вокруг мыса Горн.
Аксель Гундерсон и Рыжий Джон так красочно описывали сельские прелести и праздничные торжества своей родины, что каждый влюбился в родину другого, и они серьезно поклялись совершить путешествие вместе и по очереди провести по шести месяцев на родине каждого. Не было никакой возможности оторвать их друг от друга до самого конца плавания, до того они увлеклись обсуждением своих планов.
Длинный Джон не был домашней душой, но ему жизнь на баке смертельно надоела. Он также отвергал акул меблированных домов. Он тоже собирался найти себе комнату в тихой семье, затем поступить в школу навигации и держать экзамен на капитана. Все остальные говорили вроде этого и клялись, что на этот раз будут благоразумны и не истратят зря денег. Никаких жадных содержателей меблированных домов и никаких выпивок — таков был пароль, господствовавший на нашем баке.
Люди стали скупы; они проявляли неслыханную экономию, они отказывались даже от покупки платья из корабельного склада, довольствуясь нашиванием огромных так называемых «заплат обратного пути». Они даже экономили спички, закуривая по нескольку человек одновременно и зажигая трубки одною и той же спичкой.
Когда мы подошли к набережной Сан-Франциско и прошли через осмотр, произведенный портовыми врачами, то нас немедленно окружили выехавшие на лодках посыльные из меблированных домов. Они толпой взобрались на корабль; каждый выкрикивал имя своего учреждения, и каждый имел за рубашкой даровую бутылку виски. Но мы важно и с ругательствами отмахивались от них; мы не нуждались ни в меблированных домах, ни в виски. Мы были трезвые и экономные матросы, намеревавшиеся с большим толком тратить наши деньги.
Затем последовала уплата заработанных денег в присутствии морского комиссара. Мы вышли на тротуар, каждый из нас с полным карманом. Вокруг нас, как ястребы, реяли акулы и гарпии. Мы поглядели друг на друга; мы прожили семь месяцев вместе, и тут дороги наши расходились, надо было отдать последнюю дань товариществу (ведь таков уж обычай). «Идемте, молодцы», — сказал наш боцман. Перед нами был неизбежный питейный дом, их даже было около полдюжины поблизости. Когда мы последовали за боцманом в избранный им бар, то акулы густой толпой остались на тротуаре снаружи. Некоторые даже решились войти вслед за нами, но мы не пожелали с ними разговаривать.
Мы стояли рядышком вдоль длинного прилавка— боцман, помощник капитана, шестеро охотников, шестеро рулевых и пятеро гребцов. Последних было всего только пять, потому что шестого пришлось бросить за борт с мешком угля, привязаным к его ногам, между двумя снежными буранами во время сильнейшей бури около мыса Джеримо. Нас было девятнадцать человек, и эта выпивка должна была быть нашей последней. Проработав семь месяцев во всякую погоду вместе, мы теперь в последний раз смотрели друг на друга; мы знали, что пути моряков далеко расходятся. Мы все выпили угощение боцмана и помощника капитана. Возможно ли было пить за здоровье только одного из них?
Теперь уже Хольт, охотник (погибший вместе со всей командой в следующем году на «Мэри Томас»), заказал нам всем вина. Время проходило, вино являлось на прилавке, голоса наши становились громче, и головы начинали кружиться. Все шестеро охотников требовали, во имя священного товарищества, чтобы команда выпила хоть разок с каждым из них. Той же точки зрения придерживались и шестеро рулевых и пятеро гребцов. У всех нас были деньги; деньги наши были не хуже, чем у других, и сердца наши не менее широки и щедры!
Девятнадцать стаканов вина! Надо ли больше Зеленому Змию для того, чтобы закабалить человека? Уже все были готовы предать забвению облюбованные ими, планы. Шатаясь, вышли они из бара прямо в объятия акул и гарпий. Богатства их хватило не надолго; они истратили его кто в неделю, а кто и в два дня, после чего хозяева их меблированных домов свезли их на корабли, уходившие в плавание.
