Господа, она сама приравнивает себя ко псам и просит лишь крох божественного милосердия. Несомненно, это удивительное смирение и преклонение на милость Господа обеспечили и успех ее мольбы.
Наконец, третье обязательное условие плодотворности молитвы, это достойный предмет прошения. 'Вот угодный Богу образ молитвы! - говорит святитель Иоанн Златоуст. — Приступив к Богу с трезвенным умом, с душею сокрушенною и потоками слез, не проси ничего житейского, будущего ищи, о духовном умоляй!'
Вот этот-то совет святителя очень часто забывается. К глубокому сожалению, очень многие христиане смотрят на молитву не как на величайшее счастье единения и беседы с Богом, а просто |как на средство получить что-нибудь нужное, и прибегают к ней лишь в бедствиях и затруднительных обстоятельствах, на Бога смотрят чуть ли не как на работника, просят часто о суетном, житейском, иногда духовно вредном. Конечно, на молитве можно высказывать все наши ж.елания, даже мелочные и не имеющие значения для нашего преуспеяния духовного, ибо Господь как любящий Отец все выслушает. Но настаивать на исполнении желаний мы не можем по той простой причине, что
В журнале 'Исторический Вестник' помещен рассказ матери одного из декабристов — Кондратия Рылеева, пострадавшего при восстании 1825 года. Здесь дается интересный образец настойчивой молитвы, исполненной, но не приведшей к хорошим результатам.
'Однажды в детстве, — рассказывает г-жа Рылеева, — Канечка (т. е. Кондратий) опасно заболел. Я не знаю, что с ним было, но он лежал в страшном жару, с закрытыми глазами, с воспаленными, раскрасневшимися щечками и тяжело-тяжело дышал. Надежды на выздоровление было мало. Врачи не обещали ничего хорошего.
Кто опишет мое горе, горе матери, которой предстоит лишиться любимого сына? Я плакала и молилась. Длинные бессонные ночи проводила я у кроватки моего дорогого мальчика, обливая славами его постель и призывая Бога на помощь. Возможная смерть Канечки казалась мне таким громадным несчастьем, такою невероятною жестокостью, что я неустанно, непрерывно просила Господа, чтобы Он сотворил чудо — исцелил малютку. Мне казалось это величайшей милостью, нужной мне более жизни.
Однажды во время пламенной настойчивой молитвы я задремала, стоя на коленях пред кроваткой ребенка. Глаза сомкнулись, голова опустилась на детскую постельку, и я увидала странный сон.
Слышался чей-то голос:
Безумная! Знаешь ли ты, о чем просишь? Знаешь ли, что ожидает этого ребенка, если он останется жить? Дай ему лучше умереть теперь...
Нет, ни за что! - воскликнула я. — Все что угодно, но пусть он живет... для меня, для матери... Мое счастье, моя единственная радость! Могу ли я от него отказаться?
— Тогда смотри! — произнес тот же голос.
И ряд картин начал развертываться пред моими глазами. Они были так живы, так реальны. Я помню их все. Вся жизнь Канечки прошла предо мною.
Вот он в постельке. Выздоравливает. Немного утомленный, еще слабый, но веселый, радостный, с улыбающимися глазками. Подозрительного горячечного румянца на щеках уже нет. Он протягивает ко мне рученьки и смеется...
Далее картина детства. Его игры и шалости... Угол детской, заваленный игрушками. Канечка верхом на деревянной лошадке, размахивающий жестяной саблей... Веселая возня и бег с мамой взапуски...
Годы отрочества. Книжки, школьные занятия... Кудрявая головка, склонившаяся над учебниками. Размазанные кляксы на тетрадях... Первые неудачи я первые огорчения в школьной жизни.
Юность... Увлекающаяся, бурливая. Друзья и сверстники... Веселые прогулки и наивно-серьезные разговоры...
Молодые споры и бесшабашные песни... Мой мальчик все еще меня любит, но как будто отходит дальше. У него складывается уже своя внутренняя жизнь. Он чаще и чаще оставляет меня одну и нередко подолгу молчит в моем присутствии.
