решительно рубанул щербатый. — Капитан той шхуны ничего не заподозрит, а заподозрит, так денег отвалим, враз думать правильно станет. Во Владивостоке сойдем с большими деньгами на кармане. Доберемся до Одессы, да вот только не горемыками неприкаянными, а с деньгами. Сами барями станем. Тогда нам сам черт не брат. Хошь, до конца дней не работай. Хошь, лавку открой али трактир. Хошь, землицу прикупи да в мироеды подавайся. С деньгами все, что хошь можно.
— Эво-он ты как загнул, — уже мечтательно протянул мужик.
— Только так, Пряха. Только так, — твердо сказал, как припечатал Серый.
— А как же ты ентих-то приголубишь, коли они все оружные, да караулы выставляють и денно и ношно? — это уже шепотом, воровато оглядываясь. Не услышал бы кто. А то ведь места и впрямь глухие. Вот не станут разбираться, кто да как, прибьют, да оттащат в сторонку, зверью на потраву. Был человек, и нет его.
— А мы что же, дуриком попрем. Э-э, не-ет. Здеся неподалеку, верстах в двадцати стойбище инородское есть. У них почитай в каждом чуме по стволу. Вот к ним пойдем, и оружием разживемся. А потом уже сюда, да поговорим с ними по душам.
— А можа, караульных ночью изведем, а потом оружие со склада возьмем, да и остальное, пока дрыхнуть, — уже набираясь решимости, предложил Пряха.
— Дурак ты. Все кто оружный, оружие при себе имеют и когда спят, рядом держат. Поднимется шум и здрасте, гости понаехали. А тихо ентих аспидов не возьмешь. Вон третьего дня, гляжу, четверо драчку меж собой затеяли, не всамделишную, а так шутейную. Шутейно, шутейно, а юшку друг дружке пустили по- настоящему, а дрались, что твои черти. Не, с голыми руками на них идтить не резон. А вот со стволами, на рассвете. Затаимся на горушке, да как они все повылазят, тут их и подстрижем.
— Я дурак. А ты умный? Ить у инородцев тоже мужики есть, да оружные. Я слыхивал, они белку в глаз бьють.
— Слышал ты верно, да не все. Не могут они в людей стрелять и по-иному убить не могут, хоть режь их. Сбежать могут, а убить нет. А нам, что. Семь бед, один ответ.
— Эт точно? — с надеждой спросил мужик. Как ни странно, но сама мысль об убийстве его не покоробила, тем паче, если инородцы ответить не могут.
— Да точно тебе говорю. Ты вот, что Пряха. Об этом разговоре ни гу-гу. Поговорим с мужиками, а как подберется с десяток, так и начнем.
— А можа еще выждем? Золотишка поболе будет, — глаза еще недавно затравленного мужика горели алчным огнем. — Опять же шхуна не завтра придет, а в Гижиге какая-никакая, а власть.
— И все это время кайлом махать? Да пошло оно все. А потом, перебьем ентих, а остальных заставим золотишко добывать, сами в караул станем. А Гижига? Не бери в голову. Песчанин им так соли на хвоста насыпал, что ввек сюда не сунутся. Так что все шито-крыто будет.
— А инородцы?
— Дались тебе енти инородцы. Мужиков всех под нож пустим, а баб по кругу. Еще и тем кто дальше пахать будет, подкидывать станем, так они на нас и вовсе молиться будуть. Некому будет весть нести. А как управимся со всем, то и остальных до кучи. Только с нашими и уйдем.
— А ить дело говоришь. Голова ты, Серый.
— А то. Ладно ты давай не расслабляйся, копай. Рано еще. Вот собьем ватагу, а тогда только держись.
Утро было довольно прохладным. Середина лета, а поди ж ты. Ни с того ни с сего, по утрам случаются заморозки. Неделю назад и вовсе снег ночью прошел, днем превратившись сначала в кашу, а потом и вовсе грязь развел. Днем оно потеплее, да и то, плюс десять, это не то что даже пятнадцать. Мерзко. Как только люди не болеют, вернее как это доктору несмотря ни на что, удается сдерживать болезни в ежовых рукавицах. Антон уже подумывал выписать ему дополнительную премию. Ведь сумел предотвратить болезни, каждый рубль, затраченный на лекарства и жалование доктору, уже окупился сторицей.
