может умереть».
«Да, в то время мы жили на полную катушку, — соглашается Дрю Макдауэлл. — Мы постоянно видели глюки, принимали экстази, кислоту и все, что было. Большую часть времени мы проводили в клубах, но не в тех веселых кислотных клубах, а в разных уродских местах с сомнительной публикой. Зачастую было непонятно, где начинаешься ты и где заканчивается другой. Довольно страшно, скажу я вам. Впрочем, иногда такие вещи вдохновляли: мы импровизировали, один начинал говорить, другой подхватывал, и через несколько месяцев это превращалось в текст Coil. Такая жизнь влияла на музыку. Суть Coil в том, что все это действительно было прожито. Бэланс не оторван от мира — он впитывает его в себя, как губка, всё, что происходит вокруг, превращается в его музыку. Я даже не могу назвать это способностью, поскольку вряд ли он как-то ее развивал — это такая врожденная черта, и из нее родилось много удивительного, хотя не знаю, насколько это здоровое качество».
Дома по ночам Coil не спали и создавали совместные рисунки, передавая по кругу лист бумаги и добавляя к получающемуся изображению каждый свои детали. «Однажды вечером мы серьезно загрузились кокаином, зверской смесью MDMA и еще какой-то неизвестной химией и собрались домой, потому что Бэланс находился в невменяемом состоянии, — рассказывает Норрис. — Мы не понимали ни слова из того, что он говорил: речь звучала словно запись, то замедляясь, то ускоряясь. Это выглядело очень необычно — в его словах чувствовалась уверенность: не то чтобы он хотел говорить, но не мог; он явно что-то говорил, только не нам. Вернувшись домой, мы помогли ему подняться по лестнице, уложили в кровать, и я сел рядом на полу. У Бэланса было что-то вроде припадка; временами он словно возвращался в младенческое состояние, а иногда метался по кровати, как сумасшедшая птица, будто пытаясь взлететь, но не в состоянии оторваться от земли. Это походило на психическую эпилепсию, словно глубоко внутри он жил какой-то иной жизнью, жизнью другого животного; такой атавистический рецидив, вроде шаманского путешествия или одержимости».
Это продолжалось всю ночь и весь следующий день; Бэланс издавал высокие носовые хныканья, пронзительные птичьи крики и говорил что-то, непонятное ни Слизи, ни Норрису. Ночь он провел в состоянии, близком к тому, что Спэр называл «позой смерти» — положением, которое занимает претендент, решивший работать с техникой атавистического восстановления. Наркотики вызвали психологический спазм, запустивший регрессию, и Бэланс предпринял путешествие назад, через предыдущие животные воплощения, скрытые в недрах его бессознательного. «В ту ночь мы все продвинулись так глубоко, как могли, — рассказывает Норрис. — Помню, я сидел, что-то бормотал, иногда глядел на него и спрашивал, как он себя чувствует, если мог внятно сформулировать мысль. Но он был за пределами разговоров. Когда речь заходит о том опыте, он говорит, что до сих пор имеет с ним дело». Позже Бэланс написал о случившемся в аннотации к альбому 2000 года
10. Люцифер над Лондоном
«Ничто, кроме тотальной войны».
В воскресенье 16 февраля 1992 года Дэвид Тибет вместе с родителями проходил недалеко от Портобелло-маркет, что в западном Лондоне, когда заметил заголовок газеты
Выяснилось, что в
Для так называемых специалистов по сатанинскому насилию, придерживавшихся радикальной библейской позиции,
«Основная часть фильма снята, когда я еще был в PTV, — рассказывает Тибет. — В доме Дженезиса на Бек-роуд есть комната (Pussy room), где стояло старое зубоврачебное кресло, а на стене висели камеры, и вы могли наблюдать за происходящим на мониторе. Также мы снимали у Слизи, где я впервые встретил Бэланса и, как он вспоминает, помочился на него. Конечно, это тоже было снято. В TOPY ничего не пропадало зря, все служило зерном для архивной мельницы. Дженезис рассказал мне о Слизи, что он — тот самый парень, который на несколько дней заперся в комнате ради совершения одиночных кровавых секс- ритуалов. В те времена это звучало для меня просто восхитительно. Когда мы впервые пришли к Слизи с Бэлансом, я был потрясен его спальней, целиком выкрашенной в черный цвет, где к стенам были