'куриро вал' меня, научил
