Мужик ты понятливый, и не надо тебе объяснять, что такая у нас служба. А твои солдаты за тебя горой. За это надо выпить.
На следующий день старший лейтенант Варавва из СМЕРШа простился со мной и укатил на своем мотоцикле. А был он у меня не как будущий новый начальник нашего полкового СМЕРШа, а, по-видимому, представитель вышестоящего органа СМЕРШ.
В то время я не придал особого значения этому визиту, но в 1985 году, работая в ЦАМО, я наткнулся на документ, который заставил меня, можно сказать, убедиться в своей наивности. В одном из политдонесений майора Леинсона в Политуправление МФ ПВО сообщалось, что лейтенант Доценко скрыл в анкетах свое кулацкое происхождение. Учитывая особую секретность 18-го радиополка ВНОС, майор Леинсон высказался о нецелесообразности дальнейшего пребывания Доценко в этом полку. Значит, где-то кто-то копался в личных делах офицеров нашей части, и Варавве, вероятно, было поручено проверить меня в связи с записью в личном деле об аресте моего отца «органами РКМ»? Или же поводом для проверки была авария на дизеле? Думаю, что если бы вместо РКМ было НКВД, то и без проверки закатали бы меня, как Доценко, в штрафную роту. Но мне, видимо, повезло еще и в том, что в тот период довоенные архивы НКВД по оккупированным городам (какими были и Мариуполь, и областной центр Сталине) находились в эвакуационном беспорядке, и посетивший меня смершак действительно ничего не мог узнать о моем отце. А по дизелю я оправдался вещественным доказательством того, что причиной аварии был давно надтреснутый болт. Но, конечно, не помог бы мне этот болт, если бы смершак заглянул в архивно- следственное дело моего отца, — расстрелянного в 1938 году «кулака, сына кулака, участника контрреволюционной повстанческой организации».
В период 1942/43 года значительная часть границы Московского фронта ПВО проходила по линии сухопутного советско-германского фронта, установившейся после разгрома немцев под Москвой. По мере продвижения наших войск на запад выдвигались и периферийные РЛС 337-го орб (впоследствии 18-го рп) ВНОС в районы Ржева, Юхнова, Гжатска, Вязьмы. В этот период действия вражеской авиации в границах МФ ПВО характеризовалась, во-первых, активизацией разведывательных полетов одиночных самолетов, во-вторых, групповыми налетами до 20-60 машин на аэродромы железнодорожные станции и другие объекты, в-третьих, не прекращались и попытки прорваться на Москву. При этом нередко одновременно в разных участках обороняемой зоны «работали» одиночные самолеты-разведчики. Противник держал в постоянном напряжении все средства МФ ПВО, и в первую очередь — его радиолокационные «глаза и уши». Задача ставилась так, чтобы ни один самолет-разведчик не был пропущен, чтоб был сбит, ибо вслед за разведчиком следовало ждать бомбовые и штурмовые удары по разведанным объектам, — как правило, в темное время суток, как одиночными самолетами, так и группами до 35 машин.
Самолеты-разведчики обладали высокими маневренными качествами, и борьба с ними была очень не простой. Чтобы атаковать разведчика в наивыгоднейшем для себя ракурсе, нашему истребителю надо было достаточно точно знать высоту самолета противника. Вот почему и большие военачальники, и мы — технари были так озабочены внедрением измерителей высоты и на гониометрах МРУ, и на самодельных высотных приставках к РУС-2 и РУС-2с, и даже по дальности входа в диаграмму видимости РЛС.
Как указано в «Историческом формуляре» 337-го орб ВНОС, по данным боевых расчетов способом наведения нашей ИА сбито вражеских самолетов: в 1942 году — 44/57, в 1943-м — 36/142, в 1944-м — 1/7, в 1945 году авиация в зоне ответственности станций 18-го радиополка ВНОС не появлялась. В приведенных цифрах знаменатели означают общее число наведений; таким образом, в 1942 году не увенчались сбитием самолетов противника 13 наведений, в 1943 году — 106 наведений, в 1944 году — 6 наведений. Отсюда явно видно снижение КПД наведений: от 77,2% в 1942 году до 25,4% в 1943 году и 14,3% в 1944 году, когда из 7 одиночных самолетов был сбит аж один. На мой взгляд, этот парадокс объясняется тем, что зона перехватов переместилась на Запад вместе с обслуживающими ее РУСами, и здесь в полной мере стала сказываться удаленность зоны перехвата от зон бесперебойного слежения за целями и высокоточного определения их координат станциями МРУ-105. Теперь, при наведении по данным только РУСов, наши истребители все чаще могли оказываться в невыгодных для ведения воздушного боя исходных ракурсах при встрече с противником из-за неточностей в целеуказаниях по высоте, как это, частности, отмечалось в замечаниях начальника управления разведки и ВНОС, приведенных в главе 5.
