отдачи можно получить именно тогда, когда человек именно ПОНИМАЕТ. Понятно, что всего им не расскажешь, но вот хотя бы малую толику, нужно.
— Понимаешь, Саша, не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями, не всегда отступление, является проигрышем, бывает и такое, что это скорее победа. Вот Бородино, ведь русские отступили и Москва оказалась в руках французов, а все говорят, что это была победа. А ведь победы не было. Поле боя осталось за врагом, русская армия отступила. И это так. Но если смотреть на этот вопрос по-другому, то мы тогда победили. Армия осталась боеспособной, противник понял, что перед ним очень серьезный соперник. В то время, когда боевой дух русских оказался на подъеме, дух французов, до этого не терпевших поражений, сильно упал. В конкретном месте и в конкретное время, мы проиграли, но сделали задел на будущую победу. Ничего еще не закончилось, все только начинается. Здесь, сегодня, было наше Бородино. Японцев было гораздо больше, но они не победили и сами сильно побитые ушли от Артура, наши корабли эвон, все как один в порту. Мы их отремонтируем и они еще сойдутся с врагом. При Бородино, тоже не все части были в бою, потому что одно сражение не решает всего, выиграв из последних сил один бой, нельзя выиграть и всю войну. Так что не вините себя ребята, нет вашей вины в том, что вас не повели в бой, думая о будущем, а вот если вы спасуете когда пробьет ваш час, тогда уже на вас падет позор, но не сейчас.
Господи, что он несет. Вон глаза у парней как загорелись, понимают, что еще не все решено. А ведь он собирается вести их в бой и сейчас говорит все это, чтобы поддержать в них решимость сражаться. Сражаться и возможно умереть. А с другой стороны, не такие уж они и мальчишки. Их сверстники и куда более плохо подготовленные в известной ему истории вынесли на своих плечах и Великую отечественную, и Афганскую и такую близко знакомую ему Чеченскую. Вот только там ребят бросали в бой, практически ничему не научив, а он сделал очень много, для того, чтобы эти парни были готовы к встрече с противником и умели воевать.
Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Любой громкий звук отдавался в ней громогласным колокольным звоном, в то время, когда вокруг обозначалась тишина, за дело брались маленькие кузнецы обосновавшиеся прямо в мозгу и беспрерывно молотящие своими молоточками по наковаленкам, отчего он слышал постоянный металлический перезвон. Да-а-а, контузило его знатно.
Воспротивься Степан Осипович, уговорам Моласа и наверняка его уже не занимали бы вопросы боеспособности эскадры. Его сейчас вообще ничего не интересовало бы, потому как он был бы мертв, как были бы мертвы и все офицеры его штаба. Двенадцатидюймовый снаряд ударил прямо в мостик, раскурочив его и превратив в нагромождение перекрученного металла. Большая часть из тех, кто в этот момент находился в боевой рубке получили контузии различной степени тяжести, самому Макарову досталось чуть ли не больше всех, так как он был как раз у смотровой щели. Его самого и многих из присутствовавших там спасла задумка с остеклением этих щелей. Целый рой осколков устремился к этим амбразурам и был фактически остановлен. Нет, стекло не выдержало напора огрызков металла и ударной волны, но сумело погасить их настолько, чтобы предохранить людей от ранений. Сами осколки стекла, едва не взяли на себя роль осколков снарядов, но задумка с двойным остеклением, все же себя оправдала. Нет, вторая нитка так же не выдержала и осыпалась под напором осколков, но она смогла погасить энергию и стекло именно осыпалось, а не полетело смертельным роем. Боже, как же болит голова. Но расслабляться рано. Еще очень много дел.
Превозмогая себя, Макаров все же поднялся с дивана, куда прилег, чтобы немного перевести дух. Переход с 'Петропавловска' на 'Аскольд', казалось выпил его последние силы. Он смог позволить себе недолгий сон, как сказал доктор, сон ему просто необходим, но как бы плохо он себя ни чувствовал, как бы ни нуждался в отдыхе, забыться он так и не смог. Проспав не больше часа, он сам вынырнул из целительного сна и, взявшись за колокольчик, позвонил, вызывая флаг офицера. Господи, да как же болит голова.
