— Да кому быть-то…
— Да тому, кто дверь держит, дура ты старая, прости Господи! Так. Спокойно. Спокойно. Главное, не провоцировать…
— Да скажи ты мне, ради Христа, кто там? Что ж ты меня стращаешь-то так, миленькая!
— Молчи. Тихо. Надо этого обалдуя позвать!
— Какого обалдуя?
— Какого! Золотого! Их тут много, что ли?
Но обалдуя звать не пришлось. Он уже и сам шел, ернически приплясывая и приветствуя Егоровну песней из кинофильма “Москва слезам не верит”: “Александра, Александра, что там вьется…” — но, увидев Сапрыкину, тут же переключился:
— Чита-Рита-Чита-Маргарита! Вах! Да вы, девчоночки, уж с утра в сауну намылились? Дело! Может, спинку кому потереть? Тайский массаж? за недорого?
— Да тихо ты…
— А чо такое?
— А то такое, что вон в бане-то кто-то засел!
— В бане?
Приходи ко мне на баню — я тебя оттарабаню.
Приводи свою маманю — и ее оттарабаню!
— Да не ори ты, урод! Иди вот посмотри, кто там!
— А чо мне смотреть? Эт он вас поджидает!
— Кто поджидает, дурья твоя башка?
— А то ты не знаешь? Винни-Пух!
— А?
Жора, которого сегодня пробило на частушки, объяснил:
Егоровна хмыкнула.
— Да вы с ума посходили все, что ли? — рассвирепела Сапрыкина. — Там, может, маньяк какой прячется!
— Сексуальный, — радостно предположил Жорик.
— Херальный! Ты мужик или нет? А ну давай быстро!
И Сапрыкина, схватив Жорика за шиворот, швырнула его к зловещей и таинственной дверце.
С трудом удержавшись на ногах, Жорик обернулся, послал Маргарите издевательский воздушный поцелуй и только потом дернул за ручку. Дверь не поддавалась. Жора дернул сильнее — тот же результат. Третьего рывка ручка не выдержала, и Жора повалился на землю под визг Сапрыкиной и лай вконец разошедшейся Лады.
Поднявшись и разозлившись, Жорик схватил прислоненный к стенке бани черенок лопаты и заорал, как резаный Высоцкий:
— “Граждане бандиты! С вами говорит капитан Жеглов! Сопротивление бесполезно! Я сказал — Горбатый!” — сопровождая каждый рык громким ударом черенка о хлипкие стены и дверь баньки.
“Вот дурак-то! Щас переломает все”, — подумала Егоровна, но сказать ничего не успела.
Потому что после крика: “Вихрь-антитеррор!”, сопровождаемого особо лихим и сокрушительным ударом, воцарилось неожиданное безмолвие.
— А там, блин, шевелится что-то, — озадаченно произнес Жорик.
— А мы что говорили? Ну вот и давай, шугани своего Винни-Пуха! — приказала Сапрыкина, а сама подвинулась еще поближе к калитке.
— Эй, ты там! Стреляю на поражение! Выходи по одному!
— Господи, сколько их там? — ужаснулась баба Шура.
— Считаю до одиннадцати! Уже десять! — продолжал куражиться бесстрашный от хмеля и врожденной дурости Жора.
И тут дверца приоткрылась,
потом еще чуть-чуть,
потом открылась наполовину, и…
и из-за нее появилась голова.
— А-а-а-а! — заорала Сапрыкина.
— Господи Иисусе! — прошептала Егоровна.
— Бляха муха! — удивился Жорик.
Из низенькой бани, согнувшись в три погибели, почти на четвереньках выползало что-то невероятное, что-то совершенно немыслимое и невозможное в нормальной русской деревне, тем более в День народного единства. Когда же оно распрямилось во весь свой рост, Сапрыкина завизжала с новой силой и вылетела за калитку. Обезножившая со страху Егоровна быстро-быстро закрестилась и зашептала:
— “Не убоишися от страха нощного, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденного!”
А ошарашенный Жорик произнес:
— Вот тебе, бабушка, и волосатый огурец!
Глупая и похабная присказка в данном случае оказалась уместной — незнакомец действительно был волосат. Вот представьте себе индейца-аутиста из “Пролетая над гнездом кукушки” — вот такая же орясина, только кучерявая и заросшая по самые ресницы иссиня-черной всклокоченной бородой и с глазами… нет, лучше вспомните мультфильм “Аленький цветочек” — тот, старый, советский — сказочное лохматое чудище с такими же печальными глазами предстало изумленным и перепуганным взорам моих героев.
Раньше всех опомнилась Лада, которая сначала от греха подальше отбежала вслед за Сапрыкиной, а теперь с яростным лаем наскакивала на пришельца, не очень-то, однако, приближаясь.
Ужас исказил черты ужасного создания, и неожиданно мелодичным и жалобным человечьим голосом оно заблажило:
— Вущау восед! Леэгзер, вущау восед!
Мать честная! Это что же такое делается?
Сапрыкина, припустив наутек, завизжала:
— Хватайте его! Это ваххабит!
Тут уж Жора потерял всякий страх и всякое разумение:
— Ага! Бабай Кунанбаев! Нелегальная миграция! Очень хорошо! А ну руки в гору! Руки в гору, я сказал!
Чудище подняло огромные лапы:
— Ыбакво, аттадергуллинь!
— Молчать, пока зубы торчат! Документики приготовили!
— Регистрация небберень, документы, негер гын теффань.
— Тэкс! Неберен, говоришь? А наркотрафик — берен? А? А международный терроризм — берен?!
— Аттымемтуеллинь, ыбакачху!
— Ебачху?!! Ну все! Я те щас покажу ебачху! Лимиты терпения исчерпаны!
— Ыбакво, ассэнаббэтуллинь! Мыным метфо негер альдеррэгхум!
— Без суда и следствия! По законам военного времени!
Сапрыкина издалека посоветовала:
— Ты его обыщи, Жорик! Вдруг у него пояс шахида!
— Попрошу без комментариев! — огрызнулся вконец охреневший Жорик, — здесь вопросы задаю я!..
