Зырин явно намекал на разрабатываемый отделом № 32 вариант зенитной ракеты, особо опекаемой обоими главными конструкторами.
Неизвестно, подействовала ли на Павла Николаевича угроза срыва работ по зенитной ракете, или ему просто надоела вся эта перепалка между конструкторами и антенщиками, но он сказал:
— Хорошо, примем решение. Пусть компромиссные обводы раскрывов на роторах антенн назначит Александр Андреевич, мой заместитель, и все здесь присутствующие подпишут общие виды антенн в предложенном им варианте.
— Я предлагаю контуры раскрывов провести посередине меж окружностью, предлагаемой конструкторами, и вписанным треугольником, который предлагают антенщики. Тогда треугольник получится с выпукло-округленными сторонами, — почти как круг.
«Компромиссный» контур был тут же прорисован, с ним согласились конструкторы, но мы с Заксоном решительно возражали. Правда, мы не могли сказать, как повлияет искривление раскрыва антенны на ее характеристики. Такие варианты нигде никем не применялись, не было методик их расчета, и для их оценки необходим весьма трудоемкий эксперимент на макетном образце антенной секции.
— Вот и проэкспериментируем на первом образце антенны, — заметил на это Павел Николаевич.
— Но на чертежах, — добавил Расплетин, — никаких оговорок по этому вопросу не должно быть, ибо мы должны запускать серийное производство, не дожидаясь экспериментов.
Мои и Заксона возражения выглядели как упрямство, хотя мы предупреждали, что изделия, запущенные в производство без экспериментальной проверки, все равно придется переделывать, а может быть, и выбрасывать. Но, в конце концов, «упрямцев» уломали, общие виды были подписаны.
«Компромиссное» решение отомстило за себя сразу же после монтажа и проверки по самолетам первого экспериментального комплекта антенн. Проверку проводили инженеры из расплетинского отдела, но результаты хранились в тайне от меня и Заксона. Нас пригласили только на официальное обсуждение у Павла Николаевича. Оказалось, что антенна со скругленным раскрывом формирует веерный луч с большими искажениями, возрастающими от центрального направления веера к его краям. Вздутые части веерного луча на его краях докладчик с ухмылкой назвал «заксоновскими ушами», и вообще, во всем докладе сквозил душок едкого злорадства в адрес антенщиков. Было ясно, что при такой форме антенного луча будет падать дальность действия и точность определения координат, особенно на краях рабочего сектора станции. После окончания доклада взоры всех присутствующих обратились ко мне и Заксону.
— Что и требовалось доказать, — спокойно, с улыбочкой, проронил Заксон. — Теперь уже всем должно быть ясно, что вместо закругленных раскрывов надо делать плоские.
— И вы это так спокойно говорите? — возмутился Расплетин.
— А я уже достаточно покипятился, когда старался доказывать это раньше, в том числе и вам.
— Что будем делать? — спокойно, будто не замечая перепалки, спросил Павел Николаевич, обращаясь взглядом то ко мне, то к Заксону.
Я ответил, что лучше всего было бы вернуться к плоским раскрывам, как предлагает Михаил Борисович.
— Но тогда придется выбросить и конструкторский и производственный задел. Чтобы сохранить задел, — конечно, с доработками, — лучше всего на каждом дуговом раскрыве как бы срезать по хорде среднюю часть дуги, а по краям сделать накладки — «законцовки». Тогда каждый ротор будет иметь форму обычного правильного треугольника, но со срезанными углами в пределах существующих радиальных габаритов ротора.
— Черт знает что такое! — выпалил Расплетин. — На заводах уже столько наклепали таких антенн — и все это опять переделывать? Это хуже, чем выбросить.
— Что хуже, а что лучше, — ответил я, — это надо решать с конструкторами и технологами. Но на этот раз нам уже никак нельзя промахнуться. Я прошу, Павел Николаевич, дать нам одну из долек любого ротора на полное «раскурочивание» для экспериментальной отработки «законцовок» с проверкой на заводском антенном полигоне. И все это делать прямо на заводе, с участием конструкторов наших и заводских, с переселением туда одной из наших лабораторий и, конечно же, Михаила Борисовича.
— Это само собой… Мы привычные, — разведя руками и добродушно улыбаясь, ответил Заксон.