— Ваше превосходительство, — стараясь подобрать тембр так, чтобы его было слышно и вместе с тем, чтобы не доставлять неудобства командующему, обратился к нему Дукельский. К слову заметить, сделать ему это было трудно, так как он и сам имел контузию, но также обладал и куда более молодым и крепким организмом, что в немалой степени позволяло бороться с недугом.
— Георгий Владимирович, разыщите капитана второго ранга Науменко и пригласите ко мне.
— Ваше превосходительство, вам необходимо отдохнуть. Доктор сказал…
— Мне известны рекомендации доктора, — устало и как-то болезненно вздохнул Макаров, — Однако, время уходит.
— Петр Афанасьевич уже давно здесь, все офицеры штаба и командиры кораблей, как вы и приказывали также дожидаются в кают-компании, — раненых уже свезли на берег, а саму кают-компанию привели в относительный порядок, хотя запахи там были далеки от благовоний, — но если позволите…
— А вот на них боюсь моих сил уже не хватит. Что-то я себя переоценил. Передайте им, чтобы занялись осмотром кораблей, оценили понесенные потери и полученные повреждения. Надеюсь до завтра ничего не случится, а я буду чувствовать себя гораздо лучше, — одобрительный взгляд лейтенанта, — Передайте Лощинскому, чтобы усилил охрану входного створа, все мероприятия целиком и полностью на его плечи, — снова одобрительный и понимающий кивок, — а Науменко пригласите сюда, — Макаров со страдальческой улыбкой взглянул на офицера, который теперь уже осуждающе смотрел на адмирала. Вот ведь понимает, что необходим отдых и встречу с офицерами отложил на завтра, так отчего же не отложить и встречу с Науменко, силы-то не безразмерные, эвон как висел на нем, — с Науменко мне встретиться необходимо, а потом только отдыхать.
Макаров тяжко вздохнул и откинулся на спинку дивана, запрокинув голову. Вроде полегче. Но это только обман, не прошло и минуты временного облегчения, как голова опять налилась звоном и болью. Нет, ну что ты будешь делать, боль пульсирует с такой силой, что кажется будто глаза наливаются кровью и вот-вот лопнут. Да-а, контузия здоровья все же не прибавляет.
— Ваше превосходительство, — Науменко старается говорить потише, а потому Макаров едва расслышал его слова. Но услышал, открыл глаза и сел прямо, устремив взгляд на давнего товарища.
— Здравствуй, Петр Афанасьевич. Присаживайся, мне так будет куда удобнее.
— Как ты, Степан Осипович?
— Могло быть и хуже, но Бог миловал. Спасибо, что не сорвался и не ринулся в атаку. Признаться боялся, что не выдержишь.
— Я и не выдержал. Песчанин удержал.
— Хороший у тебя зять, а главное выдержанный. Уверен, что он настаивал бы на бездействии даже при более плохом развитии ситуации, хотя куда хуже-то. Но, могло быть, могло. А как он обосновал свою позицию?
— Настаивает на выходе уже сегодня вечером. Предлагает ночную атаку эскадры Тóго, которому однозначная дорога в Сасебо. Признаться, подостыв, я пришел к тому же выводу.
— Я приказал позвать тебя, чтобы отдать именно этот приказ. Но раз уж мы думаем одинаково, хотелось бы знать твое мнение.
— Мы с Антоном Сергеевичем прикинули возможные варианты… Степан Осипович извини, тебе конечно нужно отдохнуть, но время терять ой как не хочется, да и нельзя, возможность может быть упущена.
— Поэтому ты здесь, а с остальными беседа состоится только завтра. Продолжай.
— Я взял на себя смелость и отправил один миноносец вслед за японцами на пределе видимости, чтобы потом не плутать.
— Напрасно только один. Нужно было выслать хотя бы четыре. Опасно.
— Понимаю, но когда прибыл за разрешением, то ты уже отдыхал, поэтому решил взять на себя ответственность.
— Через сколько твой отряд будет готов к выходу?
— Еще час и мы сможем выйти в море.
— Тогда не затягивай, как только будешь готов, выводи отряд. Тóго сегодня намылил нам холку, постарайся сделать так, чтобы он об этом пожалел. Только прошу, риск должен быть разумным, главное – не эскадра, главное – удар по коммуникациям.
