получалось прийти в себя. Корабль приблизился рывком, словно подпрыгнул почитай вплотную. Ну как вплотную, относительно так, но видно куда лучше.
— Дистанция шестнадцать кабельтовых!
Сашка послушно вращает маховик, придавая нужный угол возвышения. В голове сейчас вообще никаких мыслей, вернее мысль-то есть, вот только странная какая-то, опасть, только попасть, все мысли вокруг этого, так как отвлекаться ну никак не хочется, потому как тогда перед глазами сразу предстают разбросанные по палубе внутренности. Шкала послушно ползет вниз, он сажает птичку прицела на средину борта. А кого это разорвало-то? Вахрушев хотел было оторваться от прицела и осмотреться, но тут же переборол это желание, а вернее открестился от него, так как стало очень страшно. Потом, все потом, сейчас нужно всадить снаряд в борт, этого чертова корабля. Орудие резко вздрогнуло, панорама подпрыгнула и тут же вернулась в прежнее положение, а потому Сашка прекрасно рассмотрел, как снаряд ударил точно в борт, не туда куда целился парень, но все же. Сквозь вату, залепившую уши он все же расслышал как сочно клацнул затвор, принимая следующий снаряд, сейчас некогда отвлекаться, прицел точен, нужно стрелять и стрелять настолько быстро как только возможно. Орудие успевает рявкнуть еще пять раз, по старым установкам, добившись еще одного попадания, затем становится видно, что данные безнадежно устарели, так как снаряды летят уже с перелетом, но на дальномере не дремлют.
— Пятнадцать кабельтовых! — звучит зычный голос унтера. Ага, стало быть опять сближаемся…
— Антон Сергеевич, не слишком ли? — Кузнецов осуждающе смотрит на Песчанина, — мальцы ведь совсем, а мы их…
— Здесь нет мальцов, Виктор Михайлович. Нет и не может быть. Здесь русские моряки, а еще те, кому предстоит сойтись с противником лицом к лицу. Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из них дал слабину в самый ответственный момент, а для этого нужна банальная тренировка. Если найдутся такие, что не смогут переступить через себя, то спишем без сожаления. Нет, послужить они еще послужат, будут передавать свои знания в Артуре, но на палубе им делать нечего.
— Банг! — снова рявкает орудие посылая снаряд в уже полыхающую шхуну.
— Ба-бах! — вторит ей на палубе неподалеку от носового орудия.
Только что бросивший взрывпакет унтер тут же вооружается ведром, которое принес с собой и выплескивает его содержимое на орудийную обслугу. Антона самого передергивает от этого, но повторный кровавый душ с требухой парни переносят, хотя и не с восторгом, но уже более хладнокровно. Вслед за этим раздаются еще три взрыва один за одним на корме и в районе надстроек. Господи в какую же помойку превратился 'Росич'. Ничего, отдраят.
— Быхш-ш-ш, — взметается фонтан воды, обдавая моряков студеной морской водой. Ага, сработал еще один заряд в воде. Ох и пришлось же помучаться унтерам, устанавливая эти заряды, да еще стараясь сделать так, чтобы никто из ребят ничего не заметил.
Это была уже восьмая шхуна японских браконьеров, реквизированная рыскающей в этих водах своеобразной флотилией, в состав которой входят миноносец, матка 'Чукотка' и два парохода 'Чайка' и 'Баклан'. Команды японцев сейчас находятся на пароходах, под охраной ополченцев.
Несмотря на то, что в прошлом году команда 'Росича' неслабо потренировалась в стрельбе по конфискованным рыбацким шхунам, Песчанин решил, что новая практика будет совсем не лишней. Опять же, нашлись снаряды с болванками, эта шхуна была только второй на которую расходовались вполне себе боевые фугасы. Расточительно? Возможно. Но необходимо. Все происходило просто. Миноносец догонял рыболовецкое судно, заставляя его остановиться, затем подходил один из пароходов, снимал экипаж, на шхуне устанавливались паруса и она отправлялась в свободное плавание, выписывая самые несуразные маневры, а экипаж миноносца расстреливал его.
Правда судов было задержано двенадцать, но на четыре из них у Антона не поднялась рука, больно уж в хорошем состоянии они были. В конце концов для тренировок судов вполне хватало, а эти Бог даст, еще послужат новым хозяевам.