Я понимал, что под маской добродушной улыбки у него все кипело внутри. Как, впрочем, и у меня. Оба мы чувствовали себя и свою антенную профессию отомщенными за волевые «компромиссные» решения дилетантов. Но эти чувства были далеки от злорадства, ибо слишком дорогой оказалась цена отмщения. Во всяком случае, у меня закипала злость на самого себя за допущенное соглашательство с теми, кто силой навязали мне и Заксону «компромиссный вариант», а теперь не прочь поострить насчет «заксоновских ушей». Невольно вспомнились слова Вольмана: «Здесь на тебя будут орать неучи, стараться ездить на тебе всякие ловкачи, да еще и погонять…»
Лабораторно-макетные работы по законцовкам мы организовали сразу на двух антенных полигонах круглосуточно. Основные силы сосредоточены на полигоне серийного завода под руководством Заксона, часть экспериментов велась на антенном полигоне КБ-1 под моим постоянным присмотром. Ребята из отдела — инженеры, техники, механики — посменно работают и тут же отдыхают, не выходя с охраняемой полигонной территории. Мы с Заксоном приспособились регулярно бывать на площадках друг у друга, знакомиться с результатами, договариваться об уточнениях и взаимоувязке планов работ, и каждый на своей площадке — следить за передачей и уточнениями заданий от смены к смене и за возникающими в работе «утыками». А «утыков» — хоть отбавляй, и разгадать их бывает крайне трудно. Нередки бывали ошибки измерений от усталости самих ребят, работавших круглосуточно, а отдыхавших урывками. Пробовали каждое измерение повторять двумя, тремя лицами, и тогда возникала проблема: как отличить ошибки человека от инструментальных ошибок при измерениях? Однажды несколько дней потратили на разгадку странных результатов антенных измерений, пока кто-то не обратил внимание на то, что непонятные всплески в диаграмме антенны получаются с направлений, где находится заводской забор. Но откуда такое непостоянство в положениях этих всплесков? Оказалось, что это зависит от того, где находится во время измерений часовой с винтовкой, совершающий обход вдоль забора. Значит, на результаты измерений влияют отражения радиоизлучений от металлических частей винтовки.
Большая трудность для меня лично и для Заксона заключалась в том, что высокому начальству, обеспокоенному состоянием работ, невозможно было объяснить технологию их проведения. Поэтому начальство оказывалось в неведении относительно того, движется ли дело в нужную сторону или стоит на месте. Это усугубляло нервозность обстановки, которая обрушивалась на нас с Заксоном.
В одну из ночей меня прямо с антенного полигона вызвал главный инженер ТГУ Валерий Дмитриевич Калмыков для доклада, со всеми имеющимися материалами. А материалы — это графики и таблицы на листах миллиметровки, сшитых в засекреченные блокноты, прошнурованные, пронумерованные и просургученные секретной частью. Но я на ночь отпускал с площадки работников секретной части, и поэтому у меня не было возможности опечатать в пакете нужные мне блокноты в связи с вызовом в ТГУ. Не было и вооруженного сопровождающего, без которого не разрешалось ехать даже с опечатанными секретными документами. Пришлось ехать без всех этих мер, просто завернув блокноты в газету.
В кабинете Калмыкова меня ждали, кроме самого Калмыкова, начальник ТГУ Василий Михайлович Рябиков и начальник ПГУ Борис Львович Ванников. О Ванникове я много слышал, но видел его впервые. Его фамилию вышколенные на секретности люди вообще старались не произносить, а называли его «условным обозначением» по инициалам: БЛ (так же, впрочем, как мы называли Рябикова его инициалами: ВМ).
Поздоровавшись со мной, Ванников начал задавать мне вопросы, как будто именно он, а не Рябиков и Калмыков, был хозяином в этом кабинете ТГУ.
Признаться, я изрядно оробел, оказавшись перед легендарным начальником Первого Главного управления при Совмине СССР, ведавшего всеми атомными делами в СССР. Но это быстро прошло, и я доложил об организации экспериментальных работ на двух площадках, а затем, разложив свои блокноты, перешел к графикам и таблицам.
— А вот из этого графика видно, что…
— Из этих графиков мне и подавно ничего не видно, — перебил меня Ванников, — если даже вам, доктору наук, приходится ломать над ними голову. Вы лучше скажите, когда будут готовы откорректированные чертежи антенн с этими, как их… законцовками?