Меня спасло то, что у меня был свой угол и свои близкие. Я переехал через залив в Окленд, где, между прочим, узнал кое-что, напомнившее мне о смертном пути Зеленого Змия. Нельсона уже не было, его застрелили, когда он в пьяном виде сопротивлялся полиции. Компаньон его, принимавший участие в этом деле, сидел в тюрьме. Виски Боб был убит. Старик Коль, старик Смудж и Боб Смит также кончили свое существование. Другой Смит, тот, что плавал на «Анне» и носил за поясом револьверы, утонул. Про Француза-Франка говорили, что он прячется где-то на реке, боясь показываться из-за какого-то своего непотребного поступка. Другие ходили в арестантском платье в Сан-Квентине или Фольсоме. Большой Алекс, король греков, с которым я вместе ездил на досмотр рыбных мест, получил удар ножом в спину, который проткнул ему, легкое. Он умер медленной смертью, не выдержав ранения, так как страдал от туберкулеза. Дорога была оживленная и полная путешествеников, и я хорошо знал, что за исключением одного Смита с «Анни» Зеленый Змий был ответствен за смерть их всех.
XVIII
Мое увлечение оклендской набережной бесследно прошло. И она сама, и жизнь ее мне перестали нравиться. Меня уже не привлекали ни пьянство, ни бродяжничество. Я вернулся к оклендской публичной библиотеке и стал читать там книги с большим разумением, чем в былое время. Кроме того, мать моя говорила, что я достаточно перебесился и пора поступить на постоянную службу. Семья очень нуждалась в средствах. Я поступил на джутовую фабрику.
Тут начинается период полной невинности в отношении всего, касавшегося Зеленого Змия. Я не пил ни одной капли вина в продолжение многих месяцев.
Я попал в союз молодых христиан. Препровождение времени там было здоровое и спортивное, но слишком юношеское. Оно уже не удовлетворяло меня: я уже не был ни мальчиком, ни юношей, несмотря на свои молодые годы. Я кутил со взрослыми людьми и знал таинственные и страшные вещи. Относительно молодых людей, встреченных мною в союзе, я был как бы обитателем другого мира. Я говорил иным языком, и жизненный опыт мой был печальнее и страшнее.
В счастливые времена будущего, когда алкоголь будет изгнан из привычек людей, именно союзы, вроде союза молодых христиан и другие, подобные им, но несравненно лучше, мудрее и мужественнее, объединят тех, которые теперь ищут развлечения, занятия и друзей в питейных домах. Пока мы живем нынешним днем и будем говорить о нем.
Я работал по десять часов в день на джутовой фабрике, это был однообразный труд у машины; мне же хотелось жить по-настоящему, осуществить свое призвание, а не работать при машине за десять центов в час. Питейные дома уже надоели мне, и я хотел чего-нибудь нового. Я возмужал, и во мне развивались нежданные и беспокойные силы и наклонности. К моему счастью, я в это время познакомился в Луи Шаттоком, и мы подружились.
Луи Шатток был настоящим шалуном, убежденным в том, что он в качестве городского мальчика уже прошел огонь, воду и медные трубы. Я же совсем не был городским мальчиком. Луи был красив и строен и всегда влюблен в девушек. Любовь была для него интересным и увлекательным занятием. Я же совсем ничего не знал о девушках, потому что слишком стремился сделаться мужчиной. Эта сторона жизни осталась совсем неизвестной для меня. Когда Луи прощался со мною, снимал шляпу перед знакомой барышней и уходил рядом с нею по тротуару, я ощущал зависть. Мне захотелось принять участие в игре.
— Ну что ж, за чем стало дело? — сказал Луи. — Познакомься с какой-нибудь девушкой.
…Мы с Луи не имели возможности посещать танцклассы или общественные балы, где было очень удобно начинать знакомство. У нас не хватало денег. Он был молотобойцем и зарабатывал лишь немногим больше меня. Мы оба жили дома и платили за свое содержание. На оставшиеся деньги мы покупали папиросы, необходимую одежду и сапоги, после чего у каждого из нас оставалась на личные расходы сумма, колебавшаяся от семидесяти центов до одного доллара в неделю. Мы складывали эту сумму и делили ее пополам; иногда один из нас брал ее всю в долг, когда предвиделось какое-нибудь особо интересное приключение с девушкой…
Луи уговаривал барышень приводить с собою подруг для меня, но те, которые приходили, не нравились мне; они показались мне слабыми копиями с его выдающихся экземпляров.
Беда была в том, что я, видевший всякие виды, был еще страшно застенчив. Луи постоянно подбодрял меня, но я был связан моим полным незнакомством с девушками. Они казались мне чужими и далекими после пережитой мною скороспелой жизни взрослого мужчины. Когда наступал момент решительных действий, то у меня не хватало подобающей дерзости и достаточного апломба.
Тогда Луи показывал мне, что надо делать: известный многообещающий взгляд, улыбка, решимость, приподнятая шляпа, два слова, немного колебаний, хихиканья, жеманного нервничанья — и вот Луи уже