Нет, ну надо же, до чего додумались. У-у изверги. Сашка никак не мог поверить в то, что все его товарищи живы и здоровы. Понятно, что все с позеленевшими лицами и в полном расстройстве чувств, но целы и невредимы. Вот кто это придумал, выплескивать на них кровь и требуху забитых поросят, да как им вообще их отдали хозяева хрюшек, ить из этого можно еще всяких вкусностей понаделать. Не иначе как Антон Сергеевич прикупил, он человек щедрый. Но тут помимо воли на губах появилась улыбка. Нет, ну как их а? Вот ни в жисть больше на такое не поведусь.
В очередной раз улыбнувшись, Сашка опустил 'машку' в море, затем выдернул изрядно потяжелевшую и ухнул ею о палубу, смывая уже изрядно пованивающую кровь, все внутренности уже были выброшены в море, теперь нужно было отдраивать корабль. Вот закончат, всех на 'Чукотку' отправят в баню и на постирушки. Когда его друг Васька вышел на палубу и увидел в каком состоянии находится палубная команда, взглянул на разбросанные кишки, то поначалу побледнел, но когда до него дошло, что именно здесь произошло, смеялся от души и долго не мог успокоиться. А потом появилась машинная команда. Похоже парням тоже не слабо досталось, вот только там прибираться куда труднее, чем на палубе.
— Чего это тут у вас было-то?
— Не видишь, тренировка.
— Ничего себе. Я как вышел, думал, что тут вас всех как на бойне разделали.
— Ага, тебе хорошо, ты эвон в акустиках, у вас там никто не стал гадить, а нас тут…
С Васькой они были дружны не меньше семи лет. Да, примерно тогда-то они и сошлись в столице, по одиннадцать годков им было, когда они оказались в приюте. Жизнь там выдалась не из легких. Старшаки сразу же начали разъяснять новичкам, кто есть кто и где их место. Били их часто и крепко, потому как мальцы ни в какую не хотели ни под кем ходить, а заводилам это было явно не по душе. Но как бы трудно ни было, через пару лет, они отвадили от себя старшаков, держась наособицу и стараясь никуда не влезать. Можно было и рвануть куда глаза глядят, да была у них страсть, у каждого своя, но привязала она парнишек к приюту крепче самых крепких пут. Васька прямо-таки прикипел к учителю музыки, который учил его играть на пианине, Федор Аполлинарьевич нарадоваться не мог на своего ученика, говоря что у него абсолютенный музыкальный слух. Васька даже впервые увидев эту пианину сумел наиграть то, что сыграл учитель, просто угадывая на какие клавиши нужно жать. Сумел не сразу, он ведь не знал какая клавиша какой дает звук, но среди того, что выдавал инструмент в неумелых руках мальчишки, все же угадывалась именно та мелодия, которую наиграл учитель.
С Сашкой история была схожей. У него проявилась страсть к рисованию. Вернее она у него была всегда. Он рисовал всем, что могло оставить рисунок и везде где только возможно. В основном в дело шли угольки, либо от обгоревших дощечек, либо, если уж совсем везло, настоящим углем. Правда, когда он сообразил, что уголь вполне себе легко можно найти на железной дороге, стало куда легче. Однажды он умудрился нарисовать куском угля батюшку Антония, что вел у них богословие. На беду Сашки или на счастье, сам батюшка его за этим и застал, но батюшка был незлобливый и хотя заставил все стереть, привел мальчонку к одному своему знакомому, который оказался художником. Рисовал он много и разное, но нередко брался и за росписи церквей, и за рисование икон.
Игорь Иванович, мужчина в годах, с всклокоченной шевелюрой и такой же бородой, в просторной рубахе изгвазданной в красках, оказался человеком нелюдимым и сначала показался Сашке очень злым. Окинув мальца недовольным взглядом и столь же 'ласково' взглянув на батюшку, он нехотя положил перед Вахрушевым листок бумаги и вручил карандаш, предложив нарисовать все что душе угодно, пока они с батюшкой Антонием не выпьют по чашечке чая. А через полчаса, художник уже мертвой хваткой вцепился в тринадцатилетнего мальчишку, никак не желая верить в то, что его никто и никогда не учил рисованию. Да, были ошибки, да, были огрехи, да и работу назвать достойной было нельзя, но на представленном наброске, в сидящих за столиком и попивающих чай мужчинах легко угадывались священник и художник.
А потом приют посетил один дядька, который из всех отчего-то выбрал именно их двоих и друзья поехали в далекие дали. МОРЕМ! На настоящем корабле, да еще и под парусами! КРАСОТА!
Правда места где им довелось оказаться оказались весьма суровыми, короткое холодное лето, затяжная и студеная зима. Но не сказать, что это сильно огорчило друзей. Здесь они не были сиротами,