Однако при наведении нашей ИА по данным РУСов главные трудности возникали из-за провалов видимости целей вследствие лепестковой изрезанности антенных диаграмм в вертикальной плоскости. Здесь безжалостно работал «множитель земли» академика Введенского, но он же и подсказывал пути решения проблемы. Например, при высоте антенны РУС-2с 12 метров нижний (прижатый к земле) лепесток имел максимум под углом 4,8° к горизонту, а нулевые уровни (провалы) — вдоль земли и под углом 9,6° к горизонту. Но если антенну переместить на высоту 8 метров, то под углом 9,6° будет вместо провала максимум. В МРУ-105 две фиксированно разнесенные по высоте антенны по обстановке переключались таким образом, чтобы обеспечивалась непрерывность ведения цели. Воентехник Пестов В. Г. предпочел реализовать на РУС-2с вариант антенны с переменной высотой и сделал это на своей «точке» силами боевого расчета. Для изменения высоты антенны были применены три трубы, из которых одна служила верхней подвижной частью мачты, на которой была закреплена антенна, а две другие, вкопанные в землю, служили направляющими, между которыми с помощью лебедки могла перемещаться верхняя труба. Обнаружение целей при обзоре пространства проводилось при максимальной высоте антенны, что обеспечивало прижатие антенного лепестка к земле и за счет этого увеличение дальности действия станции. С приближением целей производилось опускание антенны, и приземный лепесток поднимался, оставаясь направленным на цели.
С совершенствованием техники повышалось и боевое мастерство операторов радиолокационных станций. Вот несколько выдержек из политдонесений нашего батальона:
«Отличную боевую работу показали расчеты во время попытки вражеской авиации сделать налет на Москву 5 сентября. Установка воентехника Нецветаева по приказанию ГП была выключена. Наблюдатель Савин далеко на западе увидел разрывы зенитных снарядов. Он немедленно доложил об этом воентехнику, и по своей инициативе они включили установку. Старшие операторы Соловьев, Гуздь сразу же обнаружили большую группу вражеской авиации и передали о них данные на ГП… Эту же группу на расстоянии 103 км обнаружил старший оператор кубинской установки Васильев. По его данным на эту группу была наведена наша ИА, в результате 5 Ю-88 было сбито… В этот вечер во время бомбежки аэродрома бомбы рвались невдалеке от установки, но ни один боец кубинского расчета не бросил своего поста, а каждый хладнокровно выполнял свою работу.
На расстоянии 130-135 км эту же группу самолетов обнаружил старший оператор внуковской установки ефрейтор Муравьихин. Наши самолеты были подняты в воздух. По данным, которые Муравьихин передавал на КП 28 иап, два Me-109 и три Хе-111 были сбиты.
В тот же день 5 сентября в 9ч. 30м. старший оператор красноармеец Козлова (Серпухов) обнаружила вражеский самолет на расстоянии более 90 км. Тов. Козлова не теряла из виду и наши самолеты, немедленно поднятые по тревоге, и противника, который оказался Ю-88. В результате наведения нашей ИА он был сбит. (Отлично сработала станция с антенной переменной высоты!)
В ночь с 16 на 17 сентября (1942) командование батальона получило приказ выделить один расчет с установкой в Погорелое Городище. Этот расчет (лейтенанта Кармашова) в назначенный срок (к 12.00 18 сентября), несмотря на большие трудности в условиях бездорожья, был развернут в указанном пункте, а 22 сентября по данным этой установки наша ИА сбила 3 самолета противника. 23 сентября в 11.30 были сбиты еще три самолета из обнаруженной ею группы вражеской авиации».
От себя добавлю, что лейтенант Кармашов по представлению комиссара батальона, найденному мной в архиве, был осужден военным трибуналом к 10 годам лишения свободы за то, что подчиненный ему красноармеец-водитель в нетрезвом виде (где-то раздобыл самогон) совершил наезд на женщину со смертельным исходом при перевозке имущества расчета из Красногорска к Погорелому Городищу. А водитель отделался легким испугом «за управление транспортным средством в нетрезвом состоянии».
Однако пора вернуться к моей люберецкой точке, тем более что настало время мне с нею расстаться. В июле 1944 года меня назначили инженером роты МРУ (Люберцы, Кубинка, Внуково). В мои обязанности входило помогать техническим замам начальников расчетов в обеспечении постоянной технической готовности аппаратуры МРУ-105 и ее безотказности в боевой работе. Честно говоря, эти замы не очень-то и нуждались в моей помощи. Аппаратуру они изучили во всех ее тонкостях и каверзах, которые она