Начало молодости. Канечка в военном мундире. На лице больше серьезности. Он часто задумчив. У него много знакомых. Какие-то таинственные собрания. Я ясно вижу большой стол, накрытый зеленым сукном и заваленный какими-то картами и планами. Вокруг него целая галерея молодых и пожилых лиц... Я помню их все так отчетливо! Наклонившись над столом, они что-то рассматривают, изучают... Потом долго горячо спорят с серьезным и возбужденным видом. Канечка среди них, но он отчего-то грустен...
Стой! — произнес вдруг прежний голос, и грозно звучал он: — Не любопытствуй дальше! Еще одна картина — и, если ты ее увидишь, твоя просьба исполнится... Но знай, что ты об этом пожалеешь!
Нет, нет! — закричала я. — Я хочу, хочу, чтобы мальчик был жив... Я прошу, я умоляю!..
Гляди же!
Точно тяжелый мягкий ковер развернулся, закрывавший до сих пор одну из стен комнаты. Черное, пустое пространство открылось за ним. Сначала я ничего не могла рассмотреть. Потом забрезжил как будто слабый свет, и в глубине я увидала...
Виселицу!!.
Надо ли рассказывать остальное? Все пошло дальше так, как я видела в этом вещем сне.
Когда я очнулась, мальчик спал глубоким, спокойным сном. Дыхание было ровное, правильное. Щечки не горели прежним огнем. Жар проходил.
Он стал быстро поправляться. И дальше предо мной начали в действительной жизни повторяться сцены, виденные во сне. Я узнавала даже лица. В лицах окружавших Канечку, я припоминала старых знакомых.
Ужасный, трагический конец тоже был мне известен заранее... Сон не обманул и тут'.
Кондратий Рылеев действительно был повешен.
Читая этот рассказ, невольно думаешь: стоило ли так упрямо, с такою страстною настойчивостью молиться лишь для того, чтобы пережить еще более тяжелое, более страшное горе и привести сына к такому безотрадному, ужасному концу?
Но в минуты горя со своею близорукостью с незнанием будущего не считаются. Об этом не думают и упорно стоят на своем, требуя исполнения своих желаний.
Именно 'требуя'... Бывают молитвы, когда сухие глаза, в которых нет слез, с какой-то жестокостью, почти ненавистью впиваются в икону, когда слова вылетают из стесненной груди, как отрывистые слова команды, злые, упрямые, когда руки сжимаются в кулаки и когда человек похож не на смиренно-покорного просителя, а на дерзкого, назойливого нищего, решившегося во что бы то ни стало получить свою подачку. И если эта молитва не исполняется, начинается ропот и богохульство...
Аналогичный приведенному случай рассказывает духовный писатель Евг. Поселянин.
В С.-Петербурге у одной богатой аристократки-дамы заболел опасно малолетний сын. Мать была в отчаянии. Как всегда бывает, в минуту горя пришлось вспомнить о Боге. Ужасную ночь провела несчастная женщина в спальне малютки сына. Она молилась, но это была та страстная, нетерпеливая и упрямая молитва редко молящихся людей, когда у Бога не просят, а требуют без смирения. Однако молитва была услышана. Мальчик остался жив, но болезнь оставила на нем свой страшный след: что-то случилось с мозгом бедного ребенка, и он на всю жизнь остался слабоумным полуидиотом. Воспитывать его, дать образование оказалось невозможным. Держать в С.-Петербурге на виду аристократического общества, к которому принадлежали родители, они стеснялись. Мальчика отправили в поместье, в глухую деревню, чтобы спрятать его там от взоров петербургских знакомых. Но в деревне, когда он подрос и стал юнощей, он увлекся своей горничной, старой, рябой женщиной, на которой и женился. Какой удар для гордой аристократки-матери! В довершение всего рябая жена научила своего полуидиота мужа пить горькую. Он скоро стал неисправимым алкоголиком и умер от пьянства.
И думается невольно: не лучше ли было умереть мальчику в младенческом возрасте чистым, невинным, не запятнанным грязью жизни? Не лучше ли было покорно подчиниться воле Божией вместо того, чтобы упрямо требовать ее отмены и молиться об исполнении собственных неразумных человеческих