Выйдя из палатки с голым торсом, Песчанин направился к умывальнику. Бритвой, как и большинство в лагере, он не пользовался, так что у него уже появилась бородка, которую он старался поддерживать в приличном состоянии с помощью ножниц, но к бритве не прикасался. Вот вернется на большую землю, там и приведет себя в божеский вид. Но зубы в порядке содержать и иную гигиену поддерживать, он не забывал. Дело это такое, только запусти…
А вот и Задорнов. Этот с бритвой у зеркальца каждое утро, растительность на лице предпочитает не разводить. Вот странное дело. Казалось бы алкоголик, а за собой смотрит, так что любо-дорого. Что значит воспитание. Задорнов прибыл на дальний Восток лет пятнадцать назад. Молодой, полный сил и энтузиазма, с намерениями горы свернуть, но укатали Сивку крутые горки. Сама обстановка сподвигла его к борьбе с зеленым змием, а этого гада еще никто побороть не смог. Вот и у него не вышло.
Спивающегося, тихого алкоголика нашел Варлам. Надо заметить, что когда появилась настоящая работа, Глеб Георгиевич взялся за ум и теперь в нем проснулся настоящий трудоголик. От водки он отказался вообще, на что ему не раз пенял доктор, настаивая на том, чтобы инженер потреблял хотя бы по пятьдесят грамм за обедом, мол: в такой обстановке сам бог велел, для профилактики здоровья. Однако, боясь сорваться в штопор, инженер только отмахивался, а когда становилось совсем невмоготу, то не стеснялся и за кайло с лопатой взяться, или с лотком посидеть, промывая породу. Что сказать, Антон был этому только рад. Специалистом Задорнов был великолепным. И как его угораздило?
— Здравствуйте, Глеб Георгиевич.
— Здравствуйте, Антон Сергеевич.
— И как только вы прыщами не исходите, бреясь каждый день в этаких условиях?
— Так просто смотреть за собой, вот и весь секрет. Зарасти как дикарь я всегда успею, а вот остаться человеком цивилизованным даже в таких условиях, это знаете ли…
— Ну спасибо. Стало быть, мы все дикари, один только вы д'Артаньян.
— Кхм. Антон Сергеевич, я вовсе…
— Да бросьте, Глеб Георгиевич. Это я так, к слову.
— Нет, позвольте. Вы даже если зарастете по самую маковку, вам ничего и никому доказывать не нужно. Я – дело иное. Уронил я себя.
— Глеб Георгиевич, зачем вы так? Неужели кто попрекнул? Вы только скажите, — виноватым тоном проговорил Антон, серьезно глядя на инженера.
— Да что вы, Антон Сергеевич. Бог с вами. Никто и словечка не сказал и даже косо не взглянул, за что я безмерно благодарен.
— Тогда к чему подобные разговоры?
— Люди-то вокруг ко мне весьма благожелательно, даже где-то с уважением. Но я-то, знаю.
— А вот это вы бросьте, — резко обрубил Антон. — Что было, то быльем поросло. Что есть, глаз радует. Что будет, от вас зависит.
— Абсолютно с вами согласен. Обратно не хочу, потому и строг к себе. Не вам я что-то хочу доказать, а себе. Чувствую, если дам слабину, опять покачусь по наклонной, вот только никто больше не поможет оттуда выбраться, даже если захочет кто, просто не сможет.
— Здравствуйте, Глеб Георгиевич.
— Здравствуйте, Семен Андреевич.
— Что-то случилось, Семен, — Антон увидев сосредоточенное и хмурое лицо друга, весь подобрался. Гризли по пустякам, так хмуриться не станет.
— Заметно? — невесело ухмыльнувшись, спросил гигант.
— Спрашиваешь.
— Давай отойдем, командир, — отошли. И тут Гаврилов вывалил все и сразу. — Плохо дело. Двенадцати рабочих поутру не досчитались. В основном, щербатый, ну помнишь, что мутил еще на шхуне, и его компания. Чего от них ждать – непонятно.
— Ушли с оружием? — теперь уже хмуриться пришла его очередь.
— Нет. Если что и есть, то ножи, не больше.
— А куда охрана смотрела?
